Три варианта ответа мгновенно (и пока неосознанно) возникли в уме героя, как только его спросили о котле. Так и работает, очевидно, наше мышление: на каких-то неведомых глубинах готовит оно несколько решений любой жизненной задачи. А затем все эти варианты поверяются каким-то общим контролем – на логичность, правильность, целесообразность. И один из них (один! – ведь они противоречат друг другу) выдается в виде ответа…
Так, может быть, одна из причин глупости – именно слабость отбора и контроля, некие прорехи в системе разумного выбора – мысли, действия, оценки?
Если всё действительно так, то этот фильтр можно улучшить: образованием, воспитанием, самоконтролем. И не умней тогда становится человек, но проявляет глупости гораздо меньше, в крайнем случае – не стесняется промолчать. Так я прочел где-то замечательный совет, как отличить молчаливого умного от молчащего дурака: умному молчание не в тягость. Но воспитание и образование – такая тонкая кора! И под напором чувства она то и дело уступает.
Смотрит человек на непростую живопись, перелистывает глубокую и сложную книгу, сталкивается с незнакомой ранее культурой (традициями, ритуалами, людьми), слышит и видит нечто совершенно непривычное и непонятное. И всё в его душе ощетинивается, стрелка оценочного прибора мечется между словами отчетливыми: чушь, выпендреж, безумие, убожество, дикарство, бездуховность и бескультурье. А что виной непониманию – он сам, дурак не в силах осознать, ибо между готовностью присмотреться и надменным отвержением непонятного – лежит отчетливая граница ума и глупости. Не поленюсь повторить: недостачу ума природа щедро компенсирует осудительной агрессивностью, категоричностью, апломбом и скоропалительностью суждений.
Поскольку глупость – слово бытовое и применять его в научных разговорах неприлично, психологи ввели в обиход замечательно емкое понятие об открытости и закрытости разума.
Разум закрытый обороняется от поступающих в него новых сведений (не совпадающих с привычными), как средневековый Тибет – от иностранцев: они втекают в него и бесследно исчезают. Но реакция на них проявляется – гневная, нетерпимая, отвергающая. А люди, приносящие эти сведения, – недоумки, разно-сители мифов, злопыхатели, чудаки – обормоты. С точки зрения охраны душевного покоя это очень целесообразно, просто-таки разумно, ибо столкновение знаний чревато взрывом и душевным разладом, беспокойным сквозняком умственного неуюта, тяжкой необходимостью напрягаться, едкой докукой вроде уколов совести.
Открытость разума – это распахнутость его для новых сведений, как бы ни противоречили они устоявшимся привычным взглядам; это готовность к схватке и борению мыслей, к душевному дискомфорту, который неминуем при этом. У закрытого разума потребности в новых сведениях нет, ибо он твердо держится курса, который проложили ему признанные авторитеты, и вслед за ними он даже может безболезненно поменять воззрения – сказанное ими принимается безоговорочно и бездумно. Он начинает со скрипом и недоумением разворачивать свои замшелые механизмы, если стряслось нечто экстраординарное, а объяснение от почитаемых авторитетов – не поступило.
Речь идет, разумеется, о крайних проявлениях разума. Кроме того, в уютной гавани закрытости пребывает множество светлых и глубоких умов. И наоборот – возможен настежь распахнутый, обдуваемый всеми ветрами времени дурак, но на этом вихревом полюсе долго жить немыслимо, и, пометавшись, он с облегчением переходит в состояние иное, где покой, безветрие и благолепие небес над душевным горизонтом. Я обрел твердую точку зрения, говорит (и чувствует) он. Только давно уже и грустно замечено, что ничто так не мешает видеть, как точка зрения.?
Насколько сложной и глубокой оказалась глупость, почтительно думал я, начиная благоговеть перед этим непостижимым повсеместным чудом. Одна случайная мысль отвлекла меня совсем в иную сторону.
Есть на планете нашей замечательный весенний праздник: первое апреля, День вранья. Первое апреля – это единственный день, когда люди обманывают друг друга бескорыстно. Как интересно сообщить человеку о какой-нибудь ложной неприятности (о приятности нельзя, чтоб разочарование не омрачило удовольствие) и наслаждаться, если он поверил.
Но почему он поверил? Поверил в нелепую, шитую белыми нитками неожиданную неприятность. Может быть, он глуп? Нет, очень умен и прозорлив. Но именно поэтому и поверил. Поскольку как раз умный человек всегда готов в нашем печальном мире к любой нечаянной житейской невзгоде.
Но эти мысли я отогнал. Они неразумно уводили меня из благоухающих долин чистой психологии. А я уже созвонился еще с одним человеком, грамотным в этой области.
Мой собеседник и многолетний приятель Веня Пушкин (уже умер он, светлая ему память) рано стал доктором психологических наук, был широко и неназойливо образован, а среди коллег своих слыл чудаком. Из-за пристрастия к исследованиям, в те годы не академическим: он увлекался телепатией и ставил эксперименты, ища нервную систему у растений. В Институте психологии он заведовал лабораторией мыслительных процессов. А так как думают без исключения все (а полагать, что думаешь, – уже мышление), то и вопрос о глупости здесь был весьма уместен. Однако же профессор Пушкин сильно огорчил меня.
Глупости на свете нет и быть не может, сухо сказал он. Снижение умственных способностей нигде не переходит за отчетливый предел, где можно обоснованно ввести слово «дурак». Оно перетекает в патологию, такое снижение, но мы ведь ищем не болезнь, а вполне здоровую глупость, а ее нет. Хочешь, сказал профессор, я покажу это прямо на твоем примере? Ты ведь в умственном отношении, слава Богу, пока что безнадежно здоров, но сколь огромно количество людей, правомерно считающих тебя недотепой, обалдуем, шутом гороховым, олухом царя небесного и даже просто идиотом, – не правда ли? Правда, это правда, взмолился я, давай лучше поговорим обобщенно. Как раз именно глупость склонна всё обобщать, неумолимо сказал профессор. Не обобщай, и обобщен не будешь, добавил он, разрешая мне в виде исключения курить у него в кабинете.
Ибо глупость, сказал он, – это всего лишь мнение одного (или группы) о разуме и поступках другого (или нескольких). Глупость – это точно такое же понятие, как юридическое понятие вины. Всегда отыщутся люди, которые готовы будут доказывать невиновность (разумность) или виновность (глупость) обсуждаемого человека.
Или выявится невозможность осуждения даже при наличии вины (неизбежно было совершение глупости). Ибо сложность возникшей жизненной проблемы оказалась выше уровня умственных способностей обвиняемого. Вынужденный решать, человек в подобной ситуации совершит глупость. Но – лишь по мнению тех, кто имеет больше опыта, способен осмыслить проблему тоньше и глубже и поступить разумней. Да еще оценка эта ставится уже с оглядкой на последствия, и не очевидно, как поступили бы сами судьи, доведись им решать мгновенно. Кстати, в таких случаях всегда правомерно (юридическое слово) обсудить разум тех, кто навязал эту проблему человеку, споткнувшемуся на ней. У Антуана де Сент-Экзюпери замечательно говорит король Маленькому Принцу: если я прикажу своему министру обернуться морской чайкой, или порхать с цветка на цветок, или написать трагедию, а он приказа не выполнит, – кто в этом будет виноват? С каждого надо спрашивать, говорит разумный король, только по его возможностям, это главное для разумной власти.
К сожалению, жизнь (или судьба) эту повесть мудрого француза не читала и постоянно вынуждает нас то порхать бабочкой, то трепыхаться морской чайкой, то сочинять невесть что безо всякой к тому склонности и подготовки – вот мы дураками и выглядим. Но не расстраивайся, кто-то из великих поэтов сказал, что дурак, признавший, что он дурак, – уже наполовину гений.
Только ведь и эта половина сомнительна. Глубокий и талантливый мыслитель, свободно блуждающий разумом по любым лабиринтам мироздания и развязывающий мертвые узлы сложнейших проблем, будучи неосторожно послан женой на рынок, покупает на первом же попавшемся лотке мелкую пожухлую картошку – к снисходительной ухмылке продавца и недоуменному огорчению жены. И как бы ни был ты умен, и прозорлив, и проницателен – всегда найдется некто, кто сумеет обвести тебя вокруг пальца и переиграть на своем поле.
Так что не спеши осуждать глупость. На любом поступке властно сказываются собственная, личная прикидка соразмерности средств и цели, свой спектр интересов и предпочтений, своя система нравственных и прочих резонов. У каждогЬ свои соображения и доводы, своя шкала плюсов и минусов, и слово «глупость» возникает лишь от несхожести двух измерительных линеек. Сколько тому примеров!
Заметно и значительно глупеют влюбленные. Так это же их счастье! А заодно и общественное: ведь человечество должно плодиться.
Глупо лелеять надежды и питать иллюзии. Но что тогда питать и что лелеять?
Глупо, но прекрасно и сладостно хотеть невозможного – а кто держит мечтателей за умников?
Наше время уважает прагматиков и реалистов – это действительно разумная жизненная позиция. Однако же насколько тягостно и скучно (а порою – пакостно и гнусно) общаться с ними и какими явно недалекими и плоскими выглядят они людьми. Ренуар замечательно сказал однажды: «Какая это гадость – голый разум!»
А вот категорическое утверждение, найденное мной случайно и недавно, – это сказал знаменитый рабби Иехуда Бен-Йехезкель еще в третьем веке: «Тот, кто подчиняет всю свою жизнь строжайшему и буквальному исполнению заповедей, – дурак».
Глупо думать, что ты умнее, стройнее и красивее, а главное – привлекательнее других. Но откуда тогда черпать женщинам энергию и уверенность в себе?
Всем известно, что неразумно плевать против ветра. А если есть уверенность, что переплюнешь, и упрямая решимость попытаться? А если этого требует чувство чести, человеческого достоинства и просто порядочности?
А сколько глупостей мы делаем из благородных побуждений!