Когда его теперь уже знакомый голос зазвучал у Алис в голове – голос, идущий изнутри, но не принадлежащий ей, – ее охватило сильное волнение. Да, это неправильно, она знала, совсем неправильно. Но именно за этим она и пришла в лес. Она всегда ходила в лес за этим. Чтобы найти его.
– Ты видела их снова, и они видели тебя.
– Ага, – отозвалась Алис.
Она огляделась по сторонам и увидела под деревьями Зверя, приближающегося к ней широкими шагами на согнутых в коленях лапах. Алис рассматривала его кожистые крылья. Интересно, как они выглядят, когда он летит.
Он подошел ближе, совсем близко, и стал принюхиваться. Ноздри его раздувались над клыками, черный язык свисал вниз. Алис чувствовала его дыхание – это был запах опавших листьев. Он постучал длинным когтем по браслету у нее на запястье.
– Дай мне. Дай мне это.
Алис стащила с руки браслет и отдала ему. Зверь зацепил его когтем. Держал его.
– Ты видела, что они сделали? Видела, как они похитили то, что не должно быть похищено?
– Нет, – ответила Алис. – Видела только итог.
– Как и тогда.
Как и тогда. Когда убили ее маму и папу. Ну конечно, то же самое. Забрали других и не тронули ее. А она позволила. Она пальцем не пошевелила, чтобы остановить их. Не стала предостерегать или угрожать. Ей даже не пришло в голову вмешаться. Воистину, она гадкая девочка. Может быть, именно поэтому пожиратели душ ее не трогают. Они едят только добрые души.
– Почему? Почему они не взяли и мою душу тоже?
– Они не забирают детей.
– Почему?
– У них нет ненависти к детям. Пока нет.
– Пока?
Зверь не ответил. Склонив голову набок, он разглядывал ее.
Алис смотрела в его влажные черные глаза, и лес вокруг нее стал расступаться. Она поняла, что падает. В земле разверзлась дыра, огромный Провал, и она падала в него. В Провале ничего не было. И сам Провал был ничем. Больше не осталось ветра, и непогоды тоже не осталось. Исчезли запахи земли и воды. Провал окружал Алис. Здесь не раздавалось ни единого звука, даже ее собственного пронзительного крика, заглушенного и остановленного в груди.
А потом Алис вернулась. Снова вокруг нее рос лес, повсюду слышались звуки капающей с листьев воды, пахло сырым мхом.
– Ты видела Провал. Он расширяется, углубляется, растет и темнеет с каждой новой душой, которую они забирают.
Алис качнула головой, стараясь стереть образ – или ощущение – страшной черной дыры в земле. Это движение вызвало из глубин души ужасное воспоминание.
– Я видела однажды картинку, – произнесла Алис. – На ней был ты. И ты сидел на дне огромной черной дыры и ловил осужденные души, которые падали прямо тебе в пасть.
– Я так не поступаю.
– Ага, – согласилась Алис и поняла, что и впрямь не верит, будто Зверь глотает грешников. Существо перед ней, возможно, и выглядело как на картинке в книге, но было совсем другим. И Алис вспомнила, как когда-то давно по пути в Дефаид Паул говорил ей: все эти байки, которые старейшины рассказывают о Звере и пожирателях душ, на самом деле чепуха, лишь выдумки, которыми они запугивают народ. Книга верховного старейшины – просто выдумка, разве нет? Сказка, которую верховный старейшина рассказывал самому себе и людям, чтобы удержать их на праведном пути. Удержать в стаде. Не позволять разбредаться по лесу, где нет накрахмаленных фартуков и белых воротничков, молитвенных домов, правил, браслетов и записей в книге.
Алис взглянула на Зверя:
– Что ты такое?
– Я Зверь. Вот все, что я есть. Все, чем я всегда был.
– Провал угрожает тебе? – спросила Алис.
– Он угрожает всем и всему.
– Разве ты не способен закрыть его? Не способен остановить пожирателей душ? Ты Зверь, разве ты не можешь творить все, что хочешь?
Зверь молчал. И тогда Алис сделала единственное, что ей пришло в голову. Она потянулась к нему и положила руку на покрытую густой шерстью грудь. И первой ее мыслью было, какой же он хрупкий: она словно коснулась птицы, у которой перьев больше, чем плоти.
А потом она полетела. И она росла. И плыла. Она заставляла почки прорастать, а листья падать. Животные гнездились на ней, сквозь нее ползали жучки и червячки, на ней из яиц вылуплялись птенцы. Она стала землей, водой и воздухом.
И теперь она поняла. Зверю не остановить пожирателей душ, как не остановить их ветру. Или дождю. Или листочку дерева.
– Ты та девочка. Ты как они. Ты должна закрыть Провал.
Раньше Алис хотелось наконец понять, что такое Зверь и почему он явился только ей. Теперь, когда она получила ответ, в ней взметнулась паника, точно стая потревоженных птиц.
– Ты хочешь, чтобы я закрыла Провал, – сказала она. – Но когда? Как?
– Когда будешь готова, ты сама поймешь как.
Зверь присел на длинных лапах. Прыжок – и он исчез из виду.
Где расцветает страх
Сестры уставились на тела мальчиков, распростертые на земле. Больше не будет усталости, не будет страха. Анжелика втянула ноздрями воздух вокруг них. Ничего. Они с Бенедиктой всё забрали.
А из ничего вырастет новый страх. У сестер будет много еды. Со временем.
Бенедикта коснулась ее руки.
– Послушай, сестра, – сказала она, – в следующий раз не будем оставлять тела. Сначала заведем их подальше в лес, перед тем как дать им отдохнуть.
– Почему, сестра?
– Подумай об остальных. Если они так и не узнают, что сталось с их бродяжками, они будут ждать и высматривать их. Чувствуешь их тревогу?
Анжелика коснулась лица сестры и увидела свое отражение в ее глазах.
– Так, сестра. Всё так.
Овцы глазели на них, не прекращая жевать. Пустые глаза на пустых мордах. Сестры поплыли сквозь них. Овец относило в стороны, как снежные хлопья в пургу.
Сестры теперь вернутся в лес. Отправятся в горы. На озёра. Они слетают на другие пастбища других деревень, заманят сонного торговца. Сестер снова обуял голод – столько душ ожидают своего часа.
А потом они заметили еще одного мальчика. Маленького, намного меньше тех близнецов, которых они забрали. Мальчик лежал под деревом, рядом с ним свернулась клубком собака. Мальчик не шевелился, но собака не спала. Она насторожила уши.
– Собака, засни, – проговорила Бенедикта.
И та заснула.
– Мальчик, проснись, – сказала Анжелика.
И он проснулся.
Глаза мальчика распахнулись, сердце его устремилось им навстречу.
– Сестра, – сказала Бенедикта, – он совсем еще ребенок. Его время не пришло.
Анжелика втянула воздух вокруг мальчика:
– Верно, его час еще не настал. Чувствуешь запах, сестра? Он пахнет дождем. У тех, других, кислый запах. Этот свежий. Чистый.
Бенедикта в свою очередь втянула воздух. Да, всё так.
– Заберем его, Бенедикта? Заберем для себя, не дадим ему прокиснуть от страха?
Прежде чем Бенедикта успела ответить, появился другой ребенок, девочка. Та девочка. Та, которая как они, но не они. Они поплыли к ней и, коснувшись девочки, перетекли сквозь нее.
Сестры уловили запах зеленого леса.
Они предложили ей отдохнуть, но она колебалась, и они тоже. Ее час еще не настал, как и у мальчика. Из нее получилась бы скудная трапеза. Сестры вгляделись в ночь и оставили девочку и мальчика там, где нашли их. Мальчик снова заснул, ему снились похожие на деревья женщины. Снились сестры.
Да, они оставили его, но ненадолго. В этом мальчике они уловили томление, его сердце стремилось к ним. Сестрам не придется приходить за ним – он явится сам. И скоро.
Его приведет тоска.
Часть 3Слышишь, он скребется в дверь?
Глава 12
Мать взяла на себя вину за потерю браслета с номером 9. Она объяснила мистрис Майлс, что не надо было ей посылать Алис так рано, до того, как она выспалась. Стоит ли удивляться, что ребенок потерял браслет, сказала она. А потом Мать отдала мистрис Майлс последний оставшийся у нее горшок с черничным вареньем.
На следующий день после того как Алис с Дельвином нашли тела Албона и Арона, Дельвин исчез. Старейшины заявили, что мальчик убежал, но дежурившая на воротах охрана утверждала, что его никто не видел. Алис представила, как маленький Дельвин в шапке на светловолосой голове забирается в фургон одного из фермеров. А потом выскальзывает оттуда, никем не замеченный. И конечно, он убежал в дневное время, когда никому из детей Гвениса не придет в голову вспомнить о нем или остановить его. Он убежал, пока сироты спали.
Со временем утрата трех братьев стала основой поучительной истории, которую в Дефаиде рассказывали на ночь детям.
– Сурова расплата за непослушание, – внушали им.
Троих детей Гвениса не стало, и жизнь в Дефаиде вернулась в прежнее русло. Но тремя потерями дело не ограничилось. Дельвин был первым бродяжкой, а после него сбежали еще восемь сирот Гвениса. В отличие от Дельвина, всем беглецам, исчезнувшим вслед за ним, уже исполнилось шестнадцать лет. Они, как обычно, пошли ночью на пастбище охранять овец и больше не вернулись.
Когда сбежал первый шестнадцатилетний, деревенские зафыркали. На оставшихся детей Гвениса стали смотреть с презрением. Поселяне вспоминали слова верховного старейшины, который любил повторять: «Подобное стремится к подобному». На всех этих детях, шептались жители Дефаида между собой, лежит печать Зверя.
Затем пропал еще один шестнадцатилетний. Потом третий. Мысли деревенских обратились к собственной судьбе. Об этом не говорилось вслух, но Алис тем не менее чувствовала, как страх витает в воздухе. Запах страха приносил легкий ветерок, он щекотал Алис ноздри. Она читала мысли деревенских: «Кто будет охранять Ограду, если все дети Гвениса убегут?»
Пока жители Дефаида в тревоге перешептывались между собой, дети Гвениса держали язык за зубами. И только когда они уходили на закате на пастбища, разговор иногда переходил на тему бродяжек. Одни надеялись, что беглецы благополучно добрались до другой деревни. Другие придерживались противоположного мнения, но держали его при себе, особенно если речь заходила о братьях или сестрах присутствующих. Но все очень старались не связывать убежавших и женщин, похожих на деревья. Инид раздала всем плотные клубочки шерсти и велела засовывать их в уши по ночам, если вдруг послышится пение. Алис видела, что старшие сироты закатывают глаза и выбрасывают клубочки. Разве затычки в ушах спасли бы Албона и Арона, говорили они. Стоило очередному сироте Гвениса достичь шестнадцати лет, с этого момента как будто переворачивались огромные песочные часы и начиналось ожидание. Много месяцев подряд после ухода Дельвина Алис, вместо того чтобы следить, не появилось ли на горизонте Зло, не шныряет ли оно среди овец, все искала взглядом светловолосую головку Дельвина. Со своего поста на Ограде или с пастбища она высматривала мальчика каждую ночь. А когда утром открывались ворота Ограды, она надеялась увидеть, как он проскользнет внутрь, бледный и тихий, подвижный и юркий. Но он не вернулся.