Неожиданно Валя резво опустилась на одно колено, и пальто вдруг, как живое, рвануло по её рукам, само собой надеваясь. При этом оно вывернулось наизнанку, обнажив тысячи мелких зубов на поверхности. Зубы принялись стучать друг об друга. Их гул разнёсся по лестничной площадке, заполнил пространство вокруг, залился в уши, и Виталька погрузился в этот звук, как в воду, почувствовал, что задыхается, что не может пошевелиться. Исчезла площадка, лифт, двери квартир. Растворились стены, пол и потолок. В сером пространстве без низа и верха остался только монотонный звук.
Клац-клац-клац!
Его снова выдернули из привычного мира в мир грёз. Тело зачесалось – на этот раз сильно, едко, так, что хотелось впиться ногтями в кожу и раздирать её, раздирать до крови. Где-то зародился шум стадиона. Толпа скандировала. Люди хотели увидеть, как Виталька победит в стометровом забеге. Он и сам хотел победить, ведь так можно было избавиться от зуда. Нет ничего хуже в жизни, чем зуд от несбывшихся желаний.
– Нет уж! Не сегодня!
Голос тёти Нади прозвучал чужеродно, от него сделалось больно. Виталька поморщился. Он хотел остаться среди зубного скрежета навсегда, затянуть шнурки на кроссовках, почувствовать упругое покрытие беговой дорожки – и рвануть стометровку прямо сейчас.
Но тётя Надя всё же вмешалась. Он увидел сначала её – ворвавшуюся в серое ничто, – а потом Валю в пальто, стоящую поодаль. Тётя Надя схватила девочку за плечи, не обращая внимания на мелкие острые зубы, тряхнула с силой, потом ещё раз, уронила на колени. Острый кончик зонта упёрся Вале в подбородок.
– Нет! Нет! Нет! – закричала Валя жалобно, по-детски. – Не бейте меня, пожалуйста! Это не я, это чудовища! Чудовища!
– Вытряхивайся! – велела тётя Надя.
А вокруг – клац-клац-клацали зубы, сжирая привычный мир. Где-то аплодировали, свистели, жаждали забега. Виталик готов был побежать прямо сейчас. Из этого мира в мир грёз. Своих грёз и желаний.
Он видел, как Валя отстранилась от тёти Нади, выскальзывая из пальто, упала на колени, отползла куда-то в серость и растворилась, как краска в воде. Тётя Надя придавила пальто коленом и стала рвать его, отпарывая рукава, ворот, манжеты.
– Думаете, у меня нет такого зонта? Думаете я без артефактов? Сильно просчитались во второй раз, мои хорошие. Я подготовилась. О, я давно вас ждала.
Возле Витальки, стуча, прокатились пуговицы. Это слабое постукивание вывело парня из транса. Он моргнул – раз, другой – и понял, что больше не слышит шума стадиона. Стало очень тихо. Вокруг него медленно проступала сквозь серость лестничная площадка, будто невидимая рука умело рисовала её на листе бумаги. Вернулись двери квартир, стены, выкрашенные блестящей синей краской, потолок в штукатурке. У лифта на полу лежала Валя, лицом вниз, зажав уши ладонями.
И ещё слышался треск рвущейся ткани.
Виталька поднялся, чувствуя, как проходит зуд. По телу пробежала болезненная дрожь, ноги и руки будто затекли. Он неторопливо подошёл к Вале, опустился перед ней, дотронулся до ладони. Рука была тёплой. Валя вздрогнула, но головы не подняла.
– Всё в порядке? – спросил Виталька. – Это пальто. Его больше нет. Не надо бояться.
Валя какое-то время молчала. Потом произнесла глухо:
– Я и не боюсь.
– Тогда что?
– Я вас чуть не убила, обоих.
Виталька беспомощно оглянулся на тётю Надю. Она собирала обрывки пальто в пакет. Поймав взгляд, слабо ухмыльнулась и произнесла:
– Надо покончить с этим.
– Если вы хотите сжечь пальто, то пойдёмте ко мне, – ответила Валя, всё ещё не поднимая головы. – Это можно сделать только у меня в квартире.
Темнота расступалась неохотно. Лариса моргала, но никак не могла проморгаться. Казалось, будто в глаза набилась пыль и искажает мир вокруг, делает его серым, зернистым. Запах тоже стоял пыльный, как в чулане или в подвале у бабушки, где она хранила банки с закрутками.
Наконец Лариса разглядела длинный коридор в каком-то здании. Дощатый пол, стены, а на стенах – портреты людей. Именно портреты, не фотографии, хоть и очень детально прорисованные. Люди все были пожилыми, лет за шестьдесят. Одеты в строгие костюмы, смотрят грозно. Почти все – мужчины.
Ни одного окна. Под потолком – редкие лампы. Они вроде бы горели, но свет был тусклый и ещё больше нагнетал темноту вокруг.
Возле Ларисы лежал Димка. Он не пришёл в себя, глаза были закрыты, но грудь поднималась и опускалась.
Зато очнулся Боря. По щекам его текли слёзы, Боря плакал беззвучно, обхватив согнутые в коленях ноги. Лариса нащупала его ладонь, крепко сжала и шепнула:
– Не реви. Ничего страшного не произошло.
– Что я наделал? – спросил Боря тоже шёпотом. – Что это вылетело у меня из рук? Я сжёг всё вокруг. А вдруг мы умерли?
– Если умерли, то это… – Лариса огляделась, тщетно пытаясь разглядеть что-то дальше пыльной серости. – Это довольно странное место после смерти. Похоже на грёзы, о которых писала мама. Город Спящих или ещё что-нибудь в таком духе.
– Мне страшно.
– Мне тоже. Но давай подумаем, как нам быть дальше. Видишь, мы ещё разговариваем, дышим. Значит, не всё потеряно, верно? Попробуем привести в чувство твоего брата.
Растолкать огромного Димку было непросто, но в конце концов он открыл глаза и несколько секунд разглядывал склонившееся над ним лицо Ларисы. Потом пробормотал:
– Всё, конец нам? Окочурились?
– Не дождёшься, – буркнула Лариса. – Мы в грёзах… наверное.
Димка сел, растирая виски и лицо ладонями. Осмотрелся, щурясь, протёр ещё и глаза.
– Что произошло? Последнее, что помню, это как всё вокруг горело и плавилось.
– Я что-то натворил, – не удержавшись, снова заплакал Боря. – У меня из рук… огонь! Я не специально, честно. Не знаю, что случилось!
– Не об том сейчас, – ответила Лариса. – Мы оказались в грёзах. Возможно, переместились через тот самый тоннель между мирами, о котором писала мама. Может, призрак помог. Я не знаю.
– Если окочурились, то это надолго. – Димка поднялся, с интересом разглядывая коридор. Дотронулся до стены. – Холодная. Интересно, что это за место?
Димка как будто никогда ничего не боялся. То с пожирателями дерётся, то сейчас вот осматривается как ни в чём не бывало. Лариса взяла Борю за руку, шепнула:
– Смотри, брату не страшно, значит, и нам не должно быть. Если что, он защитит.
Боря всхлипнул в последний раз, кивнул и тоже поднялся.
– Нам надо куда-нибудь двигаться, – сказал Димка. – Движение – жизнь, знаете поговорку? Мне на тренировке постоянно повторяют.
Втроём они пошли по коридору. Пространство вокруг не желало расступаться, темнота стремительно поглощала места, которые они только что проходили, даже пыль будто застывала в воздухе, не реагируя ни на что. Больше всего это походило на трёхмерную картинку, иллюзию. Казалось, если снять с глаз невидимые 3D-очки, как в кинотеатрах, то мир рассыплется (и, может быть, вернётся в своё начальное состояние?). Но очков не существовало.
Внезапно кто-то оказался рядом. Лариса не успела понять, что произошло. Возле неё вдруг вырос высокий силуэт и обвил длинными тонкими пальцами плечо. Взрослый женский голос сухо произнёс:
– Так-так. Почему не на уроке?
Очертания лица скрывала темнота. Была видна только одежда – строгий пиджак, серая юбка, туфли. Будто это была одна из пожилых женщин с портретов на стене. Лариса дёрнулась, но пальцы держали крепко. Димка сделал шаг в их сторону, но рядом из серости и ломкого света сформировался ещё один силуэт, и другой женский голос – не менее строгий – сказал:
– История началась десять минут назад. Живо в класс все трое.
– В какой класс? – вырвалось у Ларисы.
– Смешные. Марина Львовна, отведите учеников, пожалуйста. Каждому строгий выговор за вольное поведение. Проследите, чтобы отметки были проставлены в дневники.
– А если я не пойду? – Димка сжал кулаки.
Сейчас ударит. Он может. А Боря может выплеснуть пламя из ладоней, если постарается. У всех есть способности. А Лариса…
Она ничего не успела. Разве что моргнуть – в тот же миг силуэты растворились, чернота моргнула в ответ. Коридоры, стены, потолок, портреты и тусклые лампочки исчезли, а вместо них сразу же появилось что-то новое. Будто сменился кадр в кино.
Лариса поняла, что сидит за обычной школьной партой. Перед ней лежали тетрадь, пенал, несколько карандашей, ручка. Место рядом пустовало. Вокруг тоже были парты, едва различимые в сером свете. Кто-то за ними сидел – не разобрать кто. Тёмные силуэты. Впереди виднелся чёрный квадрат школьной доски. Перед ним сформировался сгусток черноты. Он говорил женским голосом:
– Итак, что мы знаем о возникновении крепостного права на Руси? Начнём с того, что…
Лариса закрыла и открыла глаза. Ничего не изменилось. Сквозь большие окна слева тяжело просачивался ржавый свет. За окнами не разобрать ничего.
Лариса выскользнула из-за парты, зацепив ногой рюкзачок.
– Предпосылками к возникновению крепостного права послужили ограничения свобод… Филимонова, ты куда-то собралась?
Вопрос прозвучал так, будто Лариса училась в этом классе уже много лет и много же лет куда-то выходила, заставив учителя заскучать и раздражаться от её поступков. И откуда им известна её фамилия?
– Ну же, мы ждём. Расскажи всем, Филимонова, куда ты хочешь сходить? В туалет? К директору? Или снова просто прогулять очередной урок?
Ей стало стыдно, хотя и непонятно из-за чего. Ведь Лариса ничего не сделала. Она вообще здесь впервые. А уроки никогда не прогуливала даже в настоящей школе.
– Мне просто… надо, – пробормотала она, не зная, что ответить.
Стало страшно.
– Всем надо, Филимонова. Что ты хочешь? Вырасти необразованной? Похвальное желание. Давайте все вместе поддержим нашу милую Ларису. Ну же, похлопаем ей. Не стесняемся. Остаться глупой на всю жизнь – это достижение!
По классу зашелестели робкие хлопки. Неприятный чёрный силуэт вытянул перед собой два тонких отростка, похожие на руки, и тоже зааплодировал. Лариса невольно вжала голову в плечи.