Черная лента талого снега вела Алис все дальше, через упавшие ветви вокруг пней, между деревьями, в обход крупных валунов. Вверх, вниз, вправо, влево, и вот уже онемелость поднялась от ступней вверх по ногам, и девушка больше падала, чем шла. Голова кружилась, в ней гремело с каждым судорожным рывком вверх или вниз. Алис было плохо, очень плохо. Она слишком часто видела жар у других, чтобы не распознать его у себя.
Уже некоторое время тропа шла вверх. Алис вспоминалось, что между Дефаидом и Гвенисом высился холм – черный курган на фоне северной стороны неба. Справа от нее уклон становился все круче, тропа вела вверх. Время от времени тропа вздыбливалась, и Алис приходилось цепляться руками за землю, чтобы продвигаться вперед. Сквозь шерстяную ткань перчаток пальцы зарывались в кору упавших стволов и царапали по камням. Теперь онемение охватило и руки.
Подъем становился все круче. Алис села на камень, опустила голову на руки, чувствуя, как холод камня проникает сквозь одежду внутрь, к ягодицам и бедрам. «Не могу, – думала она, – больше не могу».
А потом вдруг ощутила запах земли и дождя, почувствовала когтистую лапу у себя на плече. Тонкий коготь провел по щеке. Но нет. Не было никаких когтей, только голос в голове и груди.
Еще немного, девочка. Вон там. Ты почти пришла.
Надо снова встать. Усилием воли Алис заставила ноги держать ее и нести вперед, хоть и не была уверена, что они долго смогут ей повиноваться. Но ей удалось снова двинуться вперед, и она продолжала карабкаться по тропе. А потом Алис уже ползла, изо всех сил втаскивая себя наверх по камням через землю и грязь, а листья и стебли забивались ей в одежду и волосы. Она больше не смотрела под ноги. Она видела только полосу растаявшего снега перед глазами, ведущую вперед.
Когда подъем внезапно кончился, Алис на минуту перестала понимать, где находится. Впереди опускался гладкий, плавный склон, а внизу к скале приткнулась маленькая деревянная хижина. Черная лента проталины вела прямо к двери.
Алис решила, что это сон. Наверное, жар полностью завладел ее телом, а на самом деле она снова где-то в лесу, забилась в снег, замерзает во сне и скоро умрет. Она поднялась во весь рост, посмотрела на хижину внизу, потом на небо. Оно утратило свою чернильную темноту, звезды начали исчезать. Близился рассвет. Снег вокруг хижины сверкал белизной, на крыше тоже лежала толстая снежная шапка. Алис толкнула дверь и увидела, что хижина примыкает ко входу в небольшую пещеру. У одной из стен был сооружен каменный очаг, а в нем высилась аккуратная кучка дров и растопка. На выступе лежало огниво.
Девушка упала на колени перед очагом, стащила с рук грязные перчатки и негнущимися пальцами взяла огниво. Поначалу ей не удавалось заставить пальцы работать – они распухли и не шевелились. Но потом из огнива вылетела искра, пламя занялось и начало разгораться. Дрова весело затрещали, и Алис, усевшись на корточки, принялась ждать, когда наконец согреется.
Огонь пылал оранжевым цветом, и Алис огляделась по сторонам. Пол был выстлан толстым слоем соломы, а сверху лежали овечьи шкуры. Хижина слегка накренилась; казалось, она вот-вот упадет. Похоже, здесь много лет никто не жил. Алис нагнулась и понюхала солому. Несвежая, заплесневелая. Шкуры сырые и жесткие от старости. Еще одна куча соломы лежала около двери. Алис пропустила ее сквозь пальцы. Когда-то здесь обитало животное, но очень давно.
Девушку колотила дрожь, и она снова подползла к огню. Надо поесть. Но при мысли о еде Алис затошнило. Тепло от очага согревало только кожу, а внутри она вся застыла. Было очень холодно; казалось, она уже никогда не отогреется. Алис стащила ботинки и поставила их поближе к огню, но не слишком близко, чтобы не подгорели. Потом заставила себя снять промокшую одежду и, оставшись в одной сорочке, забралась под овечьи шкуры. Голова раскалывалась, и Алис прижалась затылком к соломенной подстилке. Потом повернулась на бок, подтянула колени к груди и обхватила горящие щеки холодными пальцами. Взгляд ее был устремлен на огонь.
С правой стороны очага она увидела плоский камень, высотой до колена, достаточно широкий, чтобы на него можно было поставить чайник. На нем что-то лежало. Языки пламени лизали камень, и Алис, несмотря на лихорадку, захотелось узнать, что там. Глаза закрылись раз, другой, но она решила, что сначала нужно рассмотреть вещь из очага, даже если придется выползти из-под теплых шкур.
Хижина была так мала, что оказалось достаточно податься вперед и протянуть руку. На камне лежал не один предмет, а целых два. Алис нащупала их пальцами и схватила.
Первым предметом оказался маленький острый нож с деревянной рукояткой, вырезанной вручную.
Вторым – тяжелый железный браслет с выгравированным номером 9.
Послышалось хлопанье широких крыльев и глухой стук, как будто на крышу села тяжелая птица. Алис бросила нож и браслет на пол, потом поглубже забралась под шкуры, натянула их до самых глаз, сжала в кулаки ледяные пальцы и сунула их под голову. Ее колотило; стоило моргнуть, и глаза не желали открываться снова, но девушка пересилила себя, потому что в хижине кто-то был.
Прямо напротив нее, так близко, что можно было потрогать, – если образ вообще можно потрогать, – сидела женщина, явно мать. А рядом – коза и две девочки. Коза вздохнула и пристроила морду на кучку сена. Женщина смотрела в огонь. Девочки положили головки матери на колени и смотрели только друг на друга. Она взялись за руки и крепко держались.
Девочки были зеркальными отражениями друг друга, и все же Алис узнала обеих. Вот Бенедикта. А вот Анжелика. Они соединили руки и сердца. Еще до того, как жизнь разрушилась. Когда еще возможен был выбор. Алис закрыла глаза и заснула.
Отец велел Матери и Алис залезть в фургон. Потом прищелкнул языком, дернул поводья, и старая ломовая лошадь потянула за собой повозку.
Уже смеркалось. Алис знала, хотя никто ей не говорил, что они опаздывают, очень опаздывают, что вот-вот закроют ворота Ограды и им грозит остаться снаружи. Она сидела в глубине фургона и смотрела на убегающую назад дорогу. А потом повернула голову и увидела: впереди на козлах только Отец, Матери нет.
– А где Мать? – спросила Алис.
Отец оглянулся. Взгляд его был неподвижен.
– Наверняка где-то позади.
Алис обернулась и начала всматриваться в темноту, еще более густую и непроницаемую, чем впереди, потом снова повернулась к широкой спине Отца в черном плаще:
– Останови фургон, нужно вернуться за ней.
Алис показалось, что воздух стал вязким, – так долго ее голос доходил до Отца.
Фургон остановился, Алис спрыгнула вниз и на бегу принялась звать Мать. Она мчалась, не чуя под собой ног, – сначала через поле, потом слева показался лес, такой глухой и темный, что она видела только деревья на опушке. Но где-то в глубине чащи мелькало белое пятно, и Алис разглядела Мать в ночной рубашке. Она побежала к ней, но путь постоянно преграждали деревья, а Мать почему-то не слышала ее и, вместо того чтобы приближаться, уходила все дальше и дальше.
А потом среди обычного леса появились другие деревья – женщины с потоками длинных волос, стекающих вниз по плечам. В их кудрях запутались листья. Женщины стремительно плыли сквозь чащу, намного быстрее, чем бежала Алис, и никогда не спотыкались о корни. А потом все эти женщины повернулись к Алис, и она увидела у каждой из них собственное лицо. Только ее лицо, снова и снова. Мать тоже увидела женщин и повернулась к Алис. В темных глазах застыл вопрос. Алис хотела позвать Мать, но из горла не вылетало ни звука. Тогда те, другие, которые были Алис, окружили Мать, и она пропала из виду, потому что ее поглотило море Алис с листьями в волосах.
Глава 25
Когда Алис проснулась, огонь уже погас, и в хижине было холодно. Сквозь щели в ставнях пробивался слабый, водянистый свет. У нее отсырели волосы, сорочка прилипла к телу. Лоб пылал, и, когда она села, голова немедленно налилась болью. Нужно идти, иначе она умрет тут, а ей, кажется, совсем не хочется умирать. Может, удастся продвинуться еще немного вперед.
Алис зазнобило, и она торопливо начала одеваться. Платье и пальто вполне просохли, хоть и не сохранили тепло огня. Вот бы еще нашлась сухая сорочка. А в этой, когда Алис полностью оделась, было неприятно, потому что сырая ткань липла к спине, груди и рукам. Она опустилась на корточки и открыла мешок, который собрала Инид. Прежде всего, она сунула внутрь нож и браслет, а потом вытащила завернутые в полотенце кусок хлеба, сушеное мясо и яблоко. Нужно поесть, думала Алис, она должна поесть.
Она слишком ослабела, чтобы чего-то бояться. Жар, казалось, притупил способность беспокоиться о том, что далеко, не прямо перед ней. А перед ней лежал хлеб. Она поднесла его ко рту, откусила и начала жевать. У хлеба был вкус пыли, и горло отказывалось его пропускать. Алис снова завернула его и убрала в мешок. Если она не в состоянии есть, то нужно хотя бы попить. Можно набрать в рот снега, он растает и получится вода. Алис забросила мешок за спину, натянула перчатки, обмотала горло шарфом и вышла из хижины. Полуденный свет был неярким. Она остановилась в нерешительности. Ветер продувал насквозь. Может, стоит остаться здесь еще на одну ночь.
От ленты талого снега, которая привела ее из Дефаида к хижине, не осталось и следа. Но в другом направлении – в сторону мертвого Гвениса – пролегла новая проталина. Алис совсем растерялась. Остаться или идти? Но внезапно налетел ветер, и его порыв погнал девушку вперед по влажной черной тропе. Алис показалось, что она слышит хлопанье огромных крыльев, и она оглянулась на хижину. Но там никого не было, и на крыше по-прежнему лежал толстый пласт снега. Она подняла голову и посмотрела на небо, одновременно боясь и надеясь увидеть летящего Зверя. Однако в вышине только плыли подгоняемые ветром облака.
Алис стащила перчатку и зачерпнула небольшую горсть снега. Рот и горло обожгло холодом. Она взяла еще одну горсть. Именно такой совет ей дала бы Мать.