Раньше я никогда не слышал, чтобы он ругался, а тут он вдруг превратился в бухого сапожника, невероятно изощрённо, умело и почти не повторяясь кроя мою семью матом.
Поначалу я был просто в шоке. Потом начал откровенно злиться. И когда он стал в красках расписывать, как он мою маму на этом самом ринге, в каких позах и как она стонала, у меня натурально сорвало крышу.
Что было дальше, я не помнил. Следующие несколько минут стёрлись из памяти. Пришёл в себя я, сидя на полу, ощущая дикое жжение в окровавленных костяшках пальцев (перчаток на руках почему-то уже не было), и навзрыд ревя тренеру, зажимавшему одной рукой нос, в окровавленную футболку.
Тогда мне действительно стало легче. То напряжение, что копилось полтора месяца со злополучной аварии, пропало. Тренер, разумеется, извинился за всё, что наговорил, на всякий случай уточнив, что это всё — неправда. А в конце сказал, что, пока моя семья не решит финансовые вопросы, я могу ходить в зал бесплатно.
И сейчас я пытался сделать то же самое для Тарканда. Разница между двумя ситуациями была в том, что почти все мои слова о его матери были чистой правдой. Но и Тарканд не был шестнадцатилетним пацаном, чтобы его можно было пробрать простыми оскорблениями.
Возможно, только я, истинный убийца его матери, и мог добиться от него какой-то настоящей реакции. К тому же вряд ли хоть какие-то слова могли быть хуже того, что я уже сделал.
Оставался, однако, самый важный вопрос. Подойдёт ли для Тарканда такой метод в принципе.
Мой тренер посвятил жизнь обучению других, обладал в этом настоящим даром, поэтому к нему, собственно, и вели детей со всего города. Выбрав в моём случае именно такой подход, он точно знал, что делает, и понимал, что на мне это сработает.
У меня не было ни подобного опыта, ни такого таланта. Всё обучение в стиле Тима Тарса ограничивалось забрасыванием тренируемого в как можно более жестокие условия, на съедение как можно бо́льшей твари.
Тарканд был сильным парнем, уверенным в себе, с внутренним стержнем и, несмотря на мои слова, с немалым жизненным опытом. Был немаленький шанс, что от злости он просто пошлёт меня куда подальше, уйдёт и разорвёт вообще все контакты, не поняв и не почувствовав того, что почувствовал я тогда.
Однако, похоже, Тарканд понравился мне с нашей первой встречи сто лет назад не только потому, что я был доволен таким парнем для Руби, но потому, что где-то внутри мы были похожи.
Потому что произошло почти то же самое, что, как я предполагал, произошло со мной почти сто шестьдесят лет назад.
— … не представляю, насколько надо быть бесполезным, чтобы собственная мать считала тебя…
— ЗАТКНИ-И-ИСЬ!!!
Наверное, если бы он в принципе вспомнил о том, что может использовать мировую ауру, он бы её обязательно использовал, несмотря на мой запрет. Но сейчас в голове у Тарканда не осталось ничего.
Взревев как самый настоящий зверь, он бросился на меня, хаотично, но от того не менее сильно нанося удар за ударом. И, в отличие от своего тренера, бывшего, очевидно, куда сильнее полутораметрового шестнадцатилетнего парня, сейчас физически я заметно уступал Тарканду.
Впрочем, у меня и не было цели уложить его на лопатки, оставшись при этом невредимым. Скорее наоборот. Я действительно намеревался позволить ему себя избить. Опять же, не из чувства вины и не из мазохизма, а потому что, по-моему, это должно было стать хорошим дополнением к «терапии».
К тому же, если только бить его, и не позволять бить в ответ, то он может выйти из «транса» раньше положенного. Впрочем, и обратное было верно, так что просто грушей для битья я становиться не собирался.
В результате остановились мы только минут через десять, когда ярость берсерка Тарканда спала банально от усталости.
На мне к этому времени появились пара десятков здоровенных гематом, полсотни мелких, множество порезов от попаданий костяшками пальцев, были выбиты четыре зуба, сломаны нос, ухо, три ребра и мизинец, который мой зять в приступе гнева просто поймал и выкрутил.
Сам Тарканд при этом пострадал не так сильно, но был покрыт синяками и ссадинами буквально с ног до головы. Впав в буйство, он напрочь позабыл о защите, сосредоточившись полностью на нападении, и этим было грех не воспользоваться.
Определённо, если бы я не поддавался, ситуация была бы совсем иной. Несмотря на почти трёхкратную разницу в физической силе, драться на кулаках парень не умел, да и ни о какой технике в его состоянии речь не шла.
Тем не менее, по моим ощущениям, своей цели я добился.
Тарканд, и так не прекращавший на протяжение всех десяти минут выкрикивать что-то вроде: «Сволочь, ненавижу тебя!» или «Как ты могла⁈», — в конце концов просто рухнул на спину, раскинув руки, и откровенно разревелся, со слезами, слюнями и соплями.
Подражать своему тренеру и позволять ему плакаться мне в сломанные рёбра я не собирался. Он был достаточно большим мальчиком.
Отменил подавление, активировал Сущность нерушимой основы, тут же начавшую восстанавливать полученные травмы, сжёг лишнюю кровь молнией, вытащил из режима сокрытия верх гражданской формы адской брони и вышел из спортзала.
Неподалёку от дверей меня ждала Руби.
— Как… как он там?
— Не уверен, — развёл я руками. — Но, по опыту, когда он выйдет, ему будет лучше. Ты сама-то как?
— Дерьмово, — вздохнула лисичка. — Думала, что сложнее всего будет ему сказать. Но смотреть, как он просто сидит и смотрит в стену, никак на меня не реагируя, не имея морального права уйти — это куда хуже.
— Судьба — непредсказуемая штука, — вздохнул я в ответ. — Кто мог ожидать, что всё сложится именно так? Остаётся только разбираться с последствиями. Но я уверен, что тебя он точно простит. Слишком сильно любит.
— Как ни странно, от этого только хуже.
— Могу представить. Но корить себя не надо. Просто будь собой и дальше. Ваша жизнь как мужа и жены началась действительно крайне дерьмово, но вечно же так не будет.
— Надеюсь… — протянула она. — Ладно. Как думаешь, мне к нему пойти?
Я покачал головой.
— Не надо. Дай ему время. И ждать его тут тоже не надо. Иди отдохни, а то ты немногим лучше Тарканда выглядишь. Когда будет готов, он сам к тебе придёт.
— Ага. Хорошо. Ладно… — она тяжело вздохнула. — Да, ты прав. Пойду лягу.
— Иди. Спокойной ночи, дочка.
— Спокойной, папа.
Расставшись с Руби, я вернулся в кабинет. Но продолжить читать книжку мне не дали.
— Поговорим? — на этот раз в дверь просунулась голова Наскватча.
— Ну заходи, раз пришёл, — кивнул я.
Несмотря на то, что его клан тоже был обворован, Наскватч оставил свой аватар в Моэлле. В вечеринке он, разумеется, не участвовал, просто сидел безвылазно в выделенном номере.
Вряд ли для того, чтобы быть мне молчаливым укором или типа того, и точно не для того, чтобы попытаться меня убить. Скорее он просто не мог уехать, не узнав, как смерть Чим’А перенёс его сын.
И верно, первым же его вопрос было:
— Как он себя чувствует?
— Хуже чем хотелось бы, лучше чем могло бы быть.
— Это что за ответ?
— А какого ответа ты ждёшь? Я не его сиделка и не его психотерапевт. Я — отец его жены, убивший его мать. Она была сукой, и умерла заслужено, но тем не менее. Неделя отходняка — это ещё ничего. Сейчас ему дерьмово. Мне кажется, скоро будет лучше. Этого достаточно?
— Да, вполне, извини.
— Скажи, ты правда не знал о договоре между Умсой и Чим’А?
— Нет. Если бы знал, ни за что не позволил бы ей с ним общаться.
— А о том, какие на самом деле чувства она испытывает по отношению к нему?
— Был почти уверен, хотя мы никогда об этом не говорили, — вздохнул Наскватч. — Когда он стал Майигу, она начала обращаться с ним ещё плюс-минус аккуратно, но до того, пока у него не было полноценного разума, её истинное отношение становилось очевидно. Может быть из-за этого впоследствии ему оказалось так просто отбросить то, чему она его учила, и принять философию того человека.
— И ты всё равно позволил ей виться вокруг него?
— После того, как мы вернулись из Оплота Вечной Тьмы, она изменилась. Стала мягче, заботливее, нежнее. Я подумал, что шестьдесят лет в отрыве от сына показали ей самой, что она на самом деле любит его, поставили ей мозги на место. Но, видимо, это была просто ширма.
— Из тебя отец, как я погляжу, тоже такой себе.
— Даже спорить не хочется…
— И правильно. Но отложим этот вопрос. Расскажи мне вот что. Из-за чего Оплот Вечной Тьмы и Божественное Царство так яростно грызутся? Всё равно из-за слишком разных законов вселенной будет практически невозможно достаточно прочно закрепиться в чужом мировом скоплении.
Этот вопрос интересовал меня с того момента, как Чим’А в принципе об этом заговорила.
Мировая аура в разных скоплениях была одной и той же, но вот использовали её все по-разному. И обуславливалось это какими-то историческими традициями, а фундаментальными правилами мироздания.
Грубо говоря, грызня между Оплотом и Царством выглядела примерно как битва между акулами и медведями. Было возможно убить врага на его территории, но невозможно было закрепиться на ней из-за того, что они попросту не были к ней приспособлены.
Тем не менее, война между Умсой и богами из иного мирового скопления не только длилась уже тысячи лет, но и продолжала набирать обороты.
— Это — секретная информация, — недовольно нахмурился Наскватч.
— Я никому не скажу, — хмыкнул я. — Да и какой смысл тебе молчать? Тарканда Умса уже всё равно не получит, и ты сам этого не хочешь. А сам ты с отцом, насколько я понял, мягко говоря не в ладах.
— Мягко сказано, — буркнул Руйгу. — Ладно, я готов сказать, но при одном условии.
— Каком?
— Ты мне поможешь.
— Если это будет что-то адекватное — помогу, — кивнул я. — В конце концов, тесть и свёкр должны дружить.
— Не знаю, как Тарканд, а я тебя за смерть Чим’А никогда не прощу. Так что дружить никто не будет. Но я достаточно увидел, чтобы понять, что с тобой не стоит враждовать, и что с тобой можно вполне успешно сотрудничать.