– Ваш брат тоже был прекрасный человек. – Бабушку было невозможно остановить; ее глазки-бусинки сияли, она выпрямилась. – Да-да, тоже был прекрасный человек. Трагично, что он умер таким молодым. Что было причиной его смерти?
– Мама! – Кэролайн была ошеломлена. – Мне кажется, нам не… Ох! – Она вскрикнула, когда трость старой леди воткнулась ей в ногу, причинив острую боль.
– У тебя что, икота? – вкрадчиво осведомилась бабушка. – Выпей немного чаю. – Она повернулась к Селесте. – Вы говорили нам о смерти бедного Теофилиуса. Какая утрата!
– Причину мы не знаем, – ледяным тоном сообщила Селеста. – Как представляется, это мог быть какой-то апоплексический удар, но до конца мы в этом не уверены.
– Это бедная Клеменси его обнаружила, – добавила Анжелина. – Вот еще одно, за что я считаю Стивена ответственным. Иной раз он придерживается немного слишком свободных идей. И ожидает от людей слишком многого.
– Все мужчины ожидают от других слишком многого, – заявила бабушка непререкаемым и нравоучительным тоном.
Анжелина вся вспыхнула и опустила глаза в пол; даже Селесте явно было не по себе.
На этот раз Кэролайн, забыв про учтивость и вежливость, заговорила:
– Это была не самая удачная фраза, – извиняющимся тоном сказала она. – Я уверена, вы имели в виду, что это было неправильно, несправедливо – ожидать, что Клеменси сумеет справиться с таким ударом, когда она обнаружила своего отца мертвым, особенно при том, что его смерть была совершенно неожиданной.
– О да! Конечно! – Анжелина уже взяла себя в руки и облегченно вздохнула. – Он несколько дней болел, но мы не считали это чем-то серьезным. Стивен почти не обращал на это внимания. Конечно, – тут она опустила взгляд и понизила голос почти до конфиденциального шепота, – они не были так уж близки, несмотря на то что это были тесть и зять. Теофилиус не одобрял кое-какие идеи Шоу.
– Мы все их не одобряем, – резко бросила Селеста. – Но это все были идеи социальные и теологические, они не имели отношения к проблемам медицины. А он очень компетентный врач. Все так говорят.
– У него и вправду много пациентов, – живо добавила Анжелина, ощупывая своими толстенькими пальчиками бусинки на груди. – Молодая мисс Латтеруорт не хочет иметь дело ни с кем другим.
– Флора Латтеруорт ведет себя не самым лучшим образом, – мрачно сообщила Селеста. – Консультируется с ним по любому поводу, будь то приступ или припадок, но у меня есть собственное мнение на этот счет: она была бы в гораздо меньшей степени подвержена всем этим болезням, если бы у Стивена была бородавка на носу или один глаз косил.
– Никто не может понять, что с нею, – прошептала Анжелина. – Внешне она здорова, как лошадь, как мне кажется. Конечно, они nouveau riche[14], – добавила она, объясняя ситуацию Кэролайн и Шарлотте. – Рабочий класс, в сущности, хотя и при деньгах. Альфред Латтеруорт сделал себе состояние на хлопковых фабриках в Ланкашире, а сюда переехал, только когда их продал. Пытается вести себя как джентльмен, но все, конечно, знают…
Шарлотту ни с того ни с сего все это начало сильно раздражать; но, в конце концов, это же был тот самый мир, в котором она выросла, и какое-то время назад вполне могла думать точно так же.
– Знают что? – осведомилась она немного резковато.
– Ну, как же! Знают, что он сделал деньги на торговле, – удивленно ответила Анжелина. – Это же совершенно очевидно, моя дорогая! Он воспитал свою дочь, чтобы она разговаривала как настоящая леди, но ведь речь – это еще не все, не так ли?
– Конечно, нет, – сухо ответила Шарлотта. – Многие разговаривающие как истинные леди на самом деле могут быть кем угодно, только не леди.
Анжелина не поняла намека и с удовлетворенным видом отодвинулась назад в своем кресле, расправляя юбки.
– Может быть, еще чаю? – предложила она, поднимая серебряный заварочный чайничек с изукрашенным носиком в форме лебединой шеи.
Но тут их беседу прервало возвращение горничной, которая доложила о приходе викария и миссис Клитридж.
Селеста бросила взгляд на бабушку и поняла, что та не имеет ни малейшего намерения уходить.
– Пожалуйста, пригласите их сюда, – приказала она служанке, чуть приподняв одну густую бровь. Старая леди не посмотрела в сторону Анжелины: чувство юмора явно не было свойственно им обеим, к тому же их взгляды слишком различались, и они по-разному воспринимали происходящее. – И принесите еще чаю.
Гектор Клитридж был солиден и вкрадчив, у него было лицо того типа, которое в молодости, видимо, смотрелось красивым, но теперь выглядело усталым, испещренным следами забот, беспокойств и вечной нервозности, которые оставили морщины на щеках и лишили его способности смотреть легко и прямо. Он торопливо вошел в комнату, явно стремясь поскорее принести свои соболезнования, и тут же резко остановился, обнаружив в гостиной еще трех женщин, с которыми не был знаком.
Его жена, напротив, чувствовала себя как дома. Такое впечатление, что даже в свои лучшие годы она, вероятно, не могла похвастаться особой красотой и очарованием, разве что свежестью лица и прекрасными волосами. Но у нее была абсолютно прямая спина, она вполне могла шествовать с целой кипой книг на голове, не уронив ни единой, взгляд был спокойный, манеры сдержанные. Голос у нее был необычно низкий и приятный.
– Моя дорогая Селеста… и Анжелина! Я помню, мы уже выражали вам свои соболезнования и предлагали свои услуги, но викарий полагает, что мы должны еще раз посетить вас, просто чтобы уверить, что говорили это совершенно искренне. Люди так часто говорят подобное – просто по привычке, по обычаю, но никто не принимает это всерьез – именно по такой причине. Некоторые избегают посещать тех, кто понес подобную утрату, а это едва ли по-христиански.
– Да-да, вот именно, – подхватил ее муж, и его лицо выразило огромное облегчение. – Если есть что-то, что мы могли бы для вас сделать… – Он переводил взгляд с одной сестры на другую, ожидая их реакции.
Селеста представила их уже сидевшим в гостиной, и все обменялись приветствиями.
– Как это мило с вашей стороны, – сказал викарий, улыбаясь бабушке. Его пальцы теребили плохо повязанный галстук, приводя его в еще более дурное состояние. – Несомненно, это свидетельствует об истинно дружеских чувствах, когда к тебе приходят в час горя. Вы давно знакомы с сестрами Уорлингэм? Я что-то не помню, чтобы видел вас у них раньше.
– Сорок лет, – быстро ответила бабушка.
– Ох, не может быть, как это прекрасно! Вы, должно быть, чрезвычайно сильно любите друг друга!
– И прошло уже тридцать из этих сорока, как мы видели вас в последний раз. – Селеста наконец потеряла терпение. По ее лицу было видно, что бабушка ее лишь слегка забавляет, но льстивые слова викария и его бесконечное размахивание руками окончательно вывели ее из себя. – Было так любезно с вашей стороны заехать к нам в момент, когда мы так переживаем эту трагическую утрату.
Шарлотта отлично слышала сарказм в ее тоне, а по ее властному и умному лицу было видно, что никакие из приведенных мотиваций и объяснений не могли ее провести.
Бабушка раздраженно и негодующе засопела.
– Я же сказала вам, что не читала про смерть бедного Теофилиуса. Если бы я знала, то, безусловно, приехала бы тотчас же. Это самое малое, что следует делать в подобных случаях.
– И когда умер папа, несомненно, тоже, – сказала Селеста с очень слабой улыбкой. – Разве что вы и про это не читали?
– Ох, Селеста! Это просто глупо и нелепо! – У Анжелины широко раскрылись глаза. – Все знали о смерти папы. В конце концов, он же был епископ, весьма заслуженный и известный человек! Его абсолютно все уважали!
Кэролайн попыталась прийти на помощь бабушке.
– Мне кажется, что когда человек уходит от нас, прожив долгую жизнь, то это совсем не такая беда, как когда умирает молодой, – мягко предположила она.
Бабушка резко повернулась и злобно уставилась на нее, и Кэролайн чуть покраснела, более из недовольства собой, нежели от раскаяния за свои слова.
Викарий переступил с ноги на ногу, открыл рот, намереваясь что-то сказать, но тут же понял, что это семейная сцена, и быстренько ретировался.
Тут наконец заговорила Шарлотта:
– Я приехала выразить вам свои соболезнования, потому что слышала о замечательной деятельности миссис Шоу, которая старалась улучшить жилищные условия бедных, – произнесла она в полном молчании. – У меня есть несколько друзей, которые весьма высоко ценили и уважали ее. Они полагают, что это огромная потеря для всего общества. Это была прекрасная женщина.
Наступила полная тишина. Викарий нервно прочистил горло. Анжелина чуть слышно охнула, потом поднесла ко рту платочек и прикрыла его. Бабушка развернулась в своем кресле с треском и шорохом тафты и уставилась теперь на Шарлотту.
– Прошу прощения? – хрипло произнесла Селеста.
Тут только Шарлотта поняла – с приливом крови к щекам, – что, по всей видимости, ни семье, ни викарию о деятельности Клеменси ничего не было известно. Но отступать уже было невозможно: путей отступления она себе не оставила. Делать было нечего, лишь понадеяться на лучшее.
– Я сказала, что это была прекрасная женщина, – повторила она с довольно напряженной, деланой улыбкой. – Все восхищались ее работой по улучшению жилищных условий бедняков.
– Боюсь, у вас неверные сведения, миссис… э-э-э, Питт, – ответила Селеста, как только восстановила самообладание. – Клеменси никогда не занималась подобными делами. Она выполняла свои обычные обязанности, как и положено истинной христианке. Она занималась раздачей у нас в округе бесплатного супа и прочего всем, кто в этом нуждался, но мы все этим занимаемся. И больше всех Анжелина. Она вечно занята чем-то в этом роде. Да и я сама работаю в нескольких комитетах, что помогают молодым женщинам, оказавшимся… в сложных обстоятельствах и потерявшим положение в обществе. Вы, мне кажется, спутали бедную Клеменси с кем-то другим – не имею понятия, с кем именно.