— Надеюсь, вы меня не обманываете, — Готтенскнехт покосился на Зоровавеля, словно ища поддержки. Тот сидел, задумчиво потирая челюсть.
— Сравните с фотографиями; — возмутился я. — Не нарисовал же я его на самом-то деле!
Готтенскнехт действительно извлек пачку снимков и принялся дотошно сличать с подлинником. Басурман угрюмо курил, и было видно, что его мысли заняты совсем другими проблемами. Купидон тоже помрачнел, одному Готтенскнехту все было нипочем, он сосредоточенно копошился в бумагах, педантично отыскивая различия, словно я и вправду мог подделать книгу. Да если бы такое было в моих силах, мы не сидели бы здесь, а я давно бы стал богатым и уважаемым человеком в своем, очень узком, кругу.
— Да, это есть она, — заключил пресвитер.
— Я готов прямо сейчас рассчитаться с вами за личные вещи ас-Сабаха, — сказал я.
«Братки» с интересом уставились на меня. Осознание того, что у Друга Ордена имеется при себе много наличной валюты, заставило их глаза неприятно заблестеть, я же снова подумал о необходимости постоянного ношения пистолета. Дадут сейчас по башке — и гуд бай, Америка. Захоронят сегодня ночью два трупа вместо одного. Эвон, как Басурман косится. «Тяжело в России без нагана!»
— Превосходно. — Готтенскнехт скрылся в соседней комнате, стукнула какая-то дверца, небольшого, судя по звуку, размера. Он что, в шкафчике предметы хранит или в прикроватной тумбочке? Вероятно, так оно и было — он тут же вернулся, держа в руке перстень, браслет и кинжал.
— Мы договаривались на шестьдесят тысяч, — напомнил он.
Я освободил внутренний карман. Тамплиеры пожирали глазами шесть плотных кирпичиков.
— Пересчитывать будете? — спросил я.
Готтенскнехт положил на стол предметы, сел и разорвал обертку первой пачки. Басурман негромко вздохнул. Немец послюнявил пальцы и начал скрупулезно перебирать купюры. Бумажки были новенькие, одной серии, и с трудом отделялись друг от друга. Наконец пресвитер отложил последнюю «котлетку» и придвинул раритеты ко мне.
— Они ваши, — сказал он.
Я засунул драгоценности в карман, который сразу отвис. Теперь я был свободен, за исключением одной лишь трудности, связывающей меня с Орденом.
— Ключи от машины я оставляю вам, — тоном, не терпящим возражений, произнес я. — Пригоните потом на место.
— Эй, а сам? — спросил Басурман.
А что «сам»? Мне лишний раз рисковать не хотелось, тем более так по-глупому. Что, если нас поймают менты, когда мы будем сбрасывать в яму труп Истребителя? Свое я получил, оставалось разойтись с испанцами и стать свободным, как ветер. Меня ждала обеспеченная спокойная жизнь, а менять ее на десять лет «строгача» как-то не хотелось.
— Сам? — Пора было поставить оппонента на место. — А ничего. Хочешь, могу на ближайшей помойке твоего корешка скинуть, устраивает тебя такой расклад?
Басурман резко поднялся, я тоже вскочил, машинально сунув руку за пазуху. Зачем — пописать его антикварным «пером»? Басурман же понял мой жест вполне правильно, откинул полу плаща и выхватил свой акинак. Снова мечи, не день, а сплошной рыцарский турнир какой-то!
— Ладно-ладно-ладно, — заорал Фридрих Готтенскнехт, преграждая нам путь друг к другу. С его стороны это был достаточно смелый поступок. — Прекратить, прекратить!
Допускать кровопролитие в собственном доме не входило в его планы. Миротворческие усилия пресвитера увенчались успехом. Я с независимым видом уселся на место, а Басурман с видимой неохотой, но все же убрал тесак и уставился на начальство, ожидая дальнейших распоряжений.
— Никаких драк, — возмущенно крикнул Готтенскнехт, — хватит нам трупов. Делать будем так: Зоровавель и вы, Илья, отправляетесь вместе в лес и там перегружаете тело брата в «судзуки». Дальше мы будем заниматься им сами. Вы больше в наши дела не вмешиваетесь, если сами того не хотите.
— Разумно, — согласился я.
— Идите же, — сказал пресвитер.
Зоровавель поднялся и направился к дверям.
— Приятно было познакомиться, госопода, — произнес я на манер Эррары и вышел, полный желания никогда больше тамлиеров ни видеть, ни слышать.
— Куда двинемся? — спросил Зоровавель, когда мы садились в лифт.
— На Выборг надо, — прикинул я. — По Московской трассе мы леса нескоро увидим, на Колтушском шоссе тоже.
— Через Ольгино поедем?
— А может, лучше на Каменку махнуть? — сообразил я. — По «пьяной» дороге?
— Ты ее знаешь?
— Да уж не заблудимся. — Лифт остановился, и мы вышли во двор.
Не знаю, почему так получается, но каждый труп, по-моему, разлагается по-разному. Может быть, я предвзято к этому отношусь, но в машине, пока она стояла закрытой, возник некий характерный душок, от которого я постарался избавиться, врубив на полную мощность вентилятор. Путешествовать с мертвецом на заднем сиденье вдруг стало невыносимо противно.
По безлюдной дороге в объезд поста ГАИ мы забирались в лесную глухомань, пока крошечные колесики микроавтобуса не стали буксовать в раскисшей от дождя земле. Мы остановились борт к борту, я откинул сиденье, и мы перетащили тяжеленное, точно каменное, тело. Удивительно, как меняется человек после смерти. Я вспомнил, как мы со Славой прятали трупы арабов. Не приведи Господь пережить такое еще раз: таскать на себе людей, превратившихся в больших кукол, страшно неудобных для переноски из-за своей ватной мягкости. Я вспомнил мертвого Петровича. Казалось бы, вот он — друг, но это уже не друг, это его тело, а самого друга нет.
— Погоди, — Зоровавель огляделся, — чего по два раза ездить…
Он подошел к куче валежника и внимательно изучил ее.
— Годится, — заключил он. — Кто его здесь найдет?
Он подогнал автобус к куче, мы расчистили площадку, положили туда скрюченного Истребителя и завалили горой веток. Достойное место выбрали тамплиеры для своего товарища. Брата! Впрочем, «братанов» в окрестностях немало лежит: город живет своей бурной жизнью. А место здесь и в самом деле дикое. Если труп проваляется до снега, то раньше весны его точно не найдут, а весной он будет похож черт знает на что. Не исключено, что барсуки и лисы помогут — говорят, они в последнее время тут здорово расплодились. Еще бы, на таком корму!
Зоровавель залез в кабину, а я пошел к «Ниве». Опуская сиденье, я заметил лежащий на полу меч.
— Эй, — крикнул я, достав железяку. Зоровавель притормозил рядом. — Куда его?
— Сам решай, — пожал плечами тамлиер. — Оставь себе, если хочешь. Мне-то он не нужен. Пока!
— Счастливо, — пробормотал я вслед газанувшему «судзуки».
Похожий на малолитражку микроавтобус резво заскакал промеж берез.
«Вот так братство! — подумал я, устраиваясь на водительском сиденье. — Отслужил свое — и добро пожаловать на корм для животных. Никаких тебе почестей. К черту такой Крестовый поход!»
Чтобы не простудиться, я закрыл окошко и включил отопление. В салоне уже ничем не пахло.
12
Доктор Амнон Шилух прибыл сразу же после того, как Готтенскнехт сообщил ему о находке «Книги Жизни». К этому моменту вернулся Зоровавель, доложивший о захоронении трупа. Пресвитеру было жаль преданного слугу, первым вступившего в Петербургский Дом ОНТ, но сей славный тамплиер отдал жизнь за священное дело спасения белой расы и получил достойное место на небе. Готтенскнехт решил, что увековечит память о нем, поместив его имя на стене церемониального зала замка Верфенштайн наряду с другими, заслужившими вечный почет членами Ордена.
Когда появился профессор Шилух, Готтенскнехт отправил тамплиеров вниз — «поохранять» парадное, дабы не мешать руководителям вести деловую беседу. Пресвитер хотел выторговать максимально возможное вознаграждение. Разумеется, об участии израильской разведки им упомянуто в отчете руководству ОНТ не будет, так что проведение рискованной операции, стоившей жизни одному из братьев, станет заслугой исключительно Фридриха Готтенскнехта, сумевшего вернуть древний манускрипт в Святую землю. Акция наверняка привлечет новых братьев, настоящих арийцев, которые приедут из Германии, чтобы вступить в ряды Санкт-Петербургского Дома и основать в России настоящую колонию тамплиеров. Она привлечет под свои знамена множество неофитов из местных жителей, и недалек будет тот день, когда победоносная армия рыцарей снова пойдет на восток, сокрушая лавины азиатов. Честолюбивые мечты пресвитера прервал резкий звонок в дверь.
— Преподобный, к вам доктор Шилух, — оповестил Зоровавель, и Готтенскнехт предложил тамплиерам спуститься вниз.
Борз наблюдал за подъездом из окна машины, припаркованной за детской площадкой. Рядом на сиденье теснились двое сирийцев, а спереди находились Касем Хашими и водитель. Вторая машина пряталась с другой стороны двора, отсюда ее не было видно.
После того как Тахоев сообщил о местонахождении «защитников угнетенных коммерсантов», за квартирой тамплиеров было выставлено наблюдение. Хашими разыскал жену Катырбекова и повозил ее с собой, пока она не опознала в одном из бойцов убийцу Искандера Надировича, что подтвердило причастность ОНТ к смерти аль-Мазбуди, и было решено поставить крест на деятельности этой команды.
Инициатива Борза, вызвавшегося поучаствовать в деле, не вызвала у Касема подозрений. Свой товар назад врач получить явно не сможет, ибо Хашими, которому, конечно же, было хорошо известно о всех делах своего шефа, давно продал тканевые материалы, а деньги с чистой совестью положил в карман. Пусть вайнах успокоит душу, выплеснув злость на истинных виновников неудачи.
Касем внимательно изучал троицу, тусовавшуюся у крыльца. Убийца Катырбекова выделялся мускулатурой и ростом. Хашишин, разглядывая его в бинокль, от ярости скрипнул зубами: вот такие, как он, попирают землю Палестины, убивая правоверных мусульман! Брат Касема сражался в боевой группе «Хезболлах», деньги для которой делались здесь, в странах Европы, продажей опиума, доставлявшегося с афганской территории по маршруту бывшего Великого шелкового пути. Опиум был смыслом жизни Касема, даже сейчас он чувствовал во рту его горечь.