– Да пожалуйста. Если обещаешь потом вытереть мне задницу. И сразу предупреждаю, брат, похоже, будет жидковато.
– Так вы делу не поможете, – вмешалась Харпер.
– Понял. Извините, мэм. – Мазз потупил взгляд, но улыбка тронула углы его губ.
– А вы? – спросила Харпер молчаливого. – Гилберт. Вам нужно в сортир?
– Нет, спасибо, мэм. У меня запор. Я не снимал штаны уже несколько дней.
Последовало молчание, а потом Харпер расхохоталась. Не смогла себя сдержать. И даже не могла толком сказать, что тут такого смешного.
– Гилберт. А как ваша фамилия?
– Клайн, но зовите меня Гил. Туалет мне не нужен, но я готов сознаться в любых преступлениях за жратву.
– Не беспокойтесь, – послышался голос Рене Гилмонтон. – Мы не оставим вас голодным, мистер Клайн. И не нужно уголовщины.
Харпер повернулась и увидела Рене в дверном проеме. Та продолжала:
– Впрочем, не знаю, откуда здесь возьмется аппетит. Фу, как воняет. Это лучшее место, что мы можем им предложить?
– Господи, – пробормотал Бен. – Сначала она, теперь вы. Простите, что в нашем странном «Хилтоне» нет комнат, подходящих для неудавшегося убийцы и его подручного. Вы-то что тут делаете? Вам полагается спать. Выходить в дневное время запрещено. Правила не зря писаны.
– Девочки хотят знать, что там с отцом Стори, а в лазарете Харпер не оказалось. Я подумала, что она скорее всего в кафетерии. Я могу чем-то помочь?
– Нет, – отрезал Бен.
– Да, – ответила Харпер. – Этому человеку нужен холодный компресс на лицо, чашка горячего чаю и поход в туалет – не обязательно в таком порядке. Обоим нужно позавтракать. И вы правы, это слишком грязное место для них. В лазарете есть две свободные койки. Мы должны…
– Не обсуждается, – сказал Бен. – Они останутся здесь.
– Оба? Прекрасно. Я к этому и веду. Вы сказали, что мистер Маззучелли напал на отца Стори. Тогда я не понимаю, почему мистер Клайн тоже в наручниках.
– Потому что они оба замешаны. Они уже один раз действовали заодно, чтобы бежать.
– Но как я понимаю, мистер Клайн и близко не был к месту нападения на отца Стори?
Бен смотрел пустым, бесстрастным взглядом.
– Нет. Он был в лодке со мной. Отец Стори и Маззучелли добрались до лагеря первыми. Потом Алли и Майк. Мы с Клайном заблудились в тумане, и я не сразу нашел залив. Потом я заметил мигающий огонь, и мы погребли к нему. Это Алли подавала нам сигналы с берега. Она осталась на берегу встречать нас, а Майкл отправился вперед. Едва мы вытащили каноэ на берег, как услышали Майкла – он звал на помощь. Мы прибежали к месту происшествия. – Харпер обратила внимание, что Бен рассказывал о случившемся так, будто давал показания враждебно настроенному адвокату. – И нашли Майка, сидящего в снегу рядом с отцом Стори, а вокруг – кровь. Майк сказал, что кто-то убил отца Стори. Но Алли проверила пульс – и оказалось, что он еще жив. Майкл отнес отца Стори в лагерь – и там несколько человек уже держали мистера Маззучелли. Алли заметила, что на Маззучелли ботинки и пальто отца Стори. Тогда началась заваруха. Этим двоим еще повезло, что их не убили.
– Вы так и не ответили на вопрос, почему мистер Клайн тоже признан опасным, – сказала Рене.
Гилберт пояснил:
– Когда все началось, мой товарищ позвал на помощь. Я и помог.
– Он сломал Фрэнку Пендергасту три пальца на правой руке, – сказал Бен. – И ударил Джейми Клоуз по горлу – я думал, трахею раздавит. А Джейми, между прочим, всего девятнадцать, почти ребенок.
– Ребенок схватил разбитую бутылку, – сказал Гилберт почти извиняющимся тоном.
– Я осмотрю их, – сказала Харпер. – Мистер Пендергаст должен был сразу мне показаться.
– Он не хотел отвлекать вас от отца Стори, – сказал Бен. – Дон хорошенько перевязал ему руку тряпками, которые мы нашли.
– Черт подери, – сказала Харпер.
Ран, которые нельзя нормально вылечить из-за отсутствия медикаментов, прибавлялось: внутричерепная гематома, ушиб лица, значительное обморожение, у Джона – растяжения, сломанные ребра и вывихи, теперь осколок кости в запястье. А у нее – йод, пластырь и алказельцер. Она заткнула дыру в черепе отца Стори пробкой и свечным воском, как лекарь семнадцатого века. Да здесь, в лесу, и впрямь семнадцатый век.
Бен продолжал:
– Что бы ни сделал Клайн и чем бы он ни руководствовался, давайте скажем прямо. Мы все знаем, кто ударил отца Стори по голове, и Клайн тоже знает. Он выбрал сторону преступника.
– Он решил не наблюдать из кустов, как линчуют его друга, – сказала Рене. – И это вполне понятно.
Бен посмотрел на Гилберта Клайна и сказал:
– Вполне понятно то, что нужно лучше выбирать друзей. Его приятель чуть не убил человека. Клайн это знал. И мог остаться в стороне. Но он предпочел сам напасть. Хотите возразить, Клайн? Говорите прямо.
– Нет, сэр, – сказал Гилберт Клайн, глядя на Рене. – Тут вот какое дело. Только благодаря Маззу я не помер в тюряге. И я бы не добрался в дыму до каноэ, если бы не он – я еле ноги переставлял. А он меня почти что нес. И я чувствовал, что права не имею стоять в стороне и ждать, пока его убьют.
– А череп отцу Стори он проломил? – спросил Бен.
Клайн посмотрел на Маззучелли, потом снова на Бена. Лицо оставалось непроницаемым.
– Я об этом как-то совсем и не думал. Я в долгу перед ним.
Голова Харпер до сих пор была занята ранами и обморожениями. И некогда было даже подумать: «А что, если Марк Маззучелли действительно сделал это… действительно ударил отца Стори камнем ради пары ботинок?»
Ударил камнем.
– А у мистера Маззучелли было оружие, когда вы обнаружили, что он пытается сбежать? – спросила Харпер.
– Нет, – ответил Мазз. – Полное гонево. Никогда оружия не ношу.
– Мы не нашли то, чем он ударил отца Стори, – сказал Бен сдавленным голосом. – Пока не нашли. Найдем.
– Тогда у вас есть нападение, но нет свидетелей, нет оружия, и обвиняемый заявляет, что не виновен, даже после того, как вы пытали его и ударили пистолетом.
– Ну все же не так…
Харпер подняла руку.
– Вы не в суде, и я не судья. У меня нет никаких прав выносить приговоры. И у вас тоже. И, на мой взгляд, вы ничего не можете доказать, а пока вина этих людей не доказана, с ними следует обращаться как со всеми остальными в лагере.
Рене подхватила:
– Любопытно, сколько вы собираетесь держать их взаперти и на каком основании – без доказательств преступления. Нужно справедливое расследование. У них есть право на защиту. У них есть право на права.
– Я бы с удовольствием посрал прямо сейчас, – сказал Мазз, но его никто не слушал.
– Не знаю, Рене, известно ли вам, – сказал Бен, – но Конституция сгорела в огне, как и весь Вашингтон. И люди в нашем лагере очень не хотели бы обратиться в пепел, мисс Гражданские Свободы.
– Я посылала пожертвования в Американский союз гражданских свобод ежегодно, – кивнула Рене. – Впрочем, это не важно. Я вот о чем. Нам не просто нужно решить – пытался этот человек убить отца Стори или нет. Нужно решить – как мы будем решать и кто выносит решение. И если мистер Маззучелли будет признан виновным, мы – сообщество – должны выбрать, что с ним делать… И как потом с этим жить. Трудное решение.
– Не думаю, что такое уж трудное. Общество уже сделало выбор. Вы бы это поняли, если бы были там, когда начали бросать камни. Не знаю, чем вы занимались всю ночь, но пропустили все веселье.
– Может быть, я ночью пряталась в лесу, – ответила Рене. – Ждала случая убить отца Стори.
Бен уставился на нее, открыв рот и наморщив лоб, как будто Рене загадала слишком головоломную загадку. Он покачал головой.
– Не стоит острить. Вы не представляете, что Кэрол, Алли и вся толпа сделают с вами, если только подумают…
Бен затих, потом снова заговорил с жесткой улыбкой:
– Дело в том, Рене, что у вас всегда благие намерения. Со всем этим чаем, книгами и чтением для детей вы ужасно безобидная. И как все безобидные люди, вы и малейшего представления не имеете, на что бывают способны другие.
– Как же вы не понимаете, Бен. Я об этом и говорю. Мы не представляем, на что способны другие. Никто из нас. Кто может утверждать, что на отца Стори не напал какой-то обитатель лагеря, желавший ему зла? Из того, что известно, легко сделать вывод, что даже у меня могла быть причина желать его смерти и поджидать его среди деревьев с камнем в руке. Кто угодно мог, и, не имея определенности, мы не можем публично казнить человека. И держать его взаперти тоже не можем.
– Вот тут вы ошибаетесь, Рене. Вы сами себя загнали в угол. Смотрите: вот Марк Маззучелли, у него был мотив и была возможность. Это уже плохо. Но хуже то, что я не могу представить ни единого человека в лагере, который желал бы зла милому старику, принявшему всех нас, давшему нам укрытие и научившему, как защититься от драконьей чешуи. Вот и все. Я не могу представить причины, по которой кто-то другой мог бы желать смерти отца Стори.
И тут Харпер вспомнила, что говорил ей отец Стори в каноэ.
«Придется кое-кого выгнать, – говорил он. – Кое-кого, кто творил… непростительное».
– А я, – сказала Харпер, – могу представить причину.
Из дневника Гарольда Кросса:
«19 ИЮНЯ.
ПОНОСНИКИ. ТОШНОТВОРНЫЕ БЕЗГРАМОТНЫЕ ПОНОСНИКИ.
19 ИЮНЯ, ПОЗЖЕ.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ СРАТЧЕТТ ЗАБРАЛ МОЙ ТЕЛЕФОН. И ПРЕЖДЕ, ЧЕМ ВЫКЛЮЧИТЬ ЕГО, ВСЕ СТЕР, ПРЯМО НА МОИХ ГЛАЗАХ. ВСЕ СООБЩЕНИЯ, ПОЧТУ И ЗАПИСИ.
ОНИ НИЧЕГО НЕ ПОНЯЛИ. ДАЖЕ НЕ ПЫТАЛИСЬ ПОНЯТЬ. КАК ТОЛЬКО Я СКАЗАЛ, ЧТО СВЯЗЫВАЛСЯ С ЛЮДЬМИ ВНЕ ЛАГЕРЯ, У НИХ НАЧАЛАСЬ ИСТЕРИКА. ОКАЖИСЬ ТУТ ДЖИМ ДЖОНС С ОТРАВЛЕННЫМ «КУЛ-ЭЙДОМ», ОНИ ВСЕ ВЫСТРОИЛИСЬ БЫ В ОЧЕРЕДЬ ЗА ЧАШЕЧКОЙ. СЕЙЧАС Я ОСТЫЛ И ДУМАЮ, ЧТО ЭТОГО СЛЕДОВАЛО ОЖИДАТЬ.
САМОЕ УНИКАЛЬНОЕ СВОЙСТВО ГРИБКА – ТО, КАК ОН УСТАНАВЛИВАЕТ СВЯЗИ С МОЗГОМ. ДОКТОР СОЛЖЕНИЦЫН В НОВОСИБИРСКЕ ДОКАЗАЛ, ЧТО СПОРЫ ИМЕЮТ ДРЕВОВИДНОЕ СТРОЕНИЕ И ВСТРАИВАЮТСЯ В АРХИТЕКТУРУ МОЗГА. ОКСИТОЦИН СООБЩАЕТ