Даньке хотелось думать, что не слышала. Когда расстояние между ними сократилось, он снова закричал:
– Ма-а-ашка-а-а!
Девушка остановилась. Очень медленно обернулась.
Медленно, как в кино, сделала несколько шагов обратно, ступила на проезжую часть дороги.
На его глазах вынырнувшая из снегопада на полной скорости машина светом фар ослепила обоих, и Данька заорал, почти физически, на себе, ощутив через мгновенье последовавший удар.
Бесконечно долго длился момент, когда машина врезáлась в Машу, и девушка, странно выгнувшись, крутанувшись, отлетала в сторону, падала… и осталась лежать в неестественной, изломанной позе, а на разметавшиеся по грязи светлые волосы падал белый-белый снег.
В безмолвии и безвременьи, в которые провалился мир, всё остановилось.
Доктор появился в дверях и отрицательно покачал головой.
Даниил смотрел на доктора во все глаза, не отрываясь, надеясь, что тот сейчас улыбнется и скажет, что всё в порядке, но тот устало потер лоб и повернулся, чтобы уйти.
Данька уронил голову на руки.
«Маша, Мышонок мой… как же так… Я дурак… Ну почему… чёрт, Машка… Машенька, родная…»
Внезапно вспомнилось, что она пообещала больше не тратить его время. Выполнила…
Хотелось выть.
Время. Казалось, впереди целая жизнь, и завтра… Завтра, все завтра. Потом. На следующей неделе…
Если бы он только мог предположить, что времени у них так мало! Если бы он только мог предположить, то что? Уделял бы ей внимания побольше? Наверное… Если бы можно было всё вернуть назад.
Постороннему человеку могло показаться, что парень задремал или кого-то ждёт.
А у него просто закончился мир. Наступил личный, Данькин, конец света.
Было поздно, и ничего уже не изменить. У него теперь много времени. Очень. Не нужно пытаться что-то совмещать, спешить, разрываться… Можно делать всё, что угодно. А Маши… её больше нет.
Дед Мороз не мог оставить Снегурочку с её желаниями один на один. Но и не мог предположить, что всё обернется так. Сидя недалеко от входа в больницу на лавочке, он качал головой и бормотал себе в усы:
– Старый я сентиментальный дурак… Эх, люди… Если каша в голове – нечего желать что попало…
Он достал из кармана потрепанную записную книжку, открыл, перевернул пару страниц. Медленно водя пальцем по строкам сверху вниз, читал, и лицо его мрачнело. «Мария» (в скобках: Снегурочка), далее следовали отчество, фамилия, год рождения, некоторые моменты биографии. И последняя фраза на странице: «лимит исчерпан». Оказывается, Маша слишком много просила чудес за свою недолгую жизнь, мелких и крупных, для себя и для других. Да она и не смогла бы больше ничего пожелать – в этой вероятности.
Мёртвые ничего не хотят.
Зато на страничке у Даниила оказалось куча неисполненных желаний. Этот мужчина словно родился взрослым и в чудеса почти не верил. «Всего добивается сам», – так и было написано рядом с именем.
«Если бы можно было вернуть время назад, я бы всё изменил. Машка, мой Мышонок…», – подумал в этот момент Даниил, и Дед Мороз улыбнулся.
– Надо же – люди, – снова забормотал он. – Столько всего могут. А не могут порой выбрать единственно для них нужное. Знали бы, на что способны… На чудеса же почти! Вот даже время повернуть вспять… теоретически. Хотя это к лучшему. Умели бы сами, без волшебства – небось, пробовали бы до бесконечности, перебирая вероятности в поисках подходящей.
Дед Мороз никак не мог понять, почему бы не писать жизнь набело с первого раза? Не всем дается шанс что-то изменить. Не всем. И не всегда.
А порой – ничего уже и не исправить.
Единственная вероятность
– Маш, ну не романтик я, ты же знаешь, – улыбнулся Даниил, в глазах озорно заблестели огоньки. Стало светло и радостно, словно в комнате гирлянду новогоднюю включили.
– Знаю, – ответила она. – Знаю. Обойдемся без ёлочки.
Они сидели на диване, Данька обнимал Машу, и ей не хотелось шевелиться. Ничего не хотелось. Она крепко держала его за руку, словно боялась, что тот убежит. Или исчезнет. Данька – о, чудо! – отключил мобильник, и никто не заявился в гости.
– Я никому не сказал, что вернулся сегодня, – объяснил он девушке. – А то житья бы не дали.
Маша большую часть вечера слушала и слушала, почти ничего не говоря, лишь смотрела на любимого, дорогого и такого родного, внимала каждому слову и таяла от тепла его взгляда. Ради этого стоило ждать. А потом, когда Данька стал расспрашивать, как она провела последние дни года, рассказала всё. О работе, о том, что хочет взять отпуск за свой счёт, именно посреди зимы, о том, как была Снегурочкой, о том, как приятно радовать детей, как иногда легко сбываются желания – ну, что стоит поинтересоваться у ребенка, чего бы ему хотелось, а потом тихонько отдать подарок Деду Морозу или Снегурочке. Не обман же – чудо… О том, как она устала, просто устала, и как ждала его, Даньку, и как рада, что он приехал и сейчас – тут.
Только о том, что тосковала ужасно, промолчала. Не надо его расстраивать.
– Знаешь, Маш, в следующем году, думаю, многое изменится. Правда, мне какое-то время придется провести в командировках… в январе.
– Ну так остановись? Прекрати эту гонку, Дань… пожалуйста. Так невозможно. Совсем… невыносимо.
– Не могу. От меня слишком многое и многие зависят.
– А я?
– Но ты же есть.
– Я есть…
«Просто есть, – хотела сказать Маша, – как стол, как стул…»
Но Данька успел произнести:
– Бедный мой Мышонок.
И поцеловал – нежно, тихонько. Девушке показалось, что она растворяется в ласке. Было тепло и счастливо. Желание говорить колкости исчезло. Вместо этого через несколько минут, прижимаясь к нему так сильно, как только могла, произнесла:
– Что ты хочешь на Новый год? Что будешь загадывать?
– Чтобы всё разрешилось, стало полегче, правда. Чёрт, Маш, я и сам устал. Ты не представляешь, как. А ещё кажется, если остановлюсь, то это буду не я. Но… Переживём январь, а там… будет видно. Мой ты Мышонок…
Он обнял её крепче и продолжил:
– Как ты меня терпишь, я не знаю. Но вот что, Маш…
– Что?
– Я тебя люблю.
– И я тебя, – прошептала она и уткнулась носом в плечо. – Ты лучше всех.
Последние слова Маша произнесла, обращаясь к Данькиной рубашке, прижимаясь ухом к груди и слушая, как мерно бьется его сердце. Тук-тук… тук-тук… почти как часы. Его сердце. Её сердце.
Почему-то казалось, что у них впереди очень-очень много времени. Общего. На двоих.
Даниил думал о том, что Машин отпуск за свой счёт как нельзя кстати. Если всё пойдет как надо, то на весь февраль они укатят отсюда куда-нибудь. Всё равно куда, лишь бы подальше от суеты, от всего и всех… побудут вдвоем. Работа подождет. Никуда не денется. В конце концов, он много сделал, закончит в январе – имеет право отдохнуть.
И в этой вероятности у Даньки было кольцо в кармане в бархатной коробочке. И снова он не сделал то, что хотел. Зато новогоднее чудо всё-таки произошло – в этой, последней и единственной реальной вероятности Данька думал о том, что он на самом деле любит Машу – ужасно любит. И он никому её не отдаст. Правда, вроде никто и не собирался отбирать… но у него было чувство, что он терял Машу за последние несколько часов трижды.
И больше не собирался.
Где-то в городе по одной из улиц шествовал высокий старый человек в красной шубе до пят. У него была длинная белая борода и седые волосы, выбивающиеся из-под залихватски заломленной на бок шапки.
Он знал, что тут, неподалеку, живут ещё несколько человек, которым никак нельзя без новогоднего чуда. Сегодня можно и со временем пошалить, и вероятности перебрать… сегодня всё можно. Только люди… они всегда решают сами. Просто покажешь им парочку вероятностей, глядишь, и выберут единственную.
Мужчина шёл по завьюженным улицам, отмеряя каждую пару широких шагов взмахом серебряного посоха. Его удары о замёрзшую землю были почти не слышны – терялись в мягком глубоком снегу. Снег валил с неба, снег был вокруг, везде – на деревьях, на крышах домов, на капотах машин и на плечах Деда Мороза. Самого настоящего.
Улыбаясь в белоснежные усы, по городу шёл Дед Мороз.
А вьюга заметала его следы.
Бутылка души
С благодарностью Габриэлю Гарсиа Маркесу за книгу «Сто лет одиночества», которая была прочитана автором в нежном возрасте.
…И я провалилась в пропасть. Я маленькая, такая маленькая, мне страшно! Попыталась открыть глаза, не получается, хоть пальцами веки поднимай. Но и руки тяжёлые, не пошевелиться… открыла-таки… темно… Как же темно, мамочки-и-и! Cловно в пузырёк с чернилами нырнула.
Свет. Вдалеке – свет. Яркий такой. Туда, да?..
Моё тело открыло глаза.
Меня в нём не было.
Двумя неделями раньше
– Ты чего?! Дурацкая отсрочка не поможет!
– Это шанс. Тебе не понять.
– Ах, как красиво и благородно! Ты не посланник света, ты дурень набитый, черттябери! Доверить такую вещь, да еще кому – бабе влюблённой!
Голоса – один эмоциональный и язвительный, второй – мягкий, тёплый, как молоко с мёдом в детстве, взрывали в мозгу фейерверки.
– Не хочу-у-у! – взвыла я. – Не хочу, не могу, не буду! Я не могу, вы что, с ума тут все посходили?!
– У тебя нет выбора, – прошелестело в ответ: и вокруг меня, и внутри черепа. Моего черепа. Внутри моего сознания. Я дёрнулась от ощущения чужака внутри себя и вынырнула из ниоткуда на середине проезжей части.
Визг, скрежет. Машина затормозила.
Следом за ней другая, третья… Водитель первой опустил стекло, чуть не наполовину высунулся из окна и обложил меня трёхэтажным матом.
Я зажмурилась, сжимая в руках бутылку, банальный сосуд прозрачного стекла, закупоренный крышечкой из фольги, на которой было что-то оттиснуто. Внутри, по идее, предполагалось увидеть, как вилась, скручиваясь спиральками, замысловатыми узорами и мягко светясь, серебристая субстанция. Душа.