– Значит, увидимся завтра на похоронах. Мы оба будем там прилично себя вести, как бы тяжело нам ни пришлось. Я не стану ругаться и ссориться с миссис Клитридж, хотя мне очень этого хотелось бы, а вы не станете говорить Джозайе, что на самом деле думаете о епископе. Мы будем просто оплакивать усопшего, хорошего человека и друга, который скончался так скоропостижно.
Она встала и, не оглядываясь на него, очень грациозно пошла к выходу из гостиной, выпрямив спину, и вышла в холл.
Глава 11
Мёрдо потребовалось два дня сплошного беспокойства и сомнений, мгновенных надежд и черного отчаяния, прежде чем он нашел предлог посетить Флору Латтеруорт. И еще ему понадобилось по крайней мере полчаса, чтобы вымыться, побриться и переодеться в безупречно чистый мундир, отутюженный до полного совершенства и с начищенными пуговицами. Он ненавидел эти пуговицы, поскольку они при первом же взгляде выдавали его ранг, но поскольку ему от них было не избавиться, следовало хотя бы их как следует начистить.
Мёрдо намеревался явиться к ней и совершенно откровенно выразить ей свое восхищение, но потом ужасно покраснел, стал совершенно алым, когда представил, как Флора будет смеяться над ним за подобную нелепость и наглость. А кроме того, она непременно разозлится, что какой-то полицейский – низший чин даже в этой несчастной профессии – осмелился даже думать о чем-то подобном, не говоря уж о том, чтобы выразить это словами. И констебль полночи лежал без сна, сгорая от стыда.
Нет, единственный способ – найти хоть какой-то предлог, лучше профессиональный, а уж потом, в беседе с нею, проговориться, что она вызывает в нем чувство глубочайшего восхищения, а затем удалиться со всей возможной вежливостью и тактом.
И вот в двадцать пять минут десятого утра Мёрдо постучался в дверь дома Латтеруортов. Когда служанка открыла ему, он осведомился, нельзя ли ему увидеться с мисс Флорой Латтеруорт с целью выяснить, не может ли она помочь в официальном расследовании.
Констебль споткнулся о порог при входе и был уверен, что горничная подсмеивается над его неуклюжестью. Он очень разозлился и, покраснев, уже пожалел, что вообще сюда явился. Наверняка это его предприятие обречено на неудачу. Он выставил себя дураком, и она будет его презирать.
– Не угодно ли подождать в утренней гостиной? Я узнаю, примет ли вас мисс Латтеруорт, – сказала ему горничная, расправляя на бедрах свой накрахмаленный передник. Ей он показался очень милым – красивые ясные глаза, очень чистенький, не то что некоторые, хорошо ей знакомые, но она вовсе не собиралась позволять ему что-то такое о себе возомнить. Но вот когда он закончит беседовать с мисс Флорой, она предпримет все меры, чтобы оказаться на месте, чтобы проводить его на выход. И не станет возражать, если он пригласит ее прогуляться с ним в парке в ее выходной день.
– Спасибо. – Мёрдо остановился на ковре посредине комнаты, вертя в руках свой шлем и явно дожидаясь, когда она уйдет.
На мгновение ему захотелось просто уйти, но его ноги словно налились свинцом и приросли к полу, в то время как мысли унеслись куда-то вдаль по дороге обратно в участок, а тело по-прежнему пребывало на одном месте; ему вдруг стало жарко, потом холодно в этой изящной и элегантной гостиной Латтеруортов.
Тут в гостиную вошла Флора – румяная и потрясающе красивая, с сияющими глазами. Одета она была во что-то ярко-розовое, в самое прекрасное и идущее ей платье, какое он когда-либо видел. Сердце у него так жутко забилось, что он был уверен, что это сотрясение его тела отлично ей заметно. Во рту у него совершенно пересохло.
– Доброе утро, констебль Мёрдо, – поздоровалась девушка своим мелодичным и нежным голосом.
– Д-д-доброе утро, мэм. – Его голос звучал то хрипло, как карканье, то срывался на писк. Она, должно быть, считает его полным идиотом. Он набрал полную грудь воздуху, а потом выпустил его, так и не сказав больше ни слова.
– Чем могу служить, констебль? – Флора села в самое большое кресло, и ее юбки раздулись колоколом. Она разглядывала его без всякого стеснения.
– Э-э-э… – Он решил, что лучше смотреть в сторону. – Э-э-э, мэм… – Он уставился на ковер, и заранее приготовленные слова хлынули потоком. – Не могло ли так случиться, мэм, что некий молодой джентльмен, который весьма вами восхищается, мог неверно понять ваши визиты к доктору Шоу и начать сильно вас ревновать… а, мэм? – Он не смел взглянуть на нее. Она, скорее всего, прекрасно понимает эту его уловку, которая раньше, пока он был у себя, выглядела вполне приемлемой. Здесь же она была видна как на ладони.
– Не думаю, констебль Мёрдо, – ответила она после некоторого размышления. – Я и впрямь не знаю никакого молодого джентльмена, у которого могли возникнуть ко мне столь сильные чувства, что он стал бы… меня ревновать. Нет, это представляется мне маловероятным.
Констебль, не подумав, посмотрел на нее.
– Нет-нет, мэм… Если какой-нибудь джентльмен встречался с вами – в обществе, конечно, и много раз вас видел, он вполне мог воспылать такими… страстными чувствами, что… – Он чувствовал, что сильно краснеет, но так и не мог оторвать от нее взгляда.
– Вы действительно так считаете? – невинно спросила она и смущенно опустила глаза. – Это заставило бы предположить, что он в меня влюбился, констебль… и очень сильно. Вы же в подобное не верите, не так ли?
И Мёрдо очертя голову ринулся дальше – даже в самых смелых своих мечтаниях он не придумал бы лучшей возможности открыть душу.
– Не знаю, так ли это на самом деле, мэм, но в это очень легко поверить. И если это не так в данный момент, то скоро будет именно так… На свете найдется немало джентльменов, которые с радостью отдадут все, что имеют, всего лишь за малый шанс заслужить ваше внимание и расположение. Я что хочу сказать… – Флора смотрела на него с улыбкой и с огромным любопытством, заинтересованная и польщенная. Он уже понял, что выдал себя, и ощущал поэтому неодолимую потребность немедленно отсюда сбежать; ничего ему уже было не нужно, ничего другого так сильно не хотелось. И тем не менее его ноги словно приросли к полу.
Флора улыбнулась ему еще шире.
– Вы просто очаровательны, констебль, – мягко сказала она. – Вы так говорите, словно и впрямь верите, что я такая красивая и могу пробудить столь сильные чувства. Это, безусловно, самый замечательный комплимент, какой я когда-либо слышала, насколько я помню.
Мёрдо не имел понятия, что еще ей сказать, ни малейшего понятия. И просто улыбнулся ей в ответ. Он чувствовал себя очень счастливым, но ему все же было немного неловко.
– Я не могу припомнить ни единого человека, кто мог бы испытывать ко мне такие чувства, что это было способно заставить его причинить какой-то вред доктору Шоу, – продолжала она, сев очень прямо. – Уверена, я никогда никому в этом смысле не потворствовала. Но, конечно же, это дело очень серьезное, я знаю. И обещаю вам хорошенько подумать над вашим предположением, а потом сообщить вам, если что-то придумаю.
– Могу я навестить вас через несколько дней, чтобы узнать результат? – спросил он.
Уголки ее губ чуть приподнялись в легкой улыбке.
– Мне кажется – если вы не возражаете, констебль, – лучше было бы обсудить это где-нибудь в другом месте, где папа не мог бы нас подслушать. Он имеет склонность иной раз неправильно оценивать меня и мои поступки – конечно, исключительно в заботе обо мне. Может быть, вы окажете мне любезность и прогуляетесь со мной немного по Бромвич-уок? Погода пока что стоит весьма приятная, так что это не будет слишком противно. Вы не могли бы встретить меня послезавтра в дальнем конце прихода? Тогда мы могли бы пройтись до Хайгейта и, может быть, найти по дороге киоск, где продают лимонад, и немного освежиться.
– Я… – Голос ему едва повиновался. Сердце билось, подскакивая до самого горла, кровь стремительным потоком неслась по всем жилам, разнося поющее ощущение счастья. – Да-да, конечно, так будет лучше всего… – Мёрдо хотел сказать «просто прекрасно», но это было бы слишком. – Очень удачное предложение, мэм. – Надо было бы убрать с лица эту глупую улыбочку, но она никак не хотела убираться.
– Я очень рада, – сказала Флора, поднимаясь с кресла и проходя так близко от него, что он ощутил аромат цветов и услышал мягкое шуршание ее юбок. – Доброго вам дня, констебль Мёрдо.
Он глотнул и с трудом проглотил.
– Д-д-доброго дня, мисс Латтеруорт.
– Служила моделью для художников?! – Глаза Мики Драммонда расширились от удивления, потом в них появилось очень веселое выражение и даже некое одобрение. – Мод Далгетти и была та самая Мод!
Теперь настала очередь Питта – он тоже удивился.
– Вы ее знаете?
– Конечно. – Шеф стоял возле окна своего кабинета, в которое вливался свет осеннего солнца, оставляя на ковре яркие пятна и узоры. – Это была одна из самых выдающихся красавиц – определенного сорта, конечно. – Его улыбка стала еще шире. – Вероятно, это не совсем в понятиях вашего поколения, Питт. Но поверьте мне, любому молодому джентльмену, кто достаточно часто посещал мюзик-холлы и иной раз покупал открытки с картинами разных художников, было хорошо известно лицо – и иные отличительные черты и прелести – Мод Расин. Она была более чем прекрасна; в ней еще чувствовалась какое-то благородство, великодушие, теплота души. Я очень рад слышать, что она вышла замуж за человека, который ее любит, и стала респектабельной дамой, ведущей нормальную семейную жизнь. Полагаю, именно этого она всегда и хотела, особенно после того, как все забавы и развлечения закончились и настало время уйти с подмостков.
Питт обнаружил, что тоже улыбается. Ему очень понравилась Мод Далгетти, к тому же она была подругой Клеменси Шоу.
– Стало быть, вы вычеркнули ее из списка подозреваемых? – продолжал Драммонд. – Я, конечно, вряд ли стал бы подозревать, что Мод столь страстно заботится о своей репутации, что готова убить всякого, лишь бы ее защитить. В ней и в те давние дни никогда не было никакого ханжества. А насчет ее мужа, Джона Далгетти, вы тоже полностью уверены? Только не уклоняйтесь от ответа, Питт!