– Вы, случайно, не знаете, является ли это заведение религиозным?
– Религиозным заведением? Что навело вас на эту мысль?
– Мы прибыли сюда с такой скоростью. Во время седера у меня случилось небольшое нервное расстройство, и врач по чисто медицинским соображениям послал меня сюда. Но я думаю… Я боюсь, что они послали меня в религиозное заведение. Мой муж – армейский офицер и о таких вещах не знает абсолютно ничего.
– Но что заставляет вас думать, что это религиозное заведение?
– Так оно здесь все выглядит. Эти стены… эти кровати…
– Ну, хорошо… кровати. К религии все это никакого отношения не имеет. Некоторые пациенты могут быть здесь просто под наблюдением. Могут быть религиозными. Могут быть соблюдающими традиции. Но…
– А дирекция? А администрация? Как насчет администрации?
– Никак. Никаких оснований так думать… Это государственное учреждение, больница, находящаяся в ведении Министерства здравоохранения… Это абсолютно не частное заведение…
Она улыбнулась, совершенно успокоившись.
– Извините, – сказал я. – Не скажете, который сейчас час?
– Половина шестого.
Я кивнул ей на прощание, помахав шляпой, а она снова опустилась на стул, потянулась было к своему чемодану, но передумала и нерешительно засунула себе в рот большой палец. Стемнело. Я двинулся по направлению к входной двери. Великан стоял в дверях, замерев, как статуя. В руках у него были вилы. Для чего-то… или для кого? На этот раз он меня узнал. Я развернулся на сто восемьдесят градусов и промчался обратно через палату с ее рядами кроватей, улыбнувшись на ходу расфранченной леди, – она сидела, скрестив босые ноги, и застенчиво посасывала свой большой палец. Я миновал маленькую кухоньку в дальнем конце палаты и выскользнул наружу через заднюю дверь. Новая перспектива. Шум прибоя. Собачий лай. Зеленый домик библиотеки, видный издалека. Плетеный стул среди высоких эвкалиптов у домика библиотеки, где мы были недавно. Или давно? Неподалеку другой коттедж с решетками на окнах, мерцающих мутноватым светом. Сгущающаяся тьма. Я неторопливо бреду в обход лужайки слева от меня, спешить никуда не надо, нагнувшись, я поднимаю с земли лист, жую его, наслаждаясь запахом и вкусом свежей зелени. Ну, вот, я дошел таким образом до южной оконечности забора и двинулся дальше сквозь заросли кустов, обрамлявших заграждение; собачий лай становился все слышнее. Выли все, но один пес, очевидно получивший ранение, выл совершенно жутко. Собак я никогда не боялся, но этот звук поневоле наводил ужас. Бетонная стена закончилась. Вот здесь, совсем рядом, должно было быть отверстие, и я ринулся прямо в кусты, будучи уверен, что попаду к дыре напрямую, но я ошибся, там снова оказалась колючая проволока, а в проломе, затянутом железной спиралью, билось огромное, грязное, волосатое существо, паршивая тварь, пытавшаяся выпутаться из проволочной паутины, вздымая облако пыли. За линией кустов собаки наперебой лаяли, рычали и выли. Человечьи голоса слышны были тоже.
Это Рацио, это он туда попал, это он воет и скребет лапами землю.
И внезапно мое сердце сжалось от сочувствия к старому нашему псу.
– Рацио! – завопил я, перекрывая собачий лай. – Рацио! Горацио!
Пес, опутанный железной сеткой замер и посмотрел прямо на меня. Наши взгляды встретились. Он бешено завилял хвостом. За линией кустарников я расслышал голос Цви, который тоже звал его:
– Горацио! Горацио! Мама… он застрял здесь.
И голос Наоми, донесшийся издалека:
– Где?
Пес лаял в полном неистовстве.
– Да здесь! – яростно закричал Аси. – Здесь!
Пригнувшись к самой земле, под прикрытием зарослей кустарника я слышал их перебранку, освещенный красным светом заходящего солнца.
– Он совершенно точно здесь. Должно быть, он почуял его.
– Отца?
– Он застрял в этой чертовой дыре. Надо его оттуда вытащить.
Над верхушками кустов я уловил, как промелькнули белые волосы Наоми.
– Хватай его за цепь!
– Он сошел с ума. Как его туда занесло?
Я совсем перестал двигаться, глядя на дорогу, змеившуюся далеко внизу, и черное такси, ожидавшее возле железнодорожных рельсов, развернувшееся на восток, туда, где пролегала основная магистраль; вереница машин сворачивала теперь с нее в сторону больницы. Все они оставались снаружи забора, в то время как я вынужден был скрываться внутри, поменявшись ролями.
Пора! Я достал из кармана документы, наскоро просмотрел их в последний раз, а затем с удовольствием порвал на мелкие клочки. После чего вырыл в земле нору, засунул в нее обрывки и, присыпав землей, придавил грудой камней. И почувствовал, как внутри у меня наступил покой. Все, что я должен был еще сделать, это позвонить из аэропорта своему адвокату. Разводу – да. Квартире – нет. На нее сохраняются мои неотъемлемые права. Я вас разочарую? Но разве я когда-нибудь это обещал? Подняв от земли голову, я определил, где я и каким образом могу вернуться обратно. Это было как в детстве – игра в прятки. Я спрячусь у моря. Кто найдет меня после заката? Который час? Времени достаточно. Я нащупал свой билет и паспорт. Они были в безопасности, у меня в кармане. Машины вереницей проезжали через ворота больницы, привозя обратно больных, которым разрешили провести седер дома. Непрерывно то здесь, то там в темных до того палатах зажигались огни. Я снова пересек лужайку, молчаливый великан по-прежнему всаживал свои вилы в землю возле погибшего куста. Похоже, он был совершенно ошеломлен, увидев меня. Я улыбнулся ему. К моему изумлению, на руке у него были огромные часы.
– Который час? – спросил я у него.
Он стоял и смотрел на меня точно в трансе, ничего не отвечая. Я приподнял свою шляпу и отправился дальше.
Голова кружится, но внутри – полный покой. Открываю дверь в палату: элегантно одетая леди радостно бросается навстречу.
– Ах, это вы! – восклицает она. – Я так рада, что вы вернулись. Я не смогла включить свет.
Я щелкаю выключателем, но ничего не происходит.
– Должно быть, короткое замыкание, – объясняю я. – Кто-нибудь придет вскоре и все починит.
Ничего не нужно выдумывать. То, что вы любите, то вы и убиваете. Дух свободен и веет там, где ему вздумается. Ну, хорошо, допустим, я кого-то разочаровал. И что? Мой дух свободен. И он говорит: «Разводу – да. Потере квартиры – нет». Вот так. Мы начнем эту сделку с самого начала. Дано: две женщины. Никак не меньше. Может быть, тебе захочется убить меня снова? Пожалуйста. Я растягиваюсь на кровати Наоми. Возникающие в голове мысли острее клинка. Я отбрасываю в сторону ее соломенную шляпу и протягиваю руку к ее ночным одеяниям. Сорочки, халаты… Последние лучи заходящего солнца бросают отблеск на белизну ее простыней. Я дождусь их здесь.
Жалкая маленькая леди стоит возле кровати.
– Прошу прощения, мистер…
– Каминка.
– Я не могу вспомнить, что вы говорили насчет ужина.
– Ужина?
– Когда его подают? И где?
– Обычно здесь, в палате. Но из-за праздников, скорее всего, сегодня он будет в большой столовой.
Она кивает, сжимая руки.
– Я чувствую себя здесь такой потерянной. Не в силах заставить себя даже открыть мой чемодан. Все вокруг, это место… Я чувствую себя просто больной… и они не позволили моему мужу войти сюда, и он оставил меня здесь… Он офицер, понимаете… он вечно куда-то спешит, а на этот раз ему нужно было срочно вернуться в свою часть…
– Вы скоро ко всему привыкнете. – Я откинулся головой на подушку, мысли мои витали совсем далеко. – Вот увидите, как быстро это случится.
– Но как? – спросила она с безнадежным видом. – Как это может быть?
– Сами увидите. Здесь о вас хорошо позаботятся.
– Доктор мне так и сказал. И я верю, верю. – И она по-детски, доверчиво улыбнулась. – А как вы полагаете, они разрешат мне плавать в открытом море? Я это так люблю…
– Почему бы им не разрешить?
Она задумалась на мгновение, а затем, охваченная новой тревогой, посмотрела на меня с подозрением.
– Но где же ваша жена? Где она?
– Она может появиться здесь в любую минуту.
– А что она из себя представляет? Как вы думаете, мы сможем подружиться?
– Вполне возможно. Даже наверняка. Она очень милая женщина. Вы должны сразу понравиться друг другу.
Внезапно до меня донесся шум приближающихся голосов. Я инстинктивно вскочил и бросился в кухню, где увидел Ихзекиеля, кричавшего кому-то через полуоткрытую дверь:
– Нет его! Я же сказал уже вам – его здесь нет. Вы ошиблись. Это был не он!
Бросившись к кровати Наоми, где я только что лежал, он открыл тумбочку, вытащил наружу половину разорванного металлического поводка и рванулся обратно.
А я вернулся в кровать. Все вещи были перемешаны, спутаны, смяты. Даже солнце запуталось в переплетах квадратного окна, как в паутине. Модно одетая леди сидела все на том же месте, вид у нее был совершенно беспомощный, и слезы лились и лились по ее щекам.
Все это невозможно было осмыслить.
– Почему вы плачете? И что вы вообще здесь делаете?
– Они решили, что я хотела себя убить. Но я не хотела. Я хотела только попробовать. Как это делается… Чтобы испугать их… А они решили, что я хочу это сделать… Что я задумала…
– Так, так… Ну а теперь послушайте… Здесь они о вас позаботятся. И вскоре вы сможете отсюда уйти.
Я не в силах был расстаться с кроватью Наоми, но и лежать на ней мне было неудобно, поэтому я встал, посмотрел на ее соломенную шляпу, лежавшую на подушке, и засунул ее в открытый шкафчик. Если я ее испортил – что ж… Все на этом свете недолговечно. Лучше думай о спасенной тобою в самый последний момент половине квартиры. Половине гостиной, половине спальни, половине кухни и половине ванной. Мысленно представь всю квартиру, поделенную пограничной линией. Сняв с головы фетровую шляпу, я кладу ее на то место, где только что лежало такое же изделие из соломы. Маленькая леди, сидящая в углу, смотрит на меня, приоткрыв рот, но назад возврата нет. Я беру в руки платье Наоми; чистый хлопок, пальцами ощупываю материю и нюхаю: она потеряла свойственный ей пять лет назад запах. Пять лет. Теперь все пахнет иначе. Платье не моего размера и не налезает на меня. Скрипя зубами от злости, я снимаю куртку, поднимаю на вытянутых руках платье и проскальзываю в него, мне неудобно, мне темно, я начинаю бороться с материей, но вот, словно по волшебству, оно облегает меня, будто так всегда и было. Материал крепкий, чистый хлопок. В этот момент я вижу охваченное ужасом маленькое личико в углу. Губы шевелятся в тщетной попытке что-то произнести.