Я как раз набрался сил, чтобы пойти в дом и принести еще пива, когда раздался грохот, словно вдали рухнуло с грузовика что-то тяжелое, такое тяжелое, что вода в бассейне пошла рябью. Все начали оглядываться – даже Ник, который почувствовал вибрацию ногами.
Сара стояла в мелком конце бассейна, очень красивая, хотя кожа покрылась мурашками, и губы посинели – и она прислушивалась: не громыхнет ли еще. Ник первым увидел черный, масляный столб дыма в конце квартала. Снова раздался грохот, потом еще несколько раз подряд – зазвенели оконные стекла и подпрыгнуло столовое серебро.
Завыли сирены. Сара сказала, что это у аптеки на углу, и спросила меня, не схожу ли я посмотреть.
Соседи высыпали на тротуар и стояли под деревьями. Ветер переменился и понес дым по улице. Дым вонял горелыми шинами и тухлыми яйцами.
Я прошел до конца квартала и увидел аптеку. Одна стена была объята красным пламенем. На тротуаре плакала женщина, вытирая слезы футболкой. У меня был платок, я отдал его той женщине и спросил, как она. Она сказала, что прежде не видела, как умирает человек. Рассказала, что парень на мотоцикле врезался в проволочный ящик у аптеки, полный баллонов с пропаном. Баллоны полыхнули, как самый большой в мире фейерверк. Кто-то сказал, что это несчастный случай, а она возразила, что вовсе нет. Сказала, что парень горел до того, как врезался в баллоны. Что он был похож на Призрачного гонщика. И забрало его шлема было поднято, а внутри виднелся горящий череп – пламя и улыбающиеся зубы.
Я отправился обратно, чтобы загнать всех домой. Сам не знаю, почему. Было неясное предчувствие. Все были там, где я их оставил, и пялились на дым. Стояли вместе под снегом. Было и вправду похоже на снег. Крупные хлопья пепла. Они падали всем на волосы. Падали в торт.
Через пару недель Ник разбудил нас с Сарой, чтобы показать полосы на запястье. Он даже не спросил, что это. И сам уже знал. Я увидел первую отметину на себе вечером того же дня. За четыре дня мы все покрылись драконьей чешуей… все, кроме Сары.
– Все, кроме Сары? – переспросила Харпер.
– Думаю, продолжение – в другой раз.
– Наверное, вы очень по ней скучаете.
Он промолчал и уставился через комнату в открытую печку пустым слепым взглядом. Потом медленно поднялся, огляделся и улыбнулся.
– Она по-прежнему со мной.
У Харпер перехватило горло.
– Что?
– Я говорю с ней почти каждый день. – Его глаза узкими щелочками смотрели в мерцающую мглу, словно он видел Сару где-то там, в противоположном углу сарая. – Я легко представляю, что она сказала бы, чтобы поддеть меня. Если я задаю себе вопрос, мне отвечает ее голос. Мы привыкли считать личность чем-то целостным, внутренним. Все мысли, убеждения, взгляды, которые делают меня мной, – мы приучены думать, что это система файлов, которые хранятся в сейфе мозга. Большинство даже не предполагают, сколько мы храним снаружи. Ваша личность – не только то, что вы знаете о себе, но и то, что знают о вас другие. У человека одна личность с матерью, другая – с любовницей, третья – с ребенком. Другие люди создают и совершенствуют нас не меньше, чем мы сами. Когда человек умирает, те, кого он оставляет, хранят, как и прежде, часть его личности.
Харпер сложила губы трубочкой и выдохнула со свистом. Он говорил о воспоминаниях, а не о призраках.
Взгляд Пожарного снова обратился к открытому люку печки, и Харпер сказала себе: «Спроси его о том, что ты видела – спроси о лице». Но интуиция уберегла ее. Если надавить на него сейчас, он прикинется дурачком, сделает вид, что не понимает, о чем речь. И потом, были более важные темы для серьезного разговора.
– Вы толком не притронулись к кофе, – сказала она. – Он остыл.
– Так это легко исправить, – ответил он и поднял жестяную кружку в левой руке.
Золотые иероглифы на его драконьей чешуе посветлели и замерцали. Рука превратилась в чашу пламени. Пожарный медленно поворачивал кружку в пальцах, и над кофе появился пар.
– Жаль, нет способа вылечить вас от бесстыдного выпендрежа, – сказала Харпер.
– Да разве я выпендриваюсь? Это ерунда. Вчера, умирая и от скуки, и от боли в ребрах, я тренировался пукать кольцами дыма трех цветов. Вот это было впечатляюще.
– Я рада, что хоть кого-то забавляет конец света.
– А почему вы думаете, что свету конец? – Пожарный, похоже, искренне удивился.
– Мне-то точно кажется, что конец. Пятнадцать миллионов человек заражены. Мэн стал похож на Мордор – пояс пепла и отравы в сотню миль шириной. В Южной Калифорнии дело еще хуже. Последнее, что я слышала, – она пылает от Эскондидо до Санта-Марии.
– Черт. Знал же, что не надо откладывать поездку на студию «Юниверсал».
– И что в конце света вас забавляет?
– Все. Особенно заносчивая идея, что мир кончится только потому, что люди могут не пережить этот век. Мы не испытываем должной благодарности за то, что протянули прошлое столетие – я так считаю. Человечество хуже мух. Если хоть один сушеный кусочек ливера переживет пожар, мы все набросимся на него. Будем спорить, чей он, и продавать самые ароматные ломти богатым и легковерным. Вы боитесь, что настали последние дни, поскольку вокруг смерть и развалины. Сестра Уиллоуз, разве вы не в курсе? Смерть и развалины – любимая экосистема человека. Вам доводилось читать о бактерии, которая выживает в вулкане, прямо по соседству с кипящей лавой? Это мы. Человечество – микроб, процветающий на краю катастрофы.
– И кому вы читаете такие лекции, когда меня нет поблизости?
Пожарный засмеялся – словно залаял, – но потом согнулся и поморщился.
– Ох, умереть от смеха в теории романтично, но на деле…
Харпер повернулась к нему лицом и поджала под себя ноги, словно собиралась медитировать.
– Научите меня делать то, что вы умеете.
– Что? Нет. Не могу. Без толку спрашивать меня, как я это делаю. Я и сам не понимаю. И не могу научить, потому что учить нечему.
– Господи, какой же вы жуткий лжец.
Он поставил миску овсянки на пол.
– Отвратительно. Как клей на вкус. Лучше жуков под камнями собирать. Какие болеутоляющие есть в вашей сумке? Мне нужно что-то сильное, чтобы отключиться. Я уже три дня не могу заснуть больше чем на десять минут.
Харпер встала и порылась в хозяйственной сумке на полу. Она достала два пластиковых пакетика адвила.
– Все, чем могу поделиться. Второй принимайте не раньше чем через шесть часов.
– Это еще, на хрен, что? – воскликнул он. – Адвил? Просто адвил? Вы не медсестра. Вы – врач-убийца из третьего мира.
– Хуже: я отчаявшаяся медсестра, мистер Руквуд. Видите эту маленькую сумочку? Там аптечка. Там половина всех медицинских препаратов, которые у меня есть, чтобы лечить полторы сотни людей, включая пожилого пациента в коме, у которого в черепе дыра в четверть дюйма.
Пожарный посмотрел измученным взглядом.
– Вам нужны поставки.
– Вы даже не представляете. Гипс. Морфий. Антибиотики. Гору противоожоговых салфеток. Антигистамины. Дефибрилляторы. У Нормы Хилд ревматоидный артрит, и холодным утром она пальцы разогнуть не в состоянии. Ей нужен плаквенил. У Майкла диабет, и через десять дней кончится инсулин. У Нельсона Гейнриха повышенное давление, а…
– Да, да, ясно. У меня есть идея. Кто-то должен ограбить аптеку.
– Кто-то должен ограбить карету «Скорой помощи».
– Полагаю, это должен сделать я, правда? – Он осторожно коснулся своего бока. – Дайте мне четыре или пять дней. Нет, лучше неделю. Я болен и слишком устал, чтобы прямо сейчас делать то, что нужно.
– Вы будете не в состоянии что-либо делать недели две, а то и четыре. Сомневаюсь, что в вашем состоянии вы до церкви дойдете.
– О, я никуда не пойду. Я пошлю феникса. А теперь слушайте. Есть дом…
– Что значит – пошлете феникса? – Тут Харпер вспомнила, как Марти, приятель Ковбоя Мальборо, бормотал: «Эта сраная громадная огненная птица – размах крыльев в тридцать футов – начала бомбардировку. Она опустилась так низко, что мешки с песком загорелись!»
– Это еще один из моих маленьких приколов. Фейерверк, чтобы напугать туземцев, и, к счастью, я могу им управлять с большого расстояния. Вы с несколькими надежными помощниками найдете переулочек вдалеке от лагеря. Верден-авеню вполне подойдет – наискосок от кладбища, и мне известно, что дом номер десять свободен. Остановитесь у него на дорожке и…
– Откуда вы знаете, что десятый пуст?
– Там жили мы с Сарой. Ровно через неделю звоните «911». Звоните с мобильного – у Бена, думаю, их целая коллекция. Сообщите в экстренную службу, что у старенького папеньки сердечный приступ. Когда спросят, поклянитесь, что у вас нет драконьей чешуи. Скажите, что нужна «Скорая помощь», и ждите.
– Они не пошлют «Скорую» без полицейского сопровождения.
– Конечно, но об этом не беспокойтесь. Для того и нужен феникс – мое световое шоу. Когда они остановятся, я прогоню всех прочь, и вы сможете удрать, забрав все необходимое. Конечно, хорошо было бы просто угнать саму машину, но…
– На ней может стоять противоугонка. Или устройство спутникового слежения.
– Точно.
– И я не хочу, чтобы кто-то пострадал. Врачи «Скорой помощи» рискуют жизнями, помогая другим.
– Никто не пострадает. Я напугаю их до потери сознания, но и только.
– Очень не хочется просить вас о помощи. Вот вы всегда так. Придаете таинственность вещам, в которых не должно быть ничего таинственного, потому что хотите, чтобы все вами восхищались. Дешевый кайф.
– Не лишайте меня моих маленьких удовольствий. Вы получите все, чего хотите. Почему бы и мне не получить немножко того, что хочу я?
– Я не получу всего. Если бы я могла делать то, что умеете вы, мне не нужно было бы умолять вас о помощи. Пожалуйста, Джон. Хотя бы попробуйте научить меня.
Его взгляд скользнул к печке и обратно.
– Все равно что просить рыбу научить вас дышать под водой. Теперь ступайте. У меня болят бока, и нужно поспать. И без сигарет не возвращайтесь.