— И что — под суд?!.. — ужасается Стольникова. — Пал Палыч, миленький, да таких бумажек на каждом складу кипы целые… и на предприятиях тоже! И никому ничего!
— До первого огня, Евдокия Михайловна. Пока везет. А не повезет да загорится как раз от того, про что вас предупреждали, тут уж… — разводит он руками.
— Ой, не расстраивайте вы меня, ресницы потекут!
Параллельно сотрудник БХСС Томилин беседует с Гуторской:
— Значит, склад был самого широкого профиля — от мебели до галантереи. И промтовары из него поступали в специальные магазины для работников вашего ведомства.
— Та же система у речников, шахтеров… Прекрасно знаете!
Гуторская немногословна и начисто лишена непосредственности, свойственной ее начальнице. Томилину приходится пускаться на мелкие хитрости, чтобы как-то ее расшевелить.
— Лишний раз уточнить не вредно. Такая служба, куда денешься! Скажите, ваши сотрудники обедали на складе или ходили в какую-нибудь столовую?
— Да куда там пойдешь?! Вы же видели — кругом пустыри и овраги!
— Не надо сердиться.
— Я не сержусь, но я человек деловой, люблю логику и точность. А ваши вопросы бессистемны… и, простите, лишены смысла!
— Суровая вы женщина!.. — Гуторская отмалчивается. — Ну, тогда поэксплуатируем вас как делового человека. — Он разворачивает на столе рулончик плотной бумаги. — Вот схема склада.
В кабинете Знаменского продолжается беседа с заведующей складом.
— Вы такой еще молодой и с виду добрый… А видно, уже зачерствели на своей должности, — укоряет Стольникова. — Женщина попала в беду, ей же нужно сочувствие!
— Есть обстоятельство, которое предостерегает меня от поспешного сочувствия, Евдокия Михайловна, — и, помолчав, спрашивает: — Когда ожидалась ревизия?
Стольникова растерянно хлопает ресницами — не ожидала атаки с этой стороны.
— Какая ревизия?.. — машинально повторяет она.
— Обычная, полугодовая.
— Не понимаю… при чем тут…
— Ревизия должна была проводиться через два-три дня.
— Возможно, но… мне же не сообщают… к вам, мол, едет ревизор!
— Вы заведуете складом четыре года. И ведомственные ревизоры всегда приходили в одни и те же сроки. Я прав?
— В общем-то, да… — сдается Стольникова. — Но что плохого, Пал Палыч? Подметем загодя двор, в складу приберемся, чтоб легче учитывать. Ревизоры только довольны! И начальство… Честно-то, Пал Палыч, кому нужны лишние приключения?
— А я вот недоволен. Для следователя пожар перед ревизией — вещь подозрительная. Напрашивается мысль о сокрытии каких-нибудь… непорядков.
— Пал Палыч, миленький! Ведь это ж несчастное совпадение, ничего больше! Клянусь всем святым! — Взгляд у Стольниковой открытый, тон искренний.
— Мне, Евдокия Михайловна, частенько клянутся, — усмехается Знаменский. — По-разному, конечно. «Провалиться на этом месте», «Чтоб мне счастья не видеть», «Пусть язык отсохнет»… Клянутся жизнью, могилой матери, здоровьем детей. Вы вот — всем святым. А что для вас святое?
Стольникова воспринимает вопрос с полной серьезностью и после паузы произносит торжественно и проникновенно:
— Я клянусь вам любовью самого дорогого для меня человека!
Закончив разговор со Стольниковой, Знаменский входит к Томилину.
— Кончаем, Пал Палыч, — докладывает тот, имея в виду схему склада, испещренную пометками Гуторской.
Знаменский наклоняется посмотреть.
— Так-так… Что тут за цифры?
— Кожаное пальто на меху, Югославия, — комментирует Томилин.
— Можно принять и за шестьдесят восемь, — указывает карандашом Знаменский.
— Под этим номером фен для сушки волос, — дает справку Томилин.
— Видите, какая разница? — обращается Знаменский к Гуторской.
— Нет, не вижу разницы. И шестьдесят три сгорело, и шестьдесят восемь сгорело.
— Все-таки напишите, пожалуйста, рядом поразборчивей, а внизу примечание: «Исправленному шестьдесят три верить» и подпись.
Гуторская раздраженно фыркает, внося исправление.
— Соображений о причине пожара у вас не появилось?
— Вряд ли следствие с ними посчитается. Будете валить на нас со Стольниковой — чего-нибудь там не соблюдали!
— Мы так кровожадно выглядим? — поражается Знаменский. Гуторская не отвечает. — Так я вас слушаю, — уже серьезно добавляет он.
— Да хотя бы молния ударила — вот вам и причина!
— Отпадает. Мы запрашивали метеосводку.
— Тогда самое вероятное — кинули окурок. Тлело, тлело, потом занялось. Сколько ни запрещай курить, за грузчиками не уследишь!
— Простой вариант… Не исключен, но в ряду прочих. Как вы, например, оцениваете тот факт, что склад сгорел накануне ревизии?
В отличие от Стольниковой, Гуторская готова к подобному повороту разговора.
— Оцениваю с большим сожалением! — чеканит она. — Случись пожар после ревизии, вы бы не задавали таких коварных вопросов! И таким невинным тоном!
Развалины после пожара мрачно чернеют при дневном свете. Кибрит и сотрудники пожарной службы осматривают их, фотографируют, берут пробы золы и пепла. Кропотливая, грязная, долгая работа…
3
У Пал Палыча дошли руки более обстоятельно побеседовать со сторожем Николашей. Николаша выглядит совсем стариком — понурый, угнетенный чувством своей вины.
— После работы в тот вечер никто на складе не задерживался?
— Не-ет.
— Может, дневной вахтер?
— Не-ет. Он меня еще за воротами встречает. Домой спешит, невтерпеж.
— И ничего примечательного не заметили?
— Все как обычно… Только вот когда я чаевничать наладился, Гуторская прибежала: чего-то на территории забыла.
— Минутку. Воду для чая вы где наливали?
— Я из дому приношу, в термосе. Сладкий, заваренный.
— Значит, прибежала назад? И сколько пробыла?
— Минут пять, наверно. Сумку какую-то вынесла.
— Пока она ходила туда и назад, вы оставались своей вахтерке?
— Там. Чтоб ей пройти, сигнализацию отключил, потом врубил обратно. Потом чуток радио послушал — и вдруг начало меня морить… Да ведь как уснул-то — замертво! Рядом огонь ревет, крыша рушится, от дыму не продохнуть, а я сплю! Вы только подумайте!
— Гуторская термосом не интересовалась? Не брала, например, в руки?
Сторож таращится в изумлении: экую нелепицу спрашивает следователь!
— Да что вы, на кой?! — И возвращается к прежней теме: — Прям наваждение! Вот вы отправляли на алкоголь проверять. Трезвый же я был?
— Трезвый.
— Видите как. Не иначе судьба! Мне юрист — рядом живет — сказал, статья есть. — Он тяжко вздыхает. — Статья сто.
— Да, статья есть… Вспомните, пожалуйста, куда вы отлучались до того, как сон сморил.
— Никудашеньки!
— Ошибаетесь.
— Нет, точно! Заступил на дежурство, пошел доложиться Евдокии Михайловне…
— Где она была?
— В конторке с Гуторской. И больше ни с места. Только, конечно, замок на склад навесил, когда бабы на автобус собрались.
— Уходили они поодиночке?
— Нет, гуртом проводил.
— А раньше, пока докладывались Стольниковой, вахтерку запирали?
— На пять-то минут?!
— Так. Пять минут она была безнадзорной!
— Ну к чему вы это, товарищ следователь?.. Знаю, виноват, сам себя казню. Да еще суд добавит! Старухе каково? Дочерям? Чего уж теперь задавать зряшные-то вопросы!..
— А того, что остатки вашего чая отданы на анализ. И в них обнаружено крепкое снотворное.
У ошеломленного сторожа глаза лезут на лоб.
— Пока об этом никому ни слова, поняли? И давайте думайте, кто мог подсыпать.
— На кого ж я такое подумаю?!.. Что вы!..
Томин прохаживается у ворот небольшого завода. Оттуда появляется группа людей, среди них зевака.
— Привет огнепоклоннику! Не узнаете?
— Почему? Узнаю.
— У меня два-три вопроса.
— Хоть двадцать три!
— Как вы очутились на пожаре?
— От приятеля домой чапал. Гляжу — полыхает! Понятно, завернул.
— С какой стороны вы приближались?
— Да там сзади тропка на дорогу выводит. Я по ней.
— Никого рядом не видали? Не встретили?
— Откуда? Позднотища же?.. Только подлюга одна подъезжала из интереса. Поглазела, развернулась и уехала. Даже из машины не вылезла! А я вижу — окошко светится, давай в дверь барабанить. Еле сторожа добудился! Начали пожарным звонить, потом барахлишко таскали, боялись — на хибарку его перекинется…
— Ну-ка поподробней, что за машина, — прерывает его Томин.
У Знаменского собрались Кибрит, Томин и Томилин. Кибрит вооружена актом экспертизы и схемой склада, размеченной сотрудниками пожарной службы.
— Зинаида, не углубляйся в дебри! — просит Томин.
— Тебе неинтересно, а я увлеклась. Пожарно-техническая станция меня прямо заворожила!.. Ну ладно, изложу попросту. — Она откладывает акт. — Сначала думали, что пожар в месте наибольшей степени обгорания. Но когда учли все условия, влиявшие на распространение пламени, мнение изменилось. Первоначальный очаг оказался здесь. — Она обводит небольшой участок на плане. — Судя по черепкам, тут стояли ящики с посудой и, следовательно, было много упаковочной стружки.
— Совершенно точно, — поддакивает Томилин, сверяясь со своей схемой. — Номер семь — чайные сервизы «Весна».
— А хоть какие-то данные, отчего загорелось, — не терпится Пал Палычу.
— Кое-какие есть, — небрежно произносит Кибрит, чтобы поэффектней подать новость. — В том месте на бетонном полу найдены следы бензина, — она загибает пальцы, — осколки бутылки и свечной парафин.
— Так это ж умышленный поджог! — восклицает Знаменский.
— Молния… окурок… — вспоминает Томилин в сердцах.
— Нет, погодите. Получается, плеснули бензину, чиркнули спичкой и пошли? Заперли горящий склад — и по домам? А сторожа усыпили? Такой вот дружный общий сговор… Как-то странно, братцы!
— Не обязательно сговор, Пал Палыч, — возражает Кибрит. — В заключении об этом не сказано, но мы много обсуждали… И по расчетам — конечно, предположительным — до ящиков пламя добралось не сразу. Не стану утомлять Шурика подробностями, но могло и двадцать минут пройти, и даже тридцать, а тогда уже начало разгораться всерьез.