Оранжевый свет, яростный, ненасытный, заставил меня зажмуриться. Даже через сомкнутые веки он прожигал сетчатку, оставляя кровавые пятна в поле зрения.
Пламя не просто горело — оно извивалось, как живое, перетекало по полу, цеплялось за выступы стен, словно ища, куда бы впиться еще. А в центре этого ада…
Алистер.
Он стоял на коленях, вернее, то, что от него осталось. Пламя пожирало его медленно, методично — сначала одежда, потом кожа, потом мышцы. Оно не просто горело — оно растворяло его, слой за слоем, оставляя после себя не пепел, а пустоту.
Проклятые Байгу… их силы в этом огне…
Алистер не кричал.
Его челюсть была сжата так сильно, что даже сквозь пламя я видел, как трескаются зубы. Пустыми провалами глаз он смотрел сквозь меня, сквозь стены, прямо в лица тех, кто это сделал.
Умса… Семургдалион… Циарин… Понтифик…
Имена всплывали в голове, как обугленные обломки.
Его губы дрогнули.
«Выживи и отомсти».
Не просьба, не мольба. Приказ.
Я попытался ответить, но из горла вырвался только хрип. Энергии на то, чтобы послать мысленное сообщение, не было тем более.
Нужно было встать. Добраться, Потушить. Хотя бы… рукой… водой… кровью…
Но тело не слушалось.
Алистер дернулся вперед, словно пытался подняться. Пламя взревело, сжалось вокруг него, как кулак, и он рухнул на бок.
Нет. Нет! НЕТ!
Тьма на краях зрения сгущалась, но я цеплялся за сознание, как утопающий за соломинку.
Хотя бы… рукой… дотянуться…
Последнее, что я увидел перед тем, как провалиться в небытие — его рука, обугленная до кости, протянутая ко мне.
Пальцы сжались в кулак.
«Держись, ублюдок…»
Глава 69
Тьма. Не просто отсутствие света — а всепоглощающая, плотная, словно жидкий деготь, заполняющая собой каждую частицу несуществующего здесь пространства.
Она не была пустотой — она была антиматерией сознания, субстанцией, в которой растворялись даже мысли. Я пытался моргнуть, но век не было. Попробовал вдохнуть — легкие отсутствовали. Шевельнуться — тело исчезло.
«Значит, смерть выглядит именно так», — пронеслось где-то на границе того, что еще можно было назвать моим разумом.
Но нет. Смерть не думает. Смерть не осознает себя. А я… Я отчетливо чувствовал, как последние крупицы моего «я» медленно дрейфуют в этом черном океане, как песчинки в космическом вакууме.
Каждая частица сознания кричала от боли, которой физически не могло быть — ведь нервной системы больше не существовало.
Вспышка. Обрывки последних мгновений пронеслись перед внутренним взором:
Катрион. Его рука, пронзающая грудь. «Ничего личного» — когда он вырывал мое сердце, мой последний шанс на эволюцию. Прав был Сивальд, надо было мочить гадину.
Алистер. Охваченный пламенем, в котором смешались силы трех Байгу и Мудреца. Его последний взгляд — не страх, а ярость. Рука, тянущаяся ко мне сквозь портал, пальцы, сжимающиеся в кулак в последнем жесте отчаяния. Он дал мне пару лишних секунд, положив на это свою жизнь. Идиот и лучший друг.
Лицо Мо, такое родное и знакомое, несмотря на сотни прошедших лет, но при этом такое недосягаемое. Все это время я гонялся буквально за призраком, ловко водимый за нос дезинформацией от Понтифика и остальных.
Я хотел закричать. Хотел разорвать эту тьму, вернуться назад, вырвать Катриону глотку зубами, даже если для этого придется вырастить новые клыки из обрубков собственного сознания. Но ничего не происходило.
Так вот каково это — быть полностью беспомощным.
Мысли текли медленно, как густой сироп. Каждая требовала невероятных усилий. Но я цеплялся за них, как утопающий за соломинку. Пока я думаю — я существую. Пока существую — могу бороться.
Внезапно в черноте забрезжил слабый свет. Не свет в привычном понимании — скорее, сгусток информации, импульс, который мое поврежденное сознание интерпретировало как вспышку.
Он пульсировал, то разгораясь, то угасая, и с каждой пульсацией становился чуть ярче.
Я сосредоточился на нем, пытаясь понять природу этого явления. Был ли это остаток моей души? Или, может, Катрион оставил мне эту ловушку — последнюю насмешку?
Свет начал принимать очертания. Сначала неясные, размытые, потом все четче. Я увидел… себя.
Но не того изуродованного полубога, каким был перед гибелью, а того самого первого Тима — студента с Земли, еще не знавшего о Тейе, о поглотителях, о бесконечной войне.
Он смотрел на меня с укором.
— Ты обещал вернуться домой, — сказало видение голосом, который я уже почти забыл. — Ты обещал спасти их всех. А теперь что? Ты проиграл. Ты умер. Ты даже не человек больше — просто клочок сознания в пустоте.
Я попытался ответить, но у меня не было голоса. Вместо этого вся моя ярость, вся боль, все отчаяние выплеснулись единым импульсом. Видение дрогнуло, его края поплыли.
«Нет! — хотел я крикнуть. — Я еще не закончил!»
И тогда случилось нечто неожиданное. Тьма вокруг содрогнулась. Свет усилился в разы. Внезапно я почувствовал… присутствие. Не себя — чего-то другого. Огромного, древнего, наблюдающего.
Маала? Но нет, это было иное. Более холодное. Более расчетливое.
Видение моего прошлого «я» исказилось, превратившись в того Тима Тарса, какого я привык видеть в зеркале. Вот только это была лишь оболочка. А под ней скрывались те силы, что раз за разом позволяли мне побеждать.
Истоковые аспекты. Они были беспристрастны, но они не были мертвы. Их породило живое существо, мыслившее и чувствовавшее, а потому и аспекты не могли быть чистыми энергиями.
И теперь они смотрели на меня изнутри, словно дожидаясь моего решения.
Мысль обожгла, как раскаленный металл. Я не просто обломок сознания. Я — идея. Идея сопротивления. И пока она жива — я живу.
Сгусток света взорвался миллиардом искр. Каждая несла в себе обрывки памяти, частицы силы, крупицы моей воли. Я ловил их, впитывал, собирал по крупицам. Руки, которых не было, сжимались в кулаки. Глаза, которых не существовало, видели цель.
Катрион думал, что победил. Байгу верили, что стерли меня в порошок. Но они ошиблись.
Я был Пожирателем. И теперь пришло время пожрать саму свою душу, самого себя, саму смерть, чтобы вернуться к жизни и продолжить борьбу. До конца.
Чернота вокруг заколебалась, как вода перед штормом. Где-то в несуществующей дали раздался звук, похожий на треск ломающихся костей реальности. Это было начало. Первый шаг.
Я сделал его.
Мрак внезапно схлопнулся, будто невидимая рука сжала его в кулак. Я не видел, как это произошло — одна секунда была абсолютная чернота, в следующее мгновение мир проступил сквозь пелену, словно проявившаяся фотография в проявителе.
Но не четкая, не яркая — выцветшая, будто выгоревшая на солнце десятилетиями. Все вокруг приобрело грязно-желтый оттенок, как старые кинопленки времен немого кино.
Краски умерли. Остались лишь полутона, размытые тени и странная, зыбкая дымка, витающая в воздухе.
Я лежал на спине. Дышал. Это осознание пришло первым. Я дышал.
Значит, еще не конец.
Попытка пошевелить пальцами вызвала волну тупой, разлитой боли — не острой, не режущей, а глубокой и тянущей, будто от раны, нанесенной сто лет назад. Но боль — это хорошо. Боль значит, что нервы еще работают. Что тело, пусть и изуродованное, еще борется.
Я медленно опустил взгляд и увидел свою грудь. Точнее — то, что от нее осталось.
Память вспыхнула яркой вспышкой: Катрион. Его рука, пронзающая плоть. Хруст ребер. Боль. А потом — пустота.
Он вырвал мое сердце. Но сейчас на его месте…
Это нельзя было назвать органом. Это была пародия на сердце — бесформенный комок живой плоти, пульсирующий в такт моему дыханию.
Оно не было круглым, не было симметричным — скорее, напоминало клубок переплетенных мышц, сухожилий и чего-то еще, чего в человеческом теле быть не должно. Темные нитевидные прожилки, похожие на корни, расползались от него по грудной клетке, цепляясь за рваные края раны, словно пытаясь залатать дыру.
Гены поглотителя. Они сработали, спасли меня в последний момент и в последний раз. Больше я не ощущал даже следа их существования в своем теле.
Я осторожно коснулся пальцами краев этой… конструкции. Ткань была горячей. Липкой. Будто только что вылепленной из сырого мяса. При нажатии из нее сочилась густая, почти черная жидкость — не совсем кровь, но что-то близкое к ней.
Но этот уродливый насос качал мою кровь по телу. Медленно, с перебоями, но перекачивал по мне жизнь.
Я прислушался — и услышал слабый, хриплый звук. Бум-шшш… бум-шшш… Как будто кто-то накачивал воздух в дырявый мешок. Это не продержится долго.
Я мысленно прикинул. В лучшем случае минут пятнадцать. Потом — отказ этого временного фальшивого сердца. И смерть, на этот раз окончательная.
Я попытался приподняться. Мышцы ответили дрожью, как у только что родившегося теленка. Каждый мускул горел, каждое движение давалось через силу. Но я все-таки сел.
Голова закружилась. В глазах поплыли черные пятна. Слишком быстро.
Я замер, давая телу прийти в себя, пока не упал обратно. Воспользовавшись возможностью, Прислушался к себе поглубже. И поймал себя на том, что невесело, раздосадованно ухмыляюсь.
Аспект повешенного был завершен на сто процентов. Видимо, он откликнулся на мой отчаянный рывок, последнюю волю, стремление к продолжению боя, достигнув своего пика и выдернув меня из небытия.
Я закрыл глаза, сосредоточившись на нем. Раньше он срабатывал только в критические моменты, по достижении девяноста процентов поддался использованию в рамках Души Бойца.
Теперь это была буквально часть меня. Не как навык. Не как способность. А как часть тела, как рука или нога.
И он шептал мне на своем языке без слов: «Ты не умрешь. Не здесь. Не сейчас. Если будешь продолжать бороться, если не изменишь себе, если в твоей груди будет гореть огонь сопротивления, то ты не умрешь. Я не позволю».