Однако, хотя классические правила бокса были мной давным-давно забыты и с моим стилем меня бы выгнали с ринга в первую же секунду, этот стиль позволял мне держаться и даже отвечать.
Причин тому было, пожалуй, три.
Первая: любой навык ограничивался рамками тела. Дар войны делал сухожилия Палема невероятно эластичными, а суставы гибкими, как у гимнаста. Но наросшие поверх них могучие мышцы и жёсткая шкура не позволяли ему двигаться так, чтобы демонстрировать полный боевой потенциал.
Вторая: Палем, хотя уже не раз появлялся, чтобы мешать нашим армиям завоёвывать сначала Тейю, а потом и его империю, ни разу не сражался так, как сейчас, в ближнем бою. И, очевидно, до того он тем более очень долго не вступал в подобного рода сражения, перекинув все обязанности по захвату новых земель на подчинённых.
А потому, хотя демонстрируемый уровень и был высок даже по моим меркам, его тело и разум как будто бы были в рассинхроне. Он то опаздывал к идеальному окну для атаки, то, наоборот, слишком спешил, каждый раз упуская возможность нанести наиболее чистый удар.
Эта разница исчислялась даже не мили-, а микросекундами, но на нашем уровне её оказывалось достаточно, чтобы я успевал либо подготовиться, либо увернуться, либо контратаковать.
Третья причина вытекала из второй. Как Палему были непривычны появившиеся словно из ниоткуда навыки, также он не мог в полной мере совладать с колоссальной мощью, неожиданно свалившейся ему на голову.
Я со своей силой осваивался и сживался десять лет, стараясь больше не делать резких рывков и не приступать к освоению новой способности до того, как полностью привыкну к предыдущим. И всё равно я бы не сказал, что на сто процентов привык к нынешней мощи.
Палем, за раз получивший силу, минимум на порядок превосходившую ту, которой обладал на пике в прошлом, просто не мог управляться с ней идеально.
Эти три «но» меня откровенно спасали, позволяя не просто выводить наш бой на уровень равного обмена ударами, но и уверенно вести у Палема по очкам.
Вот только спустя примерно минуту стало понятно, что этого недостаточно. И понял я это по самому нежелательному признаку из всех возможных.
— ТЕБЕ СУЖДЕНО ПРИНЯТЬ РЕАЛЬНЫЙ МИР, ТАРС!!!
Ублюдок снова мог говорить. А это значило, что дыра на шее Палема, самое серьёзное из повреждений, что я ему нанёс до сих пор, начала зарастать.
На первый взгляд я его неплохо так потрепал. Шея, голова, грудь и крылья огромного дракона были покрыты ранами и ожогами, формируя на чешуе цвета червонного золота сложный хаотичный узор.
Вот только это всё были очень поверхностные повреждения. Да, они были болезненными, некоторые мешали нормально двигаться, в кое-каких порезах даже виднелась белизна костей.
Но для истинного дракона, чей организм находился на уровне пустого тела и постоянно подпитывался мировой аурой целой планеты, такие травмы были похожи на шутку.
Мне, с другой стороны, доставалось не так часто, и большинство ударов я сумел почти полностью свести на нет за счёт жертвования целостностью адской брони. Помимо самого первого прокуса в плече единственной по-настоящему серьёзной была рваная рана от когтей на груди, дошедшая до рёбер и сломавшая пять или шесть из них.
Проблема была в том, что обе эти травмы должны были исцеляться достаточно долго, а такой поддержки, как у Палема, у меня не было.
В итоге наносимые мной раны не слишком влияли на боевой потенциал Майигу войны, да к тому же восстанавливались, считай, в режиме реального времени. Тогда как я, хотя и отхватывал по серьёзному один раз из многих тысяч ударов, со временем только копил бы травмы, которые бы лишь усугубляли моё положение.
Похоже, всё-таки не оставалось иного выбора, кроме как использовать все резервы до последнего и пойти на откровенное безумство.
— Я тебе уже сказал, ящерица! СКОРЕЕ Я СДОХНУ!!!
Удар левой лапой. Минус триста лет жизни.
Много? Конечно.
В бою против Ригтара и его напарников я тратил годы, тогда как теперь безрассудно сжигал века. И то, что за эти десять лет, охотясь на бесчисленное множество монстров и Майигу я снова сумел накопить внушительный запас, не оправдывало нерациональность этих трат.
Вот только я сейчас сражался почти в прямом смысле со всем миром. Ради такой победы отдать триста лет ещё казалось небольшой платой. Впрочем, у меня явно ещё будет немало возможностей многократно увеличить свою жертву на алтарь победы.
Палем, явно не ожидал столь резкой вспышки силы, отшатнулся от меня, в следующее мгновение попытавшись использовать это движение для манёвра — нырка вбок и контратаки. Давать ему такого шанса я не собирался.
Атака хвостом. четыреста лет.
Манёвр оказался разрушен. Тело Палема слегка закрутило в воздухе и сдвинуло вбок.
Даруемое ему миром боевое чутьё наверняка подсказало лучший выход в подобной ситуации. Воспользоваться тем, что его голова сместилась ближе к основанию моей шеи и покрепче вцепиться в так гостеприимно предоставленную плоть.
Я не стал ни уворачиваться, ни блокировать его выпад. Наоборот, я максимально открылся, чтобы Майигу войны по-настоящему поверил в свой неожиданный успех.
И это сработало. Он повёлся.
На его месте, увидев настолько шикарную возможность для критического удара, я бы засомневался. Это не было бы обусловлено ничем конкретным. Просто чутьё, выработанное за многие сотни и тысячи боёв, постучало бы мне в черепушку со словами: «Парень, это слишком хорошо, чтобы быть правдой».
Проблема Палема была в том, что чутьё, в отличие от навыков, невозможно было просто «подсадить». А может быть он тоже заподозрил неладное, но в очередной раз уверовал в своё превосходство. Я этого не знал и, честно говоря, совершенно не горел желанием выяснять.
Взмах травмированным крылом. Девятьсот лет.
Перекушенные почти напополам мышцы, сократившиеся с мощью почти что целого тысячелетия моей жизни, не выдержали и лопнули окончательно. Крыло повисло плетью, а в мозгу на секунду взорвался целый калейдоскоп боли.
Но свою задачу оно выполнило. Меня тоже мотнуло вбок и вниз, так, что на траектории раскрытой пасти Палема оказалось не основание моей шеи, а голова. И…
Лазерный луч слияния Сущности молний и грома с ветвью мировых приказов стихий. Пять тысяч лет. Прямо в широко распахнутую пасть с мотыляющимся в ней мясистым языком.
Я не успел уклониться, когда челюсти Палема смыкались вокруг моей головы, да и не собирался это делать. Я продолжал изливать в его глотку поток энергии, бывшей в разы горячее поверхности солнца.
Из-за размеров пасти Майигу войны моя голова поместилась в неё целиком. Рога царапнули по его дёснам с одной стороны, а зубы с другой впились мне в шею и тут же сжались с такой силой, что адская броня, не сумев оказать ни малейшего сопротивления, вмялась в плоть.
И я даже не пытался как-то защититься, поставить блок из приказов или Дара чёрного льда. Потому что все мои силы, вся концентрация, а также века и тысячелетия моего будущего продолжали утекать в самую разрушительную из доступных мне на данный момент атак.
Лапы Палема, сейчас, так же как и я, мучимого страшной болью в сгорающей глотке, вцепились в моё тело. Я вцепился в него. Мы начали падать, так как оба уже не имели сил, которые можно было бы потратить на поддержание полёта.
Он оторвал мне травмированное крыло. Я прочертил когтями, покрытыми металлом из сердца горного великана, глубокую борозду ему по брюху, вспарывая его до самых кишок.
Когти на его задней лапе погрузились мне в бедро в районе паха, раздирая плоть на кровавые лоскуты. Нащупав лапой ещё не до конца зажившую дыру у него на шее, из которой уже обильно лилось серебристое пламя, я хватил за край раны и потянул на себя и вниз, разрывая пищевод и трахею и перемалывая на осколки полуредуцированные шейные рёбра, ключицы и киль.
Мы рухнули на песок, в который превратилась от столкновения наших аур земля. Моя шея уже была прокушена почти на две трети. Я чувствовал, как лопаются с отвратительными щелчками мышечные волокна.
На мгновение у меня возникла мысль о том, чтобы вывернуться и спастись. Хотя моему мозгу не нужны были кровь и доставляемый ей кислород, я бы стопроцентно умер бы, когда моя голова отделится от тела.
Но в следующую секунду перед глазами, настолько реальные, будто были не просто воспоминаниями, а порождениями моего умирающего сознания, всплыли лица тех, кого я безвозвратно потерял. Рахира, Рей, Исма, Дагьяна. Кассий.
Они не собирались осуждать меня за слабость, да и в целом вряд ли явились с какой-то конкретной целью. Смысл в данном случае мой мозг додумывал сам.
Предпринимать попыток спастись я не стал. Наоборот, лишь усилил поток энергии.
Ежесекундно в трубу улетали эоны, которые я мог бы спокойно прожить, просто прикончив Палема и не став заниматься всей этой хренью. Тысячи и десятки тысяч лет, за которые я мог бы найти десятки и сотни способов достичь уровня Руйгу.
Вот только что-то внутри подсказывало, что тогда я бы никогда не смог отыскать тот путь, о котором говорил Данброк.
Казалось бы, какой смысл? Смысл ставить на кон собственную жизнь и судьбу всей Тейи, ради шанса даже не вступить на этот путь, а всего лишь увидеть его начало. Неужели действительно нужно было так рисковать ради одного лишь образа того, чего, возможно, даже не существует?
Наверное, если бы я о нём не узнал, смысла действительно не было бы. Но я узнал. И был ли это совет, просьба, приказ, предложение — какая разница?
После тысяч обдумываний этого момента я был почти уверен, что Руйгу мира Драконьих Островов высказал мне свои мысли насчёт иного пути, лишь чтобы примириться с самим собой. Он хотел оставить несбыточные мечты в прошлом, передав эстафету другому и больше не коря себя за то, что не достиг цели. И вряд ли он реально верил, что я достигну того, чего он не смог.
Верил ли я в то, что смогу преуспеть? Конечно. Без веры в успех любое дело было обречено на провал. Но даже я понимал, насколько малы были мои шансы. И с каждым мгновением они продолжали таять.