Когда во время обеда они посмотрели новости по местному каналу и увидели фотографии Франческо и Луки, у Пьетро случился эпилептический припадок. Первый почти за год.
С этого момента начались психозы. Два за ночь, ни дня перерыва между первым и последующими. Это было уже слишком. Кто-то увидел в этом знак Антихриста. Если Христос умножал хлеб и рыбу, вызывая зависть местных рестораторов, то Антихрист, тоже обладая даром вездесущности, мог умножать преступления. Некоторые даже утверждали, что ночью семнадцатого умерли четверо. На что кто-то возражал: «Не Мазингер же это». Но в тот день детей сопровождали, куда бы они ни пошли, даже переводили с одних качелей на другие. Вечером был объявлен комендантский час. В 19.00 всем следовало сидеть дома, еще лучше с чистыми руками и приятной улыбкой за ужином.
Пьетро в тот день ничего не ел. Мычал без перерыва до самой ночи, пока сон не победил его, победил за секунду до того, как у Дарио — щенка сенбернара с кучей гирек, оттягивающих веки, — впервые в жизни случился нервный срыв. Синьор и синьора Монти не могли объяснить, почему Пьетро проявил такую бурную реакцию. Алиса обещала прийти к ним на следующий день, еще раз попробовать «облегченную коммуникацию». И в этот раз она приведет его мысли в порядок. Синьора Монти не могла понять, почему Пьетро так отреагировал; и все же что-то зашевелилось за кулисами его сознания — душевное волнение. Но он этого не понял и не поймет никогда, до конца жизни.
Между тем на виа Мусколини, 22, родители Франческо отключили бордовый «Grillo». Отец даже положил его в коробку, которую решительно закрыл и засунул на самую высокую полку в гараже. Месяцем позже он заменит его на самую современную беспроводную телефонную трубку. Отец и мать не поговорили друг с другом. Они так и не поняли, почему их сын, такой хороший мальчик, сбежал украдкой. Мать своим молчанием обвиняла отца в том, что он зря наказал сына. Отец в свою очередь обвинял мать, что она не запретила ему выходить. Все происходило без единого сказанного слова и этим безмолвием было скреплено и опечатано.
18 апреля 2006 года, 10.00
«Пьетро знает: это сделал старик».
— Пьетро, я попросила тебя не отвлекаться. Прошу тебя ответить.
«Пьетро знает: это сделал старик».
Алиса инстинктивно встала со стула. У нее болела голова, ее знобило, но она была уверена, что это не температура. Это — страх. Трое из четырех ребят, которых Пьетро изобразил на своем рисунке, мертвы. И старик, стоя за серебристой листвой на странице для рисования формата А4 в папке работ этого года, казалось, злобно ухмылялся. Ее знобило из-за этого рисунка, но Алиса повторяла себе, что у всего есть название и это не что иное, как внушение. То ощущение можно было назвать еще «спешностью», потому что буквально все торопились найти логическое и рациональное решение, требовался виновный, причина, хоть что-то. Но старик Пьетро уже надоел, его рассуждения были совершенно бессмысленны, выводы — безосновательны. Пьетро не выносил неопределенности, как и все, разумеется, но он — особенно. Поэтому он предпочитал предметы. По той же причине он повторял одни и те же фразы. Пьетро заставлял непрерывно изменяющуюся вселенную оставаться однотонной и предсказуемой. Пьетро закрашивал слоями бриллиантово-зеленой пастели пропасть мира, и по каждому из них, как по мостику, он продвигался на один шаг. Внизу, как и для других, все еще зияла пропасть. Но он твердил себе, что надежно переступает по пластам строго зеленого цвета. Из-за этого Алиса теряла терпение:
— Послушай меня внимательно, Пьетро. На экране есть вопросы. Вопрос номер один звучит так: видел ли ты когда-нибудь раньше того старика? Вопрос номер два: тебе кто-нибудь говорил о том старике раньше? Вопрос номер три: после того дня ты еще раз видел старика?
«Пьетро знает: это сделал старик».
Алиса подавила первый настоящий порыв раздражения, ей это удалось. Пьетро принялся раскачиваться. Потом наконец ответил. Рядом с вопросом номер один он написал: «нет». Рядом со вторым тоже — «нет». И рядом с третьим — тоже. Затем снова написал: «Пьетро знает: это сделал старик».
Пьетро мог объясниться. Сделав такой вывод, Алиса решила успокоиться. Пьетро прекрасно отвечал на четко выстроенные вопросы. Но лично его это не спасало, это помогало другим понять его, потому что Пьетро знал, что говорить, но иногда не знал, как выразиться.
— Ну хорошо, Пьетро. Поиграем в твою игру. Почему ты уверен, что это сделал старик?
Пьетро продолжал раскачиваться на стуле, но ответил.
«Потому что Пьетро он приснился».
«Мне надо было стать писательницей. Вот кем. Не воспитателем. У меня бы лучше получилось». Потом Алиса вспомнила, что она уже воспитатель и стала бы им в любом случае. Она повторила то, что мама говорила Пьетро прошлой ночью. На этот раз Пьетро не мычал и не разыгрывал сцен, только встал и вышел. Алиса окликнула его, попросила вернуться. Но Пьетро необычными, решительными, отработанными движениями зашел в свою комнату и закрылся на ключ.
Тогда Алиса решила приготовить себе кофе. В принципе она подумывала, а не выпить ли ей холодного пивка, но это было бы не совсем профессионально. Поэтому она пошла на кухню и встретилась там с Дарио, который стоял уткнувшись лицом в пачку сырных чипсов.
— Привет, Дарио.
Дарио вздрогнул, поднял голову — крошки от чипсов на губах и до самого подбородка. Виноватый взгляд.
— Противозаконный перекус, как вижу.
— Ты же не скажешь маме, правда?
— Не знаю. — Она упрекнула себя в излишней жестокости. — Но сначала ты должен удовлетворить мое любопытство…
— Ну…
— Ты когда-нибудь встречал старика, о котором говорит брат?
Дарио фыркнул и хлопнул по столу уже пустым пакетом из-под чипсов:
— Уф! Как только он скажет что-нибудь, все ему тут же верят.
— Пожалуйста, Дарио…
Алиса пошарила в своем внутреннем гардеробе и нацепила свою лучшую улыбку. Дарио еще раз фыркнул:
— А ты не расскажешь маме о чипсах?
— Клянусь.
— Клянусь, не расскажу об этом, — поправил ее Дарио.
— Клянусь, не расскажу об этом. Ну?
— Нет.
— Что «нет»?
— Нет, я не видел. Да, по-моему, его никто не видел. По-моему, его вообще нет.
— Но ты ничего странного не заметил?
Дарио сделал вид, что задумался:
— Заметил.
— И что же, будь так любезен?
— В какой-то момент я увидел что-то огромное на крыше, в гигантской черной накидке. Вернее, черной-пречерной. С клыками вот такой длины!
— Очень смешно, Дарио. Смешнее не бывает.
Дарио вскочил на ноги и заныл:
— Конечно. Я очень смешной, а вон этому вы тут же верите!
— Ну хорошо, Дарио, ладно.
Пауза.
Алиса вспомнила, что она хотела выпить кофе. Нет. Вспомнила, что она хотела пива. Открыла холодильник.
— Что ты делаешь?
— Беру холодное пиво, Дарио.
— Я расскажу маме.
— А я — о том, что ты ел.
— Дура!
— Бе-э-э!!!
Она издала неприличный звук. И все это с холодным пивом в руке. Сам напросился. Подумала, что все воспитатели рано или поздно взрываются. «Burn out» — вот как это называется. Подумала, что в этом тоже есть свои плюсы. Дарио оторопел. Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
— Пойду к твоему брату. Если увидишь, что на крышу прилетел Бэтмен с клыками вот такой длины, позови меня или звони прямо стоматологу, вдруг он ему поможет. Нет, лучше сразу звони стоматологу, хорошо?
Дарио кивнул. Алиса взъерошила ему волосы и пошла к комнате Пьетро.
Тук-тук-тук.
Тишина.
— Пьетро, открой, пожалуйста.
Тишина. Алиса попыталась заглянуть в замочную скважину, что никак не поднимало ее самооценки. В замке был вставлен ключ. Она отступилась. Села на пол, спиной опершись на дверь. Вспомнила, что пиво так и не открыла. Вспомнила о своем бывшем парне. Эти отношения не многому ее научили, но одному точно: она вцепилась зубами в крышку и сняла ее. На секунду самооценка выросла до высочайшего пика и тут же рухнула в самый низ. Она сделала глоток.
— Пьетро, извини. Я хочу тебе кое-что предложить: ты сейчас откроешь дверь и расскажешь мне свой сон, а я, клянусь, не пророню ни слова.
Пьетро тоже сидел на полу. Спиной к двери. Голос Алисы скользнул по нему, казалось, не достигнув цели. Пьетро играл. Играл всерьез — только он умел так играть. Крутил в руках цветной кубик, состоящий из разноцветных маленьких кубиков, которые, поворачивая, надо собрать так, чтобы каждая сторона получилась своего цвета: желтая, красная, зеленая и синяя. Он сидел так девять минут. Обнаружил двадцать пять способов сборки. Сейчас он больше ничего не искал. Он уже нашел все, что можно было найти. Теперь он вдавливал кубик углом в ладонь левой руки, та сильно покраснела, стала лиловой. Он вжимал его со всей силы, не чувствуя боли.
К половине двенадцатого Алиса практически заснула. Она услышала, что ключ в замке поворачивается, и, прежде чем окончательно пришла в себя, Пьетро распахнул дверь.
Она быстро вскочила на ноги. Пьетро и бровью не повел. То, что еще немного и его воспитательница свалилась бы вверх ногами, нисколько не рассмешило его. Он прошел на кухню. Алиса отправилась за ним и посмотрела на электронные часы наверху холодильника. Полдвенадцатого — время, когда Пьетро обычно пил грушевый сок в маленькой пачке с трубочкой из дешевого супермаркета. Уже в тот день что-то сломалось, Пьетро снова ушел в свои ритуалы, в свои заученные действия. Следующий час они провели каждый по-своему. Никто нигде не закрывался. Алиса сыграла во флеш-игру «Династия Шанхай» на компьютере с Дарио, чрезвычайно обрадованным, что он победил ее три раза подряд. Самооценка Алисы и в этом случае перенесла серьезное испытание. Через час домой вернулись синьор и синьора Монти.
Больше ничего не произошло. День прошел спокойно. Однообразно, тихо, почти безжизненно.
К разочарованию большинства и облегчению немногих, ночи с семнадцатого на восемнадцатое и с восемнадцатого на девятнадцатое апреля прошли без каких-либо необычных исчезновений. К разочарованию замалчиваемому, разумеется. Потому что чувство облегчения остается привилегией, сохраняемой за собой единицами, — что-то вроде закрытого клуба для тех, кому есть что защищать и за что бороться.