Но всё это были боевые действия частного значения.
А весной 1617 года в поход выступил сам королевич Владислав с большой армией. И поход его стал настоящим бедствием для России.
Самой большой проблемой для московского правительства оказалось не то, сколь значительное воинство возглавил Владислав. И не то, сколь малые силы можно было собрать для отпора. Королевич шел, а за ним, в свите его, следовал тлетворный дух Смуты. Смута шла под знаменами Владислава, Смута вела под уздцы лошадей в артиллерийских запряжках. Владислава опасались на землях, контролируемых московским правительством, но это полбеды. А беда настоящая заключалась в другом: многие помнили, что когда-то Владиславу целовали крест. И сейчас воеводы, дворяне, казаки стояли против него в великом смущении: не легче ли склонить колени, попросить милости, вымолить жалование? Какой губительный соблазн!
Осенью 1617 года ему сдали Дорогобуж как законному государю московскому. Вязьму бросили воеводы и посадские люди: Владислав въехал в город, ударив не пушечными ядрами, но одним именем своим. Агенты его понесли в Москву грамоты, где Владислав величался царем и требовал от «Богом данного» ему Московского государства покорности. Здесь его грамоты поставили ни во что. Но крепко опасались: не отвалятся ли в пользу королевича иные города и земли?
Тут понадобились опять люди прямые — такие, каков Пожарский. Отважные, стойкие, невосприимчивые к соблазнам. Правительство вспомнило о нем и в октябре 1617 года дало ему армию для защиты левого крыла русских позиций — Калуги с окрестными городами[319]. И он вновь должен был своей твердостью, прозрачностью, неподатливостью на хвори смутной поры обеспечить верность защищаемой области, а также… собственной армии.
Таков народ русский: раз воевода тверд, подначальные люди тоже остерегутся дуровать…
Прочих военачальников подбирали так: либо над крепостями и полками ставили проверенных, преданных людей, либо — цареву родню. Так другой Пожарский, Дмитрий Петрович, поставлен был оборонять Тверь и не пустил туда врага. На Волок отправили князей Черкасских — государевых родичей и доброжелателей. На Можайск — несгибаемого Федора Леонтьевича Бутурлина, выдержавшего во Пскове четырехмесячную осаду от шведов. Он и сейчас честно подготовил город к осаде. В поле вышел князь Б. М. Лыков — близкий родич и такой же доброжелатель Михаила Федоровича.
И столь счастливо начавшееся наступление Владислава застопорилось. Наемники требовали жалования, а королевич заготовил не столь много денег, чтобы утолять их постоянно. Зима 1617/1618 года выдалась морозной, жестокой. Многие ратники Владиславовы замерзли, иные столкнулись с сопротивлением лояльных Михаилу Федоровичу воевод и легли бездыханными в снега той страны, которую явились завоевывать.
Немало поработал для этого и Дмитрий Михайлович Пожарский. Под Калугой он противодействовал двум польским военачальникам: Чаплинскому и Опалиньскому. Те укрепились в селе Товаркове и беспокоили округу дерзкими набегами летучих отрядов.
Пожарскому подчинили калужского воеводу князя Афанасия Федоровича Гагарина и дьяка луку Владиславлева. Гагарин покорился, кажется, не без местнического столкновения.[320] Пожарскому выдали значительные денежные средства — компенсировать на местах невыплату жалованья. Ратников для Дмитрия Михайловича собирали из многих городов. С Тулы вел большой полк Юрий Вердеревский, из Мценска передовой полк — Никита Лихарев, из Новосиля сторожевой полк — Прокофий Воейков, из Рязани несколько воинских голов вели дополнительный отряд. Казаков доставил Данило Замыцкий[321]. В декабре — январе главные силы сборной армии сконцентрировались под Калугой. Любопытно, что местные служилые люди выпросили у московского правительства дать им в воеводы именно Дмитрия Михайловича и никого другого. Его знали, на него надеялись…
Историк С. М. Соловьев считал, что у Пожарского под началом имелось 5400 ратников.[322] Но это почти что гадательные цифры. Каковы истинные (скорее всего, не столь высокие), определить невозможно. Состав армии, как и в 1615 году, быстро менялся. Счастье полководца привлекало к нему бойцов, а неудачи — отпугивали.
Дмитрию Михайловичу, как искусному и удачливому военному вождю, удалось одним только именем привлечь на свою сторону неожиданных помощников. По словам летописца, Пожарский, «…придя в Калугу, устроил осаду,[323] и послал к казакам, которые воровали на Северской земле, чтобы шли в Калугу, а вину им государь простил. Они же тотчас пришли в Калугу с радостью и, живя в Калуге, многую службу государю показали».[324]
Летучие отряды Чаплинского князь бил с большим успехом. Только за ноябрь и первые числа декабря 1617 года из-под Калуги пришли доклады о пяти (!) победах в стычках с неприятелем. Одними пленными поляки потеряли 48 человек.[325]
Опалиньский и Чаплинский приходили под Калугу дважды: первый раз открыто, второй раз — тайно, рассчитывая овладеть городом с помощью неожиданного удара и надеясь на измену русских казаков. Первое столкновение их с Пожарским обернулось кровопролитным боем. Он начался близ Лаврентьевского монастыря и длился целый день. Никто не мог пересилить. Ничья, дорого стоившая обеим сторонам… Но такой итог — явно не в пользу гостей: им пришлось отойти, не взяв Калугу. Второе столкновение привело к их разгрому. Подойдя к русским позициям ночью, поляки наткнулись на дозоры, грамотно выставленные Дмитрием Михайловичем. Вскоре на польское воинство обрушилась контратака основных сил князя. Выйдя из ворот Калуги, ратники Пожарского «.. многих литовских людей перебили и от города отбили прочь». Казаки никак не проявили своих изменнических настроений, как видно, Пожарский вовремя принял меры.
Опалиньский, вероятно, отчаявшись захватить Калугу, бросил людей к Оболенску и Серпухову. Но туда отправился по приказу Дмитрия Михайловича Роман Бегичев. Он поставил «острог», отбив нападения поляков. Теперь под носом у польских отрядов стояло русское укрепление, удар оттуда мог дорого стоить грабителям сел и городов. Перейдя в наступление, Пожарский сам отправил к Товаркову «многие отряды», наносившие противнику стремительные удары. Неприятель вынужденно оставил занимаемые позиции и отступил к Вязьме[326].
19 декабря произошел большой бой у села Вознесенского в Оболенском уезде. Он закончился полным разгромом польского отряда. Ратники Пожарского сбили противника «со станов», частью перебили, частью же взяли в плен. Польские боевые знамена оказались в числе трофеев.
Весной Опалиньский вновь идет к Калуге. Поляков ободрил частный успех: один из отрядов Пожарского оказался разбит в дальнем рейде. Но под Калугой Опалиньского вновь отбили.[327] Отвечая на польское наступление, Дмитрий Михайлович нанес ряд ударов. В мае 1618-го его младшие командиры добились удачи еще в нескольких стычках, захватили 17 пленников и штабные документы «литовских людей».[328]
Тогда же, в мае 1618 года, на смену Гагарину отправился к Пожарскому Иван Александрович Колтовский. Этот принялся местничать, не желая идти к Дмитрию Михайловичу под команду. Его быстро окоротили: когда-то род Колтовских возвысился за счет того, что царь Иван IV взял себе из их семейства одну из своих жен, но «отечеством» Колтовские невысоки, не им бы местничать с Пожарскими. Местнику публично объявили позорное для него решение боярской комиссии: «Иван! Бил ты челом в отечестве на боярина на князь Дмитрея Михайловича Пожарскаго… и тебе Ивану ни в чем не сошлося с боярином с князем Дмитреем Михайловичем Пожарским, а люди вы неродословные, счету вам с родословными людьми нет. И государь указал, и бояре приговорили, велели тебя, за безчестья боярина князь Дмитрея Михайловича Пожарскаго бити батоги и посадить в тюрьму на три дни, а, выняв из тюрьмы, велели тебе Ивану быть в Колуге с боярином со князем Дмитреем Михайловичем».[329]
12 июля государь Михаил Федорович, довольный действиями Пожарского, решил оказать ему особую почесть — отправить знатного гонца «.. со своим государевым милостивым словом и о здоровье спрашивать». Гонцом назначили стольника Юрия Игнатьевича Татищева. Этот закочевряжился горше Колтовского, за что был взят под стражу, бит кнутом, все-таки отправлен в Калугу и там «выдан головою» Пожарскому. Следующий гонец, князь Семен Федорович Волконский, подав бумагу о неполном своем согласии с назначением, дело все-таки сделал.[330]
Что ж, когда-то Пожарский мудро подчинился местнической системе, восстановленной при Михаиле Федоровиче — во многом его же усилиями. Теперь система всей неотразимой силой своего механизма защищала и его.
Летом 1618 года поляки все-таки придвинулись к Можайску, но не решились его штурмовать, а осадили соседнюю крепость — Борисово городище. Хотели было двигаться к Калуге, против знаменитого Пожарского; на военных советах даже звучала уверенность: дескать, нажмем — покорится Владиславу. Очевидно, поляков ждал неприятный сюрприз на этот счет, но он уже из сферы альтернативной истории. Общее наступление на Можайск — Борисово Городище — Москву не оставило полякам сил для нажима под Калугой. Их финансовые и людские ресурсы оказались довольно ограниченными. Дать им победу в подобных условиях мог лишь бросок в сторону русской столицы с последующим захватом. Своего рода «блицкриг».
Пожарского с войсками передвинули в Боровск — действовать во фланг армии Владислава.