Анипа в последний раз высунулась из-под моржовой шкуры и вскоре спряталась обратно. Увидела, как Тулхи от ярости и бессилия метнул копьё. Оно полетело короткой дугой вниз, ударилось о камни возле заброшенных землянок и переломилось.
Амкаун приблизился к нарте. Собаки оживились. Начали зевать, заискивающе поскуливать и отряхиваться от снега. Анипа совсем забыла про них. Забравшись на нарту, не обратила на собак внимания. Или обратила, но уже позабыла об этом? Как они подпустили чужачку? Лаяли? Или продолжали покорно лежать вдоль потяга? Анипа до того утомилась от неверности собственного ума, что ей вдруг стало неуютно в собственном теле. Захотелось вырваться из него. Сбросить человеческую кожу и вспорхнуть в небо настоящей белой совой.
– Всё будет хорошо, – сказал Амкаун, обращаясь то ли к собакам, то ли к Матыхлюку.
Анипа надеялась украдкой показать брату, что найдёт способ сбежать от червеца, вернуться в Нунавак и присоединиться к родителям на их пути к Белому простору, однако вновь высовываться побоялась. Затаилась в жёлтых сумерках под тонкой моржовой шкурой и не шевелилась.
Амкаун вскочил на нарту. Сел и посадил Матыхлюка себе на колени. Крикнул на собак, и они рывком оторвали прилипшие к снегу полозья – нарта стронулась.
Матыхлюк больше не кричал, не дёргался, и это напугало Анипу не меньше, чем смирение родителей, безучастно стоявших у землянки. Анипа прильнула к задней копылке, просунула голову под край шкуры и взглянула на стойбищный холм. Он быстро отдалялся, превращаясь в один из множества затерянных в тундре холмов. Нарта уверенно катила вперёд, и Анипа не сомневалась, что червец направит её через Ворчливый ручей и Мутную речку, по заснеженным кочкам Евражьей поляны, в обход Чёрной горы и дальше – в Чёрные земли, к самому сердцу Скрытого места.
Глава пятнадцатая. Амкаун говорит
Анипа устала бояться. Мысли больше не кружили вокруг неё облаком кровожадного гнуса, а вяло сменялись, не оставляя ни страха, ни сожаления. Она думала о беззащитном брате, о родителях, потерявших свою Белую сову, об Илютаке, который быстрее остальных отыщет её следы, поймёт, что в действительности случилось, и в отчаянии замычит лишённым языка ртом.
Анипа по-прежнему удивлялась тому, до чего Амкаун похож на обычного человека. И собаки у него были обычные, только обращался он с ними грубо – не так, как обращаются аглюхтугмит: бил палкой, если они сбивались с выбранного им пути или загоняли нарту на непроходимые кочки. Когда упряжка увязала в сугробах, Амкаун спрыгивал на снег и кричал на собак с нескрываемым раздражением, проталкивал нарту. Несколько раз вставал возле Анипы, спрятанной под моржовой шкурой, однако не замечал её. Рано или поздно он захочет покормить Матыхлюка и тогда узнает, что в его силки попалась и Белая сова. Но прежде Анипа найдёт способ выручить брата. Матыхлюк не пытался убежать. Бледный, онемевший, лежал смирно и не шевелился. Слепо смотрел в пустоту. Анипа дважды показывалась брату. Он её не признавал. Или не верил тому, что видит. Думал, что червец нарочно насылает на него морок. Запрыгнув на нарту и погнав собак, Амкаун хватал Матыхлюка, усаживал себе на колени и прижимал к груди. Что-то шептал ему на ухо. Может, потихоньку высасывал из него мозг.
– Мы найдём тебе мозг евражки, – одними губами прошептала Анипа. – А лучше ворона.
Анипа вымоталась, не могла определить время по солнцу. Выглядывала сзади из-под шкуры и видела чужие холмы, склоны, овраги. Впрочем, тундра вокруг стелилась привычная: с мёрзлыми озёрцами, тёмными проталинами и жёлтыми пятнами травы, а в остальном волнистая и грязно-белая, как весенний припай. Анипа ждала, что Чёрные земли окажутся иными: покрытыми пеплом, затянутыми дымкой и с ядовитыми существами, о которых рассказывал Айвыхак.
Всё было слишком обыденным. И сам Амкаун в ухоженной кухлянке, и задорные собаки на кожаном потяге, едва ли чем-то отличавшемся от старого потяга в упряжке Утатауна, и нарта – обычная нарта на четыре пары копылок, собранная на ременных связях и подбитая костяными подполозками. Анипа ощупывала копылки из плавникового дерева и чувствовала, что те подобраны с тщанием – не загнуты силой, а найдены сразу с изгибом, значит, надёжные и не боящиеся солнца. Неужели червец собрал нарту по уцелевшей в нём памяти? Хотя он мог отнять её у людей в одном из береговых стойбищ.
Анипа отчаялась дотянуться до огненного лука, лежавшего за спиной Амкауна, да и сообразила, что не сумеет им воспользоваться. Она даже простого лука никогда не держала, что уж говорить об огненном…
Под моржовой шкурой Анипу распарило. Она задремала, но тут нарта остановилась. Анипа до боли закусила нижнюю губу. Испугалась, что проспала остаток пути и червец привёл их с братом к пожирателям. Принюхалась, но зловонья тугныгаков не ощутила. Никто не клацал челюстями, не топтался на земле и не сотрясал тундру. Амкаун тихо говорил с собаками и будто бы обсуждал с Матыхлюком, как им двигаться дальше. Брат молчал, но червеца это не смущало.
Анипа выглянула наружу и поняла, что путь нарте преградила неизвестная ей порожистая река, если только это не Мутная речка, которая вытекала из Утиного озера, у Евражьей поляны отпускала Ворчливый и Каменистый ручьи, а потом шла в обход Чёрной горы и скользила в глубь Скрытого места. Матыхлюк писал в неё за Каменистым ручьём и смеялся, представляя, как пожиратели пьют его разбавленную мочу, хотя и не был уверен, что им вообще нужна вода.
Лёд казался надёжным, но собакам он не понравился. Амкаун прислушался к журчанию подо льдом, присмотрелся к блестевшим на солнце снежницам. Проезжал здесь утром и надеялся вернуться по своим же следам, однако доверился упряжке. Поворчав, повёл двух передовых собак в сторону. Увлёк и остальных – они поначалу запутались в ремнях, разозлились и попробовали друг друга укусить, но быстро успокоились, натянули потяг и сдвинули нарту с места.
Амкаун продолжал идти с упряжкой. Вёл её на высокий гребень. Петлял между выступавшими из заснеженной земли валунами, иногда подталкивал нарту сбоку, но чаще шёл с передовыми собаками и не оборачивался. Поверил в смирение Матыхлюка.
Напрасно.
Матыхлюк соскользнул с нарты.
Смелый ворон. Точнее, воронёнок. Совсем ещё слёток, едва ли готовый уворачиваться от когтей злобной росомахи и уж конечно не способный ранить её своим тоненьким клювом. Он усыплял бдительность червеца. Ждал. И вот сделал отчаянный рывок. Предпочёл бы разбиться о камни или утонуть в студёной воде, только бы не отдавать душу тугныгакам.
Анипа высунулась из-под шкуры. Когда брат пробегал рядом, махнула ему рукой. Крикнуть или хотя бы позвать его шёпотом не решилась. Слепота в глазах Матыхлюка сменилась звериной отвагой, но сестру он по-прежнему не замечал. Смотрел нареку под гребнем. Не прятался, не стелился. Мчался напрямик. И упал. Угодил в яму, скрытую талым снегом. Не издал ни звука, но дальше побежал прихрамывая.
Амкаун беззаботно вёл нарту, подгонял собак. На мгновение Анипа поверила, что брату посчастливится спастись, но тут червец оглянулся. Мимолётное промедление – и он до того стремительно понёсся вниз по склону, что у Анипы защемило сердце. Она выбралась из-под шкуры, спустилась с нарты. Не зная, как помочь брату, спряталась за ближайший валун. Готовясь к схватке с червецом, взглядом подыскивала камень покрепче. Между тем Амкаун настиг Матыхлюка, схватил за кухлянку и так дёрнул, что кухлянка треснула. Разъярившись, червец сдавил Матыхлюку плечи, стал трясти его, и Матыхлюк безвольно трепетал в руках Амкауна, будто одержимого всеми злыми духами сразу.
– Безумец… – прошептала Анипа.
Желание поговорить с братом Канульги было глупым, как и желание привести его в Белый простор. Ни од на душа, даже самая крохотная и невзрачная, не согласится жить в отравленном тугныгаками теле.
Амкаун швырнул Матыхлюка на снег и тут же рывком поднял его на ноги, потащил за собой вверх по склону. Когда они возвратились к нарте, Матыхлюк попытался укусить Амкауна. Тот увернулся. Анипа испугалась, что Амкаун ударит брата. Так и не подыскав камень, всё же приготовилась выскочить из укрытия – возможно, её появление смутит червеца и Матыхлюк вновь убежит, – но Амкаун неожиданно притих. Усадил Матыхлюка на край нарты, опустился перед ним на колени и сказал:
– Не знаю, что Утатаун тебе наболтал, но ты должен понять. Я хочу тебе добра. Я бы давно забрал тебя с Анипой, но Утатаун… Он ведь упрямый. Послушай, я дважды спас аглюхтугмит от голода. Утатаун говорил? Или придумал небылицу? Мясо само упало с неба? Его принесли добрые духи? Нет, Матыхлюк. Два с лишним года назад, когда вам было совсем плохо, мясо привёз я.
Амкаун посмотрел в даль оставленной позади тундры, в сторону далёкого и отсюда невидимого Нунавака.
– Помнишь, как нам было трудно? Зверь пропал, и мясные ямы пустовали. Старики один за другим уходили и не возвращались. Потому что наше время прошло. Прежних береговых людей нет. Послушай, сорок лет назад голод прогнал аглюхтугмит с острова Непяхут. Сорок – это… Столько, сколько пальцев на руках у четырёх человек. В общем, это очень давно. И аглюхтугмит перебрались на большую землю, но и здесь им пришлось несладко, понимаешь? Они во всём обвинили… Кого? Пожирателей! Но это глупо, очередная сказка. Избегали их, отказывались с ними говорить. Не все, конечно. Некоторые перебрались к ним жить. Такие, как твой папа, решили прятаться. В последние годы аглюхтугмит только и делали, что прятались. И я с ними.
Амкаун говорил, а Анипа, поджав ноги, прислонилась расцарапанной спиной к холодному валуну.
– Когда мы голодали… Вы с Анипой были совсем худенькие и несчастные. На вас было больно смотреть. И тогда на стойбище появился Илютак. Бедолага, вырезал себе язык. Уму непостижимо. Он ведь рассказал Утатауну, как у него заболела дочь и как её вылечили. И всё бы хорошо, живи да радуйся, а он… Жалко девочку. И Илютака жалко. Я отправился за помощью по его же следам, то есть за Чёрную гору. И мои новые друзья нам помогли. Накормили аглюхтугмит, спасли от смерти. А твой папа назвал меня червецом, и я смирился, но изредка навещал вас. Вы, конечно, не знали. Потом Утатаун увёл вас в Нунавак. Но вы ушли недалеко, и я вас нашёл.