– Мы, старейшины, спрашиваем себя, – начал он, – что такого могли совершить люди в Гвенисе, раз Добрый Пастырь лишил их Своего покровительства? Отчего Он покинул их и позволил волкам, исчадиям Зверя, и пожирателям душ наброситься на Его стадо? Кто навлек на них зло?
Среди деревенских послышались шепот и бормотание. Над залом зашелестело слово «ведьма». И еще «пожиратели душ». Алис чувствовала, что сощуренные глаза со всех сторон уставились на нее и на других детей Гвениса. Она вспомнила о предупреждении Паула никогда не рассказывать о пожирателях душ. Что бы он сказал теперь, если бы она поведала ему о Звере? Вероятно, бросился бежать прочь, подальше от нее. Даже Паул испугался бы ее теперь. Алис охватило отчаяние. Она уже научилась лгать без лжи, но никогда ей не удастся по-настоящему хорошо притворяться, никогда она не сможет уклониться от содеянного. От того, что видела и чему не помешала произойти. И правда прорвется и со зловонием выйдет наружу, вытечет из нее, как мякоть сгнившего изнутри плода.
Верховный старейшина поднял руку ладонью вперед, и деревенские затихли.
– Ответ, друзья мои, состоит в том, что мы ничего не знаем. Мы не знаем, что произошло в деревне Гвенис. Но сами мы обязаны сохранять бдительность. Мы должны зорко и неусыпно следить за проявлениями гордыни, блуда, уныния и чревоугодия.
В голове у Алис началось брожение от этих странных слов, не имевших для нее никакого смысла. Она знала, что чревоугодие – это когда слишком много едят. Ей приходилось слышать, как папа не раз называл верховного старейшину Гвениса обжорой. Глава ее родной деревни, крупный мужчина с большим животом, ухитрялся появляться у них на пороге всякий раз, когда мама пекла пироги.
Мамины пироги… В этом году черничных пирогов не будет. Правда, будут яблочные. То есть могли бы быть. Алис рывком вернулась к реальности. Она понятия не имела, печет ли Мать пироги. Ни малейшего.
Верховный старейшина тем временем продолжал свою речь:
– Мы должны возносить благодарности за то, что Зло, обрушившееся на бедных людей Гвениса, обошло нас стороной. Пастырь счел нас достойными Его заботы. Он осудил нечестивых и пощадил достойных.
Вихрь гнева, как уже не один раз бывало в таких случаях, заклубился внутри у Алис. Эти люди думают, что ее родители были плохими. Но она-то знает, что мама с папой хорошие. Это она, Алис, плохая. Девочка, которая бродила ночью и позволила пожирательницам душ пройти мимо нее. Которая сочла их красивыми. И которая покорно отдала нож Зверю, вместо того чтобы вонзить лезвие в его плоть по самую рукоять, как, несомненно, сделали бы эти добрые люди – жители Дефаида. А она, вместо того чтобы насторожиться из-за запаха дождя, исходившего от Зверя, позволила убаюкать себя, успокоить щекотными прикосновениями его языка.
– Но нельзя полагаться только на покровительство Пастыря, – говорил меж тем верховный старейшина. – Мы должны показать Ему, что достойны Его заботы. Мы отгоним гнусных тварей – исчадий Зверя, построив вокруг Дефаида высокую деревянную Ограду.
В ответ послышались гул голосов и перешептывание.
Верховный старейшина снова поднял руку:
– Я знаю, братья и сестры, знаю. Вы хотите спросить, как это сделать. Мы уже начертали на бумаге наш замысел. Каждый мужчина и каждый юноша Дефаида внесет свою лепту в выполнение нашей задачи. У старейшины Майлса уже готова карта новой, огражденной деревни Дефаид. Всем тем, кто окажется за пределами Ограды, придется переселиться. Да, вы покинете свои дома и построите новые, внутри Ограды Дефаида. Но взамен этой незначительной жертвы вы обретете безопасную жизнь у Пастыря за пазухой. Подумайте о страданиях, обрушившихся на Гвенис. Это предупреждение всем нам. Жители Гвениса приютили у себя Зверя, неведомо как, и встали на ложный путь. Да не ждет нас участь заблудших овец!
Проповедь была окончена. Деревенские поднялись и начали собираться в группы, но волнующие всех вопросы оставались без ответа. Алис посмотрела на Мать и Отца:
– Нам придется переехать, правда?
– Ага, придется, – ответил Отец.
Мать спросила:
– Нас могут заставить? Разве мы не можем сказать верховному старейшине, что наша вера достаточно сильна сама по себе, поэтому нам не нужно покидать свои дома и прятаться за какой-то Оградой?
– Хелед, – сказал Отец. Так звали Мать, Хелед. – Ты знаешь не хуже меня ответ на свой вопрос. Верховный сказал, как мы должны поступить, и нам не остается ничего другого, кроме как повиноваться.
Алис было жаль Мать. Мистрис Аргайл так любила свой дом, и Алис тоже в нем кое-что нравилось. Особенно исполинское дерево во дворе. Такого высокого и толстого ствола Алис в жизни никогда не видела.
А вот Отца она по-настоящему не жалела. История с рубцами у нее на руках не забывалась. Зверь залечил их, но Алис по-прежнему помнила, как сильно ей жгло кожу. Пусть Отец сказал бы, что у него не было другого выбора, да и Алис подозревала, что он бил ее и вполовину не так сильно, как, без сомнения, должен был… К тому же он сделал это, потому что верховный старейшина ему приказал. И все-таки Алис не слишком жалела Отца. А еще она поклялась, когда вырастет, никогда не делать то, чего не хочет. И уж точно ни один черно-белый человек не сможет ей приказывать.
Глава 8
Алис плелась за Матерью к лесу в беспричинной надежде, что, чем медленнее она будет идти, тем скорее Мать забудет о ноже. Но Мать никогда ничего не забывала. Несмотря на ужас предстоящего переезда, на тревогу из-за необходимости покинуть дом и переехать за Ограду, она не отвлекалась от мыслей о ноже.
– Где бы была, Алис, когда последний раз держала его?
Они с Алис стояли на опушке леса, и Мать выжидающе смотрела на девочку. Алис вспомнила самое начало своей жизни в доме у Матери, когда та поначалу не смотрела ей прямо в глаза. Теперь Алис думала, что со стороны Матери это был жест доброты. Потому что Мать знала силу своего взгляда. Знала, что Алис начинает ерзать, когда глаза Матери пригвождают ее к месту. А теперь, понятно, Мать как раз и хочет, чтобы девочка заерзала, ведь ей нужно дать понять Алис, что ее не одурачишь.
Хватило одного движения глаз Алис. Одного ее взгляда во влажный сумрак леса. И хотя она тут же снова уставилась прямо на Мать, было уже поздно. Мать поняла. Она всегда все понимала.
– Ты одна ходила в лес, правда? – с уверенностью проговорила Мать ровным голосом.
– Ага, так и есть.
– Что ж, тогда пойдем искать нож.
Мать резко повернулась и пошла, не оглядываясь по сторонам, и вот она уже в лесу. Она привычно перешагивала через камни и упавшие ветки. Не было здесь ни единого местечка, которого она не знала бы. Они молча продвигались вглубь леса, Мать шла впереди, и Алис вдруг поняла, что она вовсе не занимается поисками ножа. Наконец Мать остановилась и, внимательно глядя на Алис, предупредила:
– Нам придется быть очень осторожными. Намного более осторожными, чем раньше.
Алис молча вздернула голову, как это делала старая собака Гэнор.
– Твои прогулки в лес, Алис… Мне понятна твоя тяга. Я знаю, почему ты это делаешь. Но если ты думаешь, что теперь за тобой не следят… Дитя, ты и представить себе не можешь. Ограду строят не для того, чтобы уберечь людей. Ее строят, чтобы держать людей взаперти. Особенно таких, как мы… – Мать схватила девочку за запястье: – Алис, скажи мне. Скажи, что ты понимаешь.
Понимание пришло внезапно, как удар грома. Алис почувствовала, как вокруг нее смыкаются стены. Задыхаясь, будто из легких выдавливали воздух, Алис кожей ощущала, как погружается в отчаяние. Мать выпустила ее руку. Нутро, казалось, подступило к самому горлу, и Алис с трудом удержалась, чтобы не извергнуть содержимое желудка к ногам Матери.
– Я была осторожна, очень осторожна, – говорила Мать, – но сейчас любой осторожности недостаточно. Нас сожгут на костре как ведьм, если узнают, что мы умеем делать. Не смотри так на меня, дитя, я знаю, что ты понимаешь. Ты поняла, что я сделала с брюхом Мэри. Ты поняла, что я сделала сейчас, когда взяла тебя за запястье. С самого первого раза, когда я увидела тебя за нашим кухонным столом, я все про тебя знала. Не спрашивай меня как. Но я знала.
Целый ворох вопросов взметнулся в голове у Алис, но она боялась, что в любой момент Мать замкнется и снова погрузится в молчание.
– Почему мы такие? Это плохо?
– Это не плохо, дитя. Как это может быть плохо – положить руки на чье-нибудь тело и понять, где оно неправильно работает?
– Тогда почему нас сожгут как ведьм?
– Потому что нас боятся, – ответила Мать, передернув плечами. И этим все было сказано.
Алис вспомнила, как Мать слукавила насчет чая.
– А тот чай для Мэри? Он был чудотворный?
Из горла Матери вырвался странный звук.
– Алис, ты же умная девочка. Не существует ничего чудотворного. Природа делает то, что она делает. Моя мать научила меня, какие корни вызывают роды, а какие помогают женщине исторгнуть из себя послед, точно так же, как ее мать научила ее саму. Но старейшины не хотят, чтобы мы вмешивались. Они считают, что следует отдаться на милость Пастыря, и всё на этом. Если мы выживем, то выживем. Если умрем, то умрем. – Мать снова издала тот горловой звук. – Ты не дурочка, Алис, и я тоже. Поэтому, когда мы переедем внутрь Ограды, я оставлю свой погреб с запасом корней там, где он есть, и мы больше не будем об этом говорить. Думай о том, чтобы уцелеть, слышишь? Как только мы окажемся внутри, наша судьба будет в руках старейшин. А они не позволят нам думать по-своему. Понимаешь, дитя?
Алис кивнула, хотя не была уверена, что ей все понятно. Слишком мало времени. Мало времени, чтобы задать все вопросы. Раньше Мать никогда столько не говорила, как теперь в этом сумрачном, истекающем влагой лесу.
– А как же пожиратели душ?
Мать, прищурив глаза, смотрела на Алис:
– А что?
– Ты не боишься их?
Мать вздохнула. Лицо ее смягчилось.
– Следовало бы, наверное, если учесть, что они сделали с твоими мамой и папой и остальными жителями Гвениса. Но я больше боюсь кашля, который не проходит, или горячки, которая усиливается, что бы я ни делала. Вот из-за чего я не могу заснуть, дитя. – Мать посмотрела в сторону дома. – Пойдем, Алис. Отца пора кормить ужином.