тобы Зейн испробовал все радости жизни.
Больше всего Тэд боялся, что сын узнает, как пугает его мысль о смерти. Если сказать по правде, Тэд был просто в ужасе.
Цепляясь за жизнь, Тэд Макалистер повидал столько докторов, что их хватило бы на целую вечность. Он решил больше не иметь с ними дела и не собирался возвращаться в клинику. Ему казалось, что химиотерапия и облучение причинили ему больше вреда, чем сам рак. Уже не раз он говорил себе, что умирает, и ложился спать с намерением больше не проснуться. Но какая-то непонятная внутренняя сила заставляла его вставать.
И чем дольше он жил, тем больше у него возникало вопросов. Тэд молил Иисуса избавить его от боли, но боль не проходила. Появились сомнения. Его вера пошатнулась.
«А есть ли рай?» — спрашивал он себя. Существование ада не вызывало сомнений, но это был совсем не тот ад, о котором говорила Ханна. Его жизнь — вот настоящий ад. Хуже быть не может.
В конце концов Тэд понял, что только он сам заставляет себя жить. Не молитвы, не доктора, не лучевая терапия. Вначале рак развивался стремительно, потом облучение и химиотерапия приостановили его. Потом он снова активизировался. Тэд ненавидел боль и с радостью бы от нее избавился. Но он решил жить, и единственная причина заключалась в том, что он чертовски боялся неизвестности, которая ждала его после смерти.
Сейчас он наблюдал за сыном, читавшим письмо. Тэд с радостью поверил в свое новое открытие: достаточно пожив на этом свете, он ясно видел по лицу Зейна, что тот влюблен.
— Что она пишет, сынок?
— У нее нелегкие времена. Она боится, что ее отец — фантазер…
— В фантазиях нет ничего дурного, сынок.
— Да, но ей кажется, что он гоняется за тем, чего не существует. Кажется, ее вера в отца пошатнулась в очередной раз. — Он молча продолжал читать. — Она беспокоится насчет годовых экзаменов. Они еще никогда не уезжали так надолго. Ее могут оставить на второй год. — Зейн прочитал еще немножко и рассмеялся. — А тут она пишет, что собирается взять набор тестов, когда вернется домой, и думает протестироваться сразу по нескольким предметам, чтобы на следующий год иметь возможность пропустить целый семестр! — Зейн дочитал ту часть письма, где Лили писала, что ждет не дождется, когда снова увидится с ним, и сообщила дату своего возвращения в Хьюстон. Оставалось всего два дня. — Потрясающая девушка!
— Она тебе действительно нравится, Зейн?
— Да, — ответил он, краснея, и отвел взгляд в сторону. — Она особенная. Я хочу сказать, она не такая, как другие. Знаешь, пока я не познакомился с ней, я считал, что все девушки похожи на тех, которых я знал здесь.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, знаешь… Еще не кончат школу, а только и думают о том, как бы выйти замуж. Я знаю только четырех, которые хотят сделать карьеру, и все четыре — уродки.
— Зейн…
— Знаю. Это не по-христиански — так говорить.
— Я не то хотел сказать. Я хотел сказать, что это вполне естественно. — Тэд засмеялся. — А может, здешним девушкам просто не хватает уверенности в себе?
— Возможно. Но Лили такая красивая, папа! И умная, и целеустремленная, и веселая.
— Вот это, последнее. Поверь мне, именно это помогает жить.
— Не могу дождаться, когда снова ее увижу.
Чувства внезапно нахлынули на Тэда. Он увидел в сыне взрослого мужчину. В этом году ему исполнится девятнадцать — достаточно, чтобы сражаться на войне, жениться, жить своей жизнью. И Зейн стремился к этому, рвался уехать. В своем деле Тэд научил Зейна всему, что знал сам. Зейн — это единственное, что он оставил миру. Тэд надеялся, что сделал свою работу неплохо. Он верил в это, хотя считал, что отец никогда не может быть до конца уверен. Но для него очень важно было верить.
— Ты собираешься жениться на ней, сынок?
— Конечно, собираюсь. Но я знаю, что надо подождать. Знаешь, папа, она младше меня, но в некотором смысле взрослее. Лили такая…
— Особенная, — закончил Тэд улыбаясь.
— Да, — засмеялся в ответ Зейн.
Тэд закашлялся. Кашель спровоцировал новый приступ боли. Зейн погладил отца по спине и бросился на кухню принести стакан холодной воды из кувшина, который мать держала в холодильнике.
В этот момент вошла Ханна, держа в руках две сумки с продуктами. Одного взгляда ей было достаточно, чтобы понять, что у Тэда приступ.
— Зейн, таблетки! — крикнула она, бросив сумки у двери и устремляясь к мужу. — О-о, это все я виновата! Зачем я вас вставила?
От боли Тэд совсем обессилел.
— Никто… никто не виноват. Я просто болен, Ханна. Что есть, то есть.
— Это крестное испытание для нашей семьи. Не знаю только, за что Господь послал нам его, — причитала она.
— Ханна, Господь здесь совершенно ни при чем.
Когда Зейн вернулся в комнату с таблетками, она стояла, ломая руки. Тэд проглотил обезболивающее и прислонил голову к спинке кресла.
— Не пристало тебе богохульствовать, — укоризненно произнесла Ханна.
— Мам! Оставь папу в покое. Он ничего такого не сказал.
— Ты не смеешь обращаться со мной неуважительно! Это грех, ты знаешь.
На этот раз Зейн не намерен был подчиняться.
— Можешь ты сказать мне или отцу хоть одну фразу, не упоминая Библию, Иисуса или грех? Хоть одну, мама! — Зейн стоял, широко расставив ноги, с вызывающим видом. Он чувствовал себя Давидом перед лицом Голиафа. Нет, еще лучше. Зевсом, греческим богом, которого они проходили на уроках мифологии. Отец нуждался в защите. Он спасет его.
Ханна поднялась на ноги, принимая вызов. Несмотря на свой высокий рост, она даже близко не доходила до шести футов двух дюймов Зейна. И все же она была великолепна, чувствуя за своей спиной самого Иисуса и исполнившись праведным гневом, как настоящий христианский воин. Ее глаза пылали от возмущения, руки властно упирались в бока, ноги твердо стояли на ковре. Она подошла так близко к Зейну, что он почувствовал поток исходящего от нее гнева еще до того, как она успела вымолвить хоть слово.
— Я твоя мать. И я не позволю, чтобы со мной так обращались. Не знаю, с чего ты взял, что твои слова здесь что-нибудь значат. В любом случае ты ошибаешься. Отец болен. Я сбилась с ног, стараясь заботиться о нем и о тебе. Если он до сих пор жив, то только благодаря моим молитвам о его выздоровлении. Встань на колени и благодари Господа за то, что он дарует твоему отцу жизнь. Моли его о прощении за свое сегодняшнее поведение. — Она положила руку на плечо сына и с силой, которую в ней трудно было предположить, вонзила в него ногти.
Конечно, Зейн знал, что может справиться с ней, знал, что он сильнее. Но на ее стороне стояла какая-то незримая сила. Ханна сверлила его глазами. Наконец он не выдержал и покорился ее власти. Колени ослабли. Она вонзила ногти еще глубже, по его рукам и шее пробежала острая боль. Против воли ноги Зейна начали сгибаться.
«Неужели на стороне матери сам Господь?» — мелькнуло у него в голове.
Под действием обезболивающего взгляд Тэда стал мутным.
— Ханна, оставь мальчика, — надтреснутым голосом простонал он.
Но Ханна не слышала ничего, кроме звука собственного голоса, как будто она читала Писание. Она продолжала давить.
— Проси Его! — требовала она.
— Пожалуйста, Господи… прости меня, — наконец прошептал Зейн, чувствуя, как ногти матери через рубашку впиваются в кожу. Неожиданно она убрала руку. В эту секунду Зейн ее ненавидел. Потом он ощутил ненависть к самому себе — за то, что в его душе могло родиться такое страшное чувство к собственной матери. Свинцовым покрывалом легло ему на плечи чувство вины.
— Зейн! — не выдержал Тэд. — Отведи меня в постель.
— Конечно, папа. — Ему показалось, что от сдерживаемой злости, обиды, негодования мускулы налились небывалой силой. Зейн наклонился к отцу, подсунул ему одну руку под колени, другую — под спину и без труда поднял его.
— Это совсем не обязательно, сынок… Я могу идти.
— Побереги силы, папа, — ответил Зейн, потом повернулся к матери. На этот раз в его глазах светилась уверенность в своих силах. — У меня хватит сил на вас обоих, — произнес он, обращаясь главным образом к ней.
Подбородок Ханны подался вперед, губы раскрылись, но она ничего не ответила. Она просто смотрела, как Зейн вынес Тэда из гостиной в спальню. Потом, опустив глаза, взглянула на кушетку и увидела письмо Лили.
Ханна нахмурилась. До сих пор ей удавалось перехватывать все письма Лили к Зейну. Прочитав, она складывала их в пачку и прятала в платяной шкаф. Лили совсем не подходила для ее сына. Во-первых, из-за своих еретических воззрений, но самое главное — Ханна чувствовала, что Лили старается отнять у нее Зейна.
Ханна задумалась над тем, как легко Зейн управлялся с отцом. Пожалуй, сегодня она зашла слишком далеко.
Когда Зейн проснулся на следующее утро, оказалось, что отцу стало еще хуже, гораздо хуже. Но несмотря на боль, Тэд спорил с Ханной.
— Ханна, я не поеду.
— Это не больница. Это совсем другое.
— Это надувательство.
— Он христианский целитель. Он может спасти тебя. Я уверена, что может.
— Я же еще три месяца назад сказал тебе, что не поеду к этому шарлатану. Ему нужны наши деньги, а они отложены для Зейна, на образование. Я не притронусь к ним. Это деньги Зейна.
— Тебе с каждой минутой становится хуже. Надо ехать. Это последний шанс. Это поможет. Я верю. И ты должен верить, Тэд.
— Ханна, я ничего не должен. — Боль нахлынула с новой силой. Он застонал.
Зейн невольно подслушал разговор родителей. Каждый стон отца острой болью отдавался в его собственном теле. Он не мог вынести этого. Хотелось бежать прочь.
— Мне пора идти, папа, — сказал он, входя в комнату. — У меня встреча с клиентом. Может, мне лучше остаться?
— Иди… — Лицо Тэда перекосилось от боли. — Я собираюсь дожить до того времени, когда у тебя будет свое дело в Нью-Йорке. Не забывай об этом.
— Конечно, папа. — Наклонившись, Зейн поцеловал отца в лоб. Ему не терпелось уйти из дома.