Пять, шесть. Кто-то есть
Там еще. Ты – мечта?
Тьфу ты пропасть, уходи
Знаешь, что там впереди?
Я в мечтах уже была.
Ты смотрела хоть туда,
Заглянула? То-то же.
Безразличье за углом
Нагло кривит рожицу.
Мара с трудом протиснулась в дверь из прихожей в комнату, крылья застревали в узких дверях. Сделала несколько шагов, огляделась… и упала на колени, взвыла, попыталась отползти на четвереньках назад.
У противоположной стены расположился огромный черный паук с мохнатыми лапами. Клацая страшными жвалами, с которых капала слюна… или яд… он смотрел на нее оленьими глазами доброго старого доктора.
Четырьмя парами глаз доброго доктора.
Челюсти-клешни снова дернулись, и раздался чавкающий и лязгающий голос:
– Иди сюда, моя девочка. Моя Мара. Я дам тебе желанный Tressomnium!..
Паук мотнул уродливой башкой из стороны в сторону и вместо ужасающей морды насекомого у него оказалось лицо ее любимого. Еголицо.
– Ты… уходи… это не ты… хочу… Пожалуйста… не надо… я не хочу… забери меня…
Мара сама не понимала, что просила – она уже не соображала, совсем. Ей хотелось забиться в угол и не видеть никого и ничего, но даже этого сделать не могла – мешали крылья. Они все так же стрекотали за спиной, причиняя невообразимую душевную и физическую боль. Она хотела… нет, повиновалась. Смотрела в лицо того, кого так любила и ползла к нему. Крылья волочились следом. Tressomnium исполнял ее третью мечту. Он пришел за ней! Он хочет забрать ее – себе, насовсем! Она согласна.
– Я знала, ты придешь за мной.
Мара медленно двигалась вперед, еще и еще… и вдруг провалилась в темноту. Она летела вниз, летела, вокруг становилось все темнее, мысли замедлялись и исчезали, окутывало спокойствие, не было страшно. Крылья не мешали и не помогали – скорее, она не падала вниз – опускалась. Ниже, глубже, ниже… темно…
…Семь. Восемь. Кто. Бросил
Мне в окошко камушком?
Семь. Восемь. Ветер носит
Счастье мимо. Ладушки,
Ну и пусть. Девять. Десять.
Все ж еще покуролесим…
Мара очнулась на полу. Страшные крылья больше не скрежетали за спиной. Сдвигающиеся, как в дурном фильме ужасов, стены комнаты, тени по углам… Все исчезло. Все было как и прежде. Обыкновенная комната, как множество других в самом обыкновенном доме. Никого вокруг. Никого и ничего.
Ужасно болела голова, горло, кости – все. Словно из нее вытряхнули душу вместе с внутренностями, а потом грубо запихали обратно. Она еле добралась до туалета. Ее рвало. Рвало, выкручивая, сворачивая в тугой узел все в животе, сворачивая и выталкивая наверх, а горло, как огнем, обжигало едким желудочным соком.
После стало немного легче. Мара обхватила себя руками, чувствуя, что ее трясет.
…Кто ты – боль? Я с тобой!
Да, болит душа. Страдает…
Не пуста – ну как ни бейся.
Стой, боль!.. Нет… не смейся…
Где-то там живет любовь?
Не хочу идти с тобой.
Нам с тобой не по пути –
Семь и восемь. Отпусти…
Девять. Десять. Я одна,
Душу вымотал до дна.
Нет мне места в твоем мире.
Раз. Два. Три. Четыре.
Я одна в пустой квартире.
Мара с трудом выбиралась из ванной, опираясь о стены, держась за двери и все мало-мальски устойчивые предметы, когда зазвонил телефон.
Трубку она нашла чудом. Руки тряслись, голос дрожал. Она села на пол.
– Алло?
– Маринка? – послышался голос подруги. – Какого черта не отвечаешь? Я весь вечер телефон обрываю, на мобильный, домой…
Какого черта… Мара растянула в улыбке сухие губы. Кажется, черт был сегодня тут, и, на самом деле, все демоны в нашей голове. Ада нет. Ад – это мы сами. И то, что делаем со своей жизнью…
Ее улыбка больше напоминала оскал, зато внутри было тихо. Спокойно. Прежняя Мара умерла, не вынесла отсутствия спасительного транквилизатора и потери иного, нереального мира, который он давал ей. Которого больше нет на самом деле. Нет, и с этим надо как то жить. Жить?..
– Марин? Как ты вообще, не молчи… тебя не видно нигде несколько дней. Все нормально? – голос на том конце провода звучал обеспокоено.
– Да… нормально… – она сама ужаснулась, услышав свой голос, сухой и скрежещущий, как те крылья, что виделись ей сегодня. Ее передернуло. Мара закрыла глаза. Больше всего на свете боялась, что снова начнет мерещиться всякая дьявольщина… пока сейчас она чувствовала себя достаточно ясно, но надолго ли это? Возвращаться в кошмар не хотелось. Просто было невозможно! Страшно. Очень.
– Может, тебе в больницу надо? Маринка? Ну что с тобой, а? Знаешь, я каждое утро захожу в Интернет посмотреть, что ты разместила у себя на стене… пытаюсь понять, какое у тебя настроение… ты пугаешь меня, понимаешь? Всю неделю я звоню – ты кидаешь трубку, отделываясь сухим «все нормально». Таблетки еще эти дурацкие… ты все еще пьешь их? Понимаю, что я начиталась ерунды в Интернете, но… там пишут, что если их принимать не под строгим контролем, врача, от них… может быть… от них умирают, понимаешь?! Марин. Маринка?! Не молчи…
Марина – Мара – сидела на полу, прислонившись к стене, и плакала.
– Маринка, а помнишь, как мы считали в детстве свои мечты и думали, что вот, придет время, ты осуществишь мои, а я твои? Помнишь, как мы придумывали по три самые сокровенные, делились ими, а потом, через некоторое время меняли… Смеялись… Марин… ты моя самая близка подруга. Мы всегда были рядом, всегда, ну кто помог мне, когда я не поступила в универ, кто поддержал? Кто помогал разруливать отношения с родителями… Ты совсем отдалилась, совсем. Давно. Ну как так можно, а? Я с мамой твоей говорила, Марин. Она плачет все время. Маринка? Не конец же света… Все это не конец света! Я все знаю, все понимаю, но не повод умирать от любви – наоборот, давай жить, пускай даже назло… Маринка, я понимаю что я болтаю чушь, прости… Давай встретимся, поговорим… мне кажется, с тобой что-то происходит, и, черт побери, пускай сейчас уже ночь, я не могла тебе не позвонить!..
Мара держала трубку чуть ниже уха, просто не было сил поднять руку. В какой-то момент, взяв себя в руки, она сказала громко, как могла, громко и отчетливо, сколько хватало сил и голоса, так, чтобы подруга услышала ее наверняка:
– Таня? Приезжай. Очень надо.
– Я сейчас! Сейчас!!! Такси… пятнадцать минут… жди меня…
– Меня зовут Марина, – прошептала Мара мимо трубки, впрочем, там уже пошли гудки. И закрыла глаза, повторяя: – Марина…
…Ну и пусть. Девять. Десять.
Все ж еще покуролесим…
Таня неслась, на ходу запахивая куртку. Подскакивая на одной ноге, застегивала молнии на сапожках… Чуть не вылетев на проезжую часть, она голосовала, махая как сумасшедшая… Да так, что остановилась первая же легковушка.
***
У каждого свой Tressomnium. Свои беды, свои зависимости и свои мечты. Но… Люди не могут оставить в покое друг друга.
Разве можно оставить в покое человека?! Да ни за что! Жить и правда как-то надо, и, черт, как же хочется-то!..
Люди же, не призраки. И это верно.
Иначе… Самолично выбранный бесконтрольный одиночный ад. Не менее страшный, чем настоящий, наверное. Кто знает?..
__________________________________
Примечания:
Мара* – у древних славян имя Мара означало "смерть" и "мор", ассоциировалось с духом смерти. В белорусском языке означает "мечта". В иврите имя Мара оно означает "горькая". В западно- и восточно-славянской традиции женский мифологический персонаж, связанный с сезонными обрядами умирания и воскресания природы. Ночной демон, призрак в скандинавской и славянской мифологии. В буддизме демон, персонифицируется как воплощение безыскусности, гибели духовной жизни.
Tressomnium** – авторское название, такого лекарства нет. Tres Somnium – лат. три мечты (сна). Автор не знает латыни, автор создал название лекарства интуитивно по собственным правилам.
Легенда о тех, кто не спит по ночам
Японская легенда гласит:
если вы не можете уснуть ночью, значит,
вы сейчас бодрствуете в чьeм-то сне…
Есть такие легенды, правдивость которых никак не установить. Даже нет, не так. Невозможно найти никакой информации, подтверждающей или опровергающей то, что это на самом деле имеет под собой хоть какие-то основания, а не придумано на ходу. Ведь зачастую слух, мечта, чья-то случайно обронeнная фраза растаскивается донельзя активными пользователями по всемирной паутине, и, в конце концов, всe это подается под громким названием «легенда».
Но есть вещи, в которые просто хочется верить. Хотя для того нет никаких причин…
…Я проснулась ночью. Лежала, страшно боясь спугнуть сгустившийся в комнате морок сна. Просто невероятно… если б можно было вернуться в этот сон снова! Заснуть и оказаться там же. С тобой… Увы, невозможно.
И всe же сон был прекрасен. Он возвратил мне тебя, пусть и ненадолго. Как же я мечтала об этом. Не было дня, чтобы я не вспоминала твои руки и губы, твой голос, твою слегка саркастичную улыбку… Сначала – с отчаянием и истериками. Потом – притупилось, боль стала ноющей. Словно кто-то сделал мне операцию на сердце. По-варварски вскрыл грудную клетку, вырезал любовь портновскими ножницами и выбросил, окровавленную, вместе с изгвазданными бинтами в корзину с надписью «отходы». Вырезал – зверски и в то же время мастерски. Но, зашивая, забыл там… эти самые ножницы.
Зажила, зарубцевалась рана, оставив на груди отвратительный шрам. А ножницы… они прижились и обросли тканями, но порой при неосторожном вдохе или резком движении проворачиваются в сердце, и я вспоминаю о тебе. Вспоминаю, чуть ли не складываясь вдвое от боли, словно кто-то в этот момент ещe и наносит удар под дых – со всей силы. Слeзы текут и не хватает воздуха. Не вздохнуть, никак.