зились со шкурами и костяными проколками. Из шкуры морского зайца мама нарезала широкие подошвы под стать великану и объясняла Анипе, что по человеческой ноге их резать нельзя. Намокнув, подошва ужмётся. Нарастить края не удастся, а вот выпустить заранее подогнутый запас легко. Канульга показывала дочери, как закусить зубами края подошвы и пришить её к голенищу, но делала всё сама, не доверяла Анипе.
Взрослые до того рьяно восстанавливали утварь, что напугали Анипу. Уставали до бледноты и дрожи в руках, но работали, хотя могли позволить себе отдых после тяжёлой зимы. Айвыхак единственный остался не у дел. Старался веселить и поучать аглюхтугмит. Усаживался возле женщин или мужчин, занимал их историями о далёком прошлом. На днях надумал пересказать людям Нунавака их собственную голодную зиму. Вслух подбирал слова, искал удачные образы, способные хотя бы отчасти передать испытанные им самим лишения. Тулхи и Матыхлюк поправляли старика и предлагали добавить нечто невероятное, вроде землянки, унесённой ветром, или открывшейся под Нунаваком пропасти с копошащимися огнедышащими тугныгаками. Айвыхак посмеивался, но привирать отказывался. Его рассказ и без того звучал хорошо – помогал отстраниться от тревог, заставлял верить, что несчастье постигло совсем других, давно мёртвых береговых людей. Слушая старика, аглюхтугмит работали, и Анипа не сомневалась, что они к чему-то готовятся. Наверное, к тому, о чём без детей договорились в землянке Утатауна. Анипа не мучила себя догадками. Её больше занимали встречи с мужем на вершине стойбищного холма.
Илютак попытался объяснить ей годы на моржовом клыке, которые она не разобрала, однако сделать это было трудно. Анипа едва понимала его жесты. Илютак отводил жену вверх по тропинке, брал нож и терпеливо вырезал на снегу узоры, во многом повторявшие узоры на клыке, но пояснённые дополнительными образами зверей и человечков.
– Утатаун знает твою жизнь? – спросила Анипа.
Илютак кивнул.
– Он поделится со мной?
Илютак мотнул головой и предостерегающе промычал. Вздохнув, Анипа склонилась над изрезанным настом. Силилась разобрать, что же тут изображено, и злилась на собственную недогадливость. В уединении, укрытые ветрами и туманом, Анипа с мужем мысленно продирались через Чёрные земли в глубь Скрытого места. Анипа хотя бы убедилась, что речь шла именно о Чёрной горе и живущих за ней тугныгаках. Три года назад, положив больную дочку на нарту, к ним и отправился безутешный Илютак.
Нанук теперь наведывалась в землянку Айвыхака и, сама о том не догадываясь, проходила в двух-трёх шагах от тайника Анипы, который и тайником-то назвать нельзя. Анипа перепрятала бы клык, но опасалась привлечь внимание взрослых, к тому же знала, что со склонов стойбищного холма снег сойдёт не раньше летнего месяца вскрытия рек.
Между тем солнце окрепло и освещало тундру большую часть дня. В небе появились первые крикливые моевки. Расправив серенькие крылья и опустив тоненький жёлтый клюв, они поглядывали на людей и торопились к берегу, искали места для будущих гнёзд. Прежде появление моевок означало, что пришла пора достать и обработать моржовые шкуры, однако с прошлого года аглюхтугмит ими не запаслись, а по весне добыть моржа пока не успели. Моржи только дразнили их в тёмных лёжках на припайных и блуждающих льдах. Охотники предпочитали бить линявших морских зайцев.
Лёд на речках осел и прохудился. Под ним журчала старая оттаявшая вода, а по нему текла студёная свежая наледь, и речка получалась расслоённой надвое. Оба потока объединялись в шумных устьях, и на берегу собирались прозрачные весенние озёрца. Ночью ещё случались заморозки, по тундре изредка гуляла низовая пурга, но в остальном зимние холода не возвращались, и Анипа раздевалась перед сном, спала в обнимку с Илютаком или Тулхи и, счастливая, чувствовала запах их разгорячённых живых тел.
Раньше в такие дни, по словам Айвыхака, к берегу неподалёку отсюда подходили киты. Они всплывали в многочисленных трещинах битого припая, сами выламывали хрупкий лёд и целыми стадами дремали в разводьях – напоминали островки, покрытые пятнами серого и зеленоватого мха. По их громадным головам, величиной чуть ли не в половину всего тела, деловито разгуливали моевки и глупыши. Охотники ждали, когда прибрежные воды освободятся от острых льдин, затем выходили на первого весеннего кита.
– Сразить великана, думаешь, легко? – воскликнул Айвыхак и притворно поднял в руке невидимое копьё. – У него жира под кожей столько, что опусти в него руку по самое плечо, а дальше жира не заберёшься. Вот сколько! Даже лучшие из охотников редко били так, чтобы ранить его в сердце. И попасть нужно повыше плавников-рук, и вложить в удар всю свою силу, при этом не вывалиться за борт. Нет… Одно дело – в проточном озере Непяхута. Там киты отдавались добровольно. Ведь людям помогали святилище Великого китового хода и Окаменевший череп древнего китёнка. Другое дело – тут, на большой земле. Охотиться в море выходило столько людей, сколько пальцев на руках у тебя, у тебя и у тебя вместе взятых, – Айвыхак поочерёдно указал на Тулхи, Матыхлюка и Анипу.
Тулхи не отвлекался от заточки ножа, а дети Утатауна восторженно следили за каждым движением старика, словно он мог бросить невидимое добойное копьё и показать завершение опасной охоты. Айвыхак по весне всегда рассказывал о китах, однако Анипа и Матыхлюк удивлялись и восторгались так, будто слышали о них впервые. Кроме того, детям было приятно видеть задор в глазах Айвыхака. После таинственного обсуждения в землянке Утатауна он приободрился и ничем не выдавал старческую немощь, мучившую его в месяцы голода.
– На кита выходило четыре или пять лодок! – продолжил он. – Тихонько окружали спящего зверя. И первый охотник вонзал в него гарпун и выкидывал поплавок. Кит возмущался, пыхтел и нырял, но далеко не уходил. Всплывал поблизости, а там его ждал другой охотник. И били его, пока все гарпуны не всадят, а киту ничего. Кровью истекает, но плывёт. Его гонят и колют копьями, пока он совсем не ослабеет. Тогда и добивают. И чем дальше ушёл кит, пока его гнали, тем сложнее с тушей. Её за челюсть цепляли к лодкам, доставали вёсла, поднимали паруса и тащили кита к берегу. Следили, чтобы ремни не сдвинулись на борт, иначе лодка враз переворачивалась, таким тяжёлым был кит.
И тащили его день, а то и два. А мясо у кита горячее и к концу первого дня портится, потом есть невозможно. Поэтому торопились. Когда не поспевали, на воде и разделывали. На воде много не возьмёшь, и до слёз обидно, сколько теряли кожи, жира, мяса и уса. А если дотащили, то китовую тушу, как моржовую, перекатом на сушу не выволочь, и резали его на мелководье. Всё стойбище собиралось, а лучше два или три. Много людей приходило. И женщины, и дети, и старики. И вместе разделывали. Не спали, падали без сил, но потом вставали и брались за нож. Мясо-то горит, нельзя ему долго лежать.
Мясные ямы наполнялись на зиму, и собак откармливали так, что они вырастали грозные и лохматые. А как вкусно было! Кишки отваривали, сердце ели сырым. Язык укладывали под камни, а когда он полежал, то запах шёл такой, что даже сытый слюной давился. Ну и мясо подвяливали и заливали тюленьим жиром – хранили хоть до весны. Ох как сытно было и хорошо. А вы и не знаете.
– Я знаю, – отозвался Тулхи.
– Да, в твои малые годы кита ещё били. А вам… – Айвыхак слизнул с пальцев подтёки невидимого жира, – вам не повезло. Опоздали до Тулхи на… сколько? Анипа года на четыре опоздала, уж точно. А ты, Матыхлюк, и того больше. Да… Я видел китовые стада и никогда бы не поверил, что море опустеет. Говорят, дальше отсюда береговые люди и сейчас иногда бьют кита, но нам-то что? В наших местах его нет. Никто не видел много лет. И что говорить о китовой охоте? Хватит.
Айвыхак опустил руки и умолк. Тулхи остался подле него точить нож о каменный пол, а дети убежали, представляя друг друга то смелым охотником, то добрым китом – последним из тех, которых поймали и съели аглюхтугмит. Потом заспорили, какой вкус у китовой кожи и с чем его можно сравнить. Поругавшись, побежали к Канульге и попросили её сказать, кто из них прав, а мама пожала плечами и промолвила, что китовая кожа вкусная, как всё вкусное. Дети удовлетворились её ответом.
Вечером Анипа вернулась к истории мужа. Поначалу боялась, что он сделается ещё более замкнутым, будет сторониться жены, узнавшей его тайну, однако теперь чувствовала, как откровенность Илютака по-настоящему их сближает. Анипа обняла его покрепче, а перед сном задумалась о странном поведении взрослых. Ничего странного в нём не было. Анипа ведь сразу поняла, к чему именно они готовятся, просто не хотела себе в этом признаваться. Аглюхтугмит решили покинуть Нунавак. Вот почему перебирали и чинили утварь. Без собак сами возьмутся за потяг и уйдут, пока не стаял снег. По размокшей кочковатой тундре уйти будет сложнее, на спине и летних санках пожитки не утащить.
Куда аглюхтугмит отправятся? В очередное стойбище. Возможно, одно из тех, где когда-то жили их предки, вроде Нунавака. Или же в Белый простор, о котором осенью не раз упоминал Айвыхак. Не зря же старик теперь сидел довольный. Где искать Белый простор и каким он окажется, Анипа не знала. И расспрашивать Айвыхака не собиралась. Взрослые сами обо всём расскажут, когда придёт время. Они не предупредили детей о переселении, чтобы не тревожить их. Не забыли, как три года назад Анипа и Матыхлюк плакали, покидая летнее кочевье Наскук. Белая сова оседлая, не любит оставлять обжитые землянки. Родители верно поступили. И Анипа не поделится с Матыхлюком своей догадкой. Он ничего не заподозрил. Поэтому и предвкушал, как папа поведёт его добыть первого морского зверя. Может, и поведёт, но явно не к Маленькой косе и не к Месту нагонных льдов.
Анипа не хотела бросать Нунавак, однако и тут, размыслив, признала правоту взрослых. Пожиратели разыскали аглюхтугмит, добрались до стойбищного холма и не успокоятся, пока не лишат аглюхтугмит души. Особенно лакомой им покажется душа Айвыхака, столько в ней таилось историй. Будут слушать её зимними ночами, посмеиваться над пересказом собственных злодеяний и отвлекаться от шума в тлеющих кишках. Утатаун настоял на том, чтобы скорее, не откладывая до лета, пойти прочь от пределов Скрытого места. Илютак, Тулхи и Канульга сопротивлялись, но папа их переубедил. Не забыл, как его дети чуть не погибли под Чёрной горой. Тогда злой дух поднял ветер, заставил их мчаться за нерпичьим поплавком, и, подобно беспечной куропатке, они едва не угодили в насторожённые злым духом силки.