Глупость, следы которой читались у него на лице, не являлась плодом моего воображения, а была реальностью. Реальней некуда. Из прочих недостатков, проистекавших от дурного воспитания, монаршьего кровосмешения и формирующих условий среды обитания, в глаза бросались чванство, грубость и жестокость, а в нос ударял дурной запах, напористо источаемый его телом.
Взойдя на борт Вольного Торговца, принц на скверном спаме – литературный вариант которого я к этому времени уже успел гипнопедически усвоить и потому понял разницу, – заявил о немедленной отставке нынешнего капитана корабля и о собственноличном вступлении в эту должность.
Слов для комментариев у Экипажа не подыскалось как—то. Вольные дружно онемели.
– Вы в обморок от монаршьей наглости—то не падайте, не падайте. Мне, чтобы евойное величество из пещеры вытащить, уговорить воспользоваться возможностью, предоставленной очередным господским праздником, и удрать, пришлось себя его вассалом и оруженосцем объявить, – успокоил всех Сол, качая головой с ехидной усмешечкой, – умник ещё тот наш Карлуша—джуниор, не зря ж он так сильно на Перебора нашего похож. А на супердедушку милорда Джимми что—то не особо… Видать, мама—королева с каким—нибудь дворцовым булгахтером или программером тайно обшчалась, – добавил субкарго негромко, но с ещё более гаденькой ухмылочкой, в своём пошловатом стиле.
Напоминание о вассальной зависимости Сола навело цесаревича на определённые мысли. Джон Стюарт с апломбом и высокомерием (показавшимися мне наигранными, клоунски—пародийными) задрал голову и потребовал вступления команды звездолёта в вассальные по отношению к нему, высокородному сюзерену, отношения. Видимо, в заточении наследный принц, тронувшись рассудком, сам себя повысил в статусе и вообразил действующим королём.
Бабушка вышла из состояния оцепенения, захлопнула челюсть, отвалившуюся от неподражаемого нахальства наследника, взрычала и скрутила неуклюжую фигу – интернациональный жест презрительного негодования, – которую сунула Джонни прямёхонько в спесиво вздёрнутую мордочку. Данная комбинация вряд ли была знакома принцу Джону, однако общий смысл наследничек, несмотря на свою грандиозную глупость, всё же уловил.
Впоследствие принц потребовал в личное владение апартаменты, соответствующие его королевским запросам. К превеликому нашему удивлению, запросы оказались очень даже скромными.
Сначала он потребовал освободить для него небольшую, но помпезно интерьированную в неомусульманском стиле каюту Янычара. Ненаследный принц Абдурахман Мохаммад с пониманием отнёсся к требованию наследного принца и заявил, что лишь только «сиятельный Джон Карл—дж пройдёт обряд обрезания, каюта будет тотчас же освобождена и с нижайшим поклоном предоставлена Его Величеству». Выведав, в чём упомянутый обряд заключается, Джонни испуганно вскрикнул и с выражением оскорблённой невинности на лице спросил: «А как же я пИсать буду?». После этого он принялся искать помещение, заполучение коего не было бы сопряжено с риском для здоровья.
Подходящим местом, согласно его извращённым вкусовым предпочтениям, неожиданно оказалась ванная комната Кэпа Йо. Та самая, где я и Тити осуществляли неудачную попытку предаться греховным утехам. Наиболее сильно пленил наследника бассейн с островком посередине: в пещере, где он жил, вода случалась по большим праздникам и в очень незначительных количествах. И как Джона—младшего ни уговаривали, поясняя, что в соответствии с правилами этикета монархам не пристало обитать в чужих ванных, переубедить упрямого цесаревича не удалось.
Но не это лично для меня явилось главной неприятностью, а вот что: меня назначили нянькой. Нянькой «его величества» Джонни Девятнадцатого… Сол, конечно же, не утерпел, прокомментировал: «Ага—а, и у тебя, ксенолог Перебор, свои „итэдэ“ имеются!». Бабушку, патронессу его, эти слова изрядно развеселили, меня же, наоборот, привели в недоумение – не понял я, что же, собственно, имелось в виду.
Попытался я воспротивиться этой ничтожной и непочётной, ущемляющей мою научную честь обязанности. О чём в контракте говорится, спрашиваю? Об изучении запредельных аборигенов, сам же отвечаю! Но вовсе не о том, чтобы представителя биологического вида homo sapiens sapiens astros, пускай и монаршьего чадушка, учить пользоваться отхожим местом, ложкой и терминалом. Чадушко обиженно возмущается, заявив о присущем ему умении с ложкой обходиться.
Экипаж в лице Кэпа Йо претензию мне выдвигает:
«Это смотря с какой стороны к контракту подойти. Чем тебя наш Джонни не устраивает? Он и в Запределье вырос, и тварями крылатыми воспитан, и ведёт себя – упаси господи! Чистый тебе абориген, особь неведомого науке биовида. И потому отказ от выполнения возложенных на тебя обязанностей не иначе, как нарушение контракта, нами рассматриваться будет. И вообще, не путайся под ногами, у нас и без того полно забот. Думаешь, после слепого прокола обратный путь легче лёгкого вычислить? Наше счастье, что вообще – возможно, спасибо гениальному предку Фана…»
Я попытался нелестно выразиться по поводу их контракта, и довести до сведения команды, где и в каком месте я его видал.
Невозможно же было не возмутиться: вертели контрактом, как хотели. Три десятка разумных цивилизаций, значит, и в пару эквов не оценили, наплевали в открытую на мои научные интересы, леший—пеший, зато теперь подсовывают мне всякий суррогат! Недоразвитого королевича, из—за которого пришлось перебить несколько сот настоящих, полноценных аборигенов, и заставляют его обхаживать. Пся крев!
Пока они, видите ли, усиленно путь домой ищут, прокалываясь раз за разом, по некоей хитромудрой метОде – траекторию слепого прокола восстанавливая в обратном порядке…
– И чего ты постоянно возбухаешь? – раздражённо спросил Сол. – Тебя конкретно кто—то не устраивает, или вся команда скопом? Ты скажи, мы говнюку этому пинок под зад дадим, пусть катится подальше от нашего Яйцеголового Величества. Прямёхонько в межгалактический вакуум вышвырнем, ради твоего душевного равновесия.
– Раньше надо было думать, – убеждённо произнёс Абдур, – мне его морда сразу не понравилась. А как узнал, что у него фамилия Лазеровиц, сразу сообразил: проблем не оберёшься. Недаром такие, как он, с моими земными предками ужиться не могли.
– Перестаньте. Энчи просто сла—абенький. Совсем ещё молоденький ма—альчик. И требовать от него, как от мужчины… – в тоне Тити чувствовались ласковые и в то же время издевательские нотки. Она сделала многозначительную паузу, прозрачно намекая, в каком именно смысле я слабенький. Вот уж заноза…
– Так может, ты самолично, Душечка, контакт с наследником налаживать будешь? – сказала Бабушка. И добавила: – Всячески? – с особой интонацией.
– Я не против. – Разводя руками, подтвердила Тити. – С удовольствием… всяческим.
– Да и одиннадцатый он. Лишний, – не унимался субкарго Сол. – И достал всех своими яйцеголовыми ксенозапросами. А если покопаться, то обязательно обнаружится, что он ещё и политикой интересуется и у него радикальная политическая ориентация имеется, зелёно—серебристый он там, жёлто—горячий, или сине—бело—аквамариновый какой, и не прочь он мир в соответствии с нею перекрасить…
«Похоже, – вдруг подумал я, – субкарго так сильно меня ненавидит ещё и потому, что узрел во мне себя самого. Бывшего себя, тщательно вытравливаемого… но – вытравленного ли окончательно?.. Надо будет глянуть в файлах, на каком факультете он учился… кем хотел стать, но – так и не стал.»
– Во—от, Энджи, и делай выводы. Не стоит, сынок, неприятности на свою голову плодить. – Сказал пацифист капитан.
– И ещё, знаете, как он к человекам относится?! – отчётливо выговаривая слова, проговорила Тити. – Не любит он нас, ох не лю—юбит!.. особой формой ксенофобии страдает наш ненаглядный ксенолог. Противны ему человеки, словно монстры мы какие, а не соплеменники… – Тити замолчала, и все подумали, что она закончила речь на этой многозначительной фразе, но – молчание было лишь паузой.
– Словно сам он вовсе и не человек… – последняя фраза были произнесена почти мистическим шёпотом.
В тишине, воцарившейся после этого, отчётливо слышалось, как яростно сопел Бой.
…Сидя у себя в каюте, я обдумывал произошедшее столкновение и всё чётче осознавал свою неправоту. Это являлось, конечно же, глупостью, но я всегда вёл себя вызывающе: никогда не мог промолчать, спорил ради спора – не ради истины, и возражал по любому поводу даже тогда, когда утихали самые непримиримые.
Конечно, я был обижен на основной Экипаж «ПП», лишавший меня, временника, радости общения с неизведанным Иным неизведанного Запределья. Конечно, меня расстроила гибель крыло—руких от лучей наших киберибов, конечно, принц Джон был глупым! человеком! Но… ведь именно экскалибурский наследник может рассказать мне, пускай и глупыми, но понятными словами, о том, как выглядит цивилизация крыло—руких изнутри.
Это был мой шанс.
Ведь случай воистину уникальный. Нечто подобное Кретьен—Шали называл «прецедентом Маугли».
Взгляд изнутри… Мало что в практической ксенологии имело бОльшую ценность, чем подобная возможность.
ВЗГЛЯД ИЗНУТРИ.
Несбыточная мечта любого ксенолога.
…Надо признать, относился ко мне принц Джонни хорошо.
Сравнив в зеркале наши отражения, он вначале смутился необычайному сходству, затем прикинул все его плюсы и минусы, согласуясь с недоступной мне логикой восьмилетнего ребёнка в теле взрослого мужчины, и нашёл это сходство забавным и многообещающим.
Мне приходилось играть в игры, изобретаемые им, и вспоминать известные мне. Наибольший интерес вызвал у наследника упрощённый колабол, в него мы играли в одном заблаговременно приведённом в порядок ангаре. Мячи отыскались в загашниках запасливого Турбо. Два десятка корабельных роботов дополняли команды до требуемых количеств игроков. При иной судьбе из Джонни получился бы неплохой полузащитник, как выяснилось.
Несмотря на то, что Джонни милостиво разрешил мне стать своим приближённым, на какие—либо вопросы отвечать он отказывался, и для того, чтобы выведывать нужные сведения, мне приходилось изобретать различные уловки.