Ещё не хватало, чтобы появилась охрана. Димка обогнал всех и направился к стойке регистрации, отчаянно жестикулируя. Если уж отвлекать, то по уму.
– Молодой человек… – На Димку надвинулась медсестра в белом халате и с синей пластиковой папкой наперевес. – Вы к кому? Уже не работаем. На посещения надо было приходить полчаса назад.
– Но я так торопился! Так бежал! – затараторил Димка, отчаянно глядя на тётю Надю. Сообразит ли шмыгнуть в лифт, не задерживаясь. – К маме, она в реанимации… Вот, брат, хочет проведать… Он со школы только, вторая смена, дополнительные занятия, всё такое… Мы одним глазком…
– В реанимации? – Женщина остановилась, разглядывая детей из-под очков. – И кто там у вас лежит? Фамилия какая?
– Мамочка любимая. Свиридова. – Димка поднялся по ступенькам и замер в метре от женщины, у стойки регистрации.
Боря крепко держал его за руку и корчил рожи, как будто переживал или едва сдерживал смех – не разобрать.
– Не припомню такой.
– Сегодня поступила… авария… возле автозаправки той, что на краю города, знаете?
Тётя Надя сообразила. Поманила за собой Ларису и Валю и повела к лифту. Димка проследил за ними взглядом. Все всё успеют, и ничего плохого не произойдёт.
Но нервы всё равно взвинтились с невероятной силой.
Дверцы лифта распахнулись, тётя Надя, Лариса и Валя вошли в кабинку. Отлично.
– Мы мандарины принесли, – улыбнулся Димка. – Мандарины, говорят, можно при любой аварии. Там много клетчатки. Борька, выверни карманы, покажи мандарины, не стесняйся.
Охранник, до этого лениво бродивший у закрытого гардероба, теперь наблюдал за их диалогом с настороженностью. Это был мужичок лет за шестьдесят, худенький и уж точно не быстрый. Но если в себе Димка не сомневался, то вот в Боре…
– Постойте здесь, молодой человек, – сказала медсестра. – Я проверю.
Нервные разряды бегали от затылка к пяткам. Димка кивнул, сжимая и разжимая кулаки. Как только медсестра отвернётся, он сгребёт Борю в охапку и помчится к лестнице.
Вот сейчас.
Ещё секунду.
Димка почти сорвался с места, когда стеклянно-металлическая конструкция входа вдруг с грохотом развалилась. Осколки стекла шумно ввалились внутрь и рассыпались по кафельному полу. Горячий воздух ударил Димке в грудь и опрокинул на кафель. Он успел увидеть, как гнутся перегородки и разлетаются в стороны осколки кирпича, а потом всё вокруг завертелось. Что-то упало рядом, где-то мелькнуло испуганное лицо медсестры, кто-то закричал.
Димка приложился затылком о пол, да так, что клацнули зубы. Вслепую нащупал курточку Бори, схватил за край, подтащил к себе, прижал. От скрежета и шума заложило уши. Боря шумно и тяжело сопел. Досталось же пацану…
Едва шум стих, Димка выглянул из-за парапета, за который упал. Вместо входа в больницу теперь была дыра. Кое-где торчали куски металла и стекла. Смятая дверь болталась на одном креплении. В центре холла, посреди осколков, разбитого кафеля и кусков кирпича, стояло мерзкое чудовище. Оно было похоже на гигантского шакала или пса с непропорциональными чертами морды, с кривыми лапами, большими ушами и огромной пастью. Чудовище как будто было сшито из неравномерных кусков волосатой ткани. Причём сшито грубо: местами ткань разошлась, в стороны торчали кривые чёрные нити.
Возле чудовища стояла старушка в пальто. Та самая, которой Димка отвесил тумаков на лестничной площадке сегодня днём. Она чесала тварь под челюстью. И старушка, и чудовище смотрели куда-то в сторону. В тишине холла было особенно хорошо слышно, как старушка сказала:
– Милый Прародитель, добей их. И забери, что тебе полагается.
Пока поднимались на лифте, Лариса неосознанно крепко сжала мамину ладонь. Так много всего произошло за два дня, что сложно было осознать. Ещё утром Лариса ненавидела маму за то, что та вытворила в школе, а сейчас уже не могла представить, как бы она выкручивалась из всего этого сама. Поэтому и отпустить было страшно. А ну как снова исчезнет?
– Мы не будем разделяться, как в дурных фильмах, – произнесла мама негромко. – Сначала пойдём к отцу и попробуем вытащить его. Потом сразу к директору… как там его зовут?
– Можем не успеть, – возразила Лариса. – Послушай, директор выбирается из своих грёз ненадолго. Просто повидаться с женой. Нам надо как-то не дать ему вернуться. У тебя есть штуки, обрывающие тоннели?
– Гребень пригодится.
– Я думала, он делает какой-нибудь лес, как в сказке. Чтобы Баба-яга не добралась.
– Ага. И ещё им можно расчёсывать людей.
Лифт открылся. В коридоре горел мягкий свет, напомнивший о том, что близится ночь и нормальные люди готовятся ко сну. За стойкой сидела медсестра, заполняющая что-то в толстой тетради.
– Для посещений уже поздно, – сказала она уставшим голосом, не поднимая взгляда. – Сейчас оставшиеся разойдутся. Пациентам требуется покой.
– Мы на минутку. – Мама подошла к стойке, вежливо улыбнулась. – Положим на тумбочку подарок и уйдём.
– Можете мне передать.
– Это личное.
– Послушайте, у всех личное. Приходите в часы посещений, передадите. А сейчас давайте мне, назовите номер палаты, и я…
Она не договорила. Больница сотряслась от сильного удара. Мигнули лампы, некоторые больше не загорелись, превратив коридор в шахматную доску из чёрно-белых пятен. Медсестра нахмурилась, потянулась к трубке стационарного телефона.
– Мы на минутку, – повторила мама негромко и заторопилась по коридору.
Медсестра, отвлекшись, не обратила на это внимания.
– Помнишь, как выглядит этот ваш директор? – Мама толкнула первую дверь слева.
На кровати лежала пожилая женщина в ночной рубашке.
– Возможно. Если он не менял в грёзах внешность.
– Тогда давай искать.
Во второй палате были заняты все четыре койки. На полу выстроились капельницы. Лариса окинула взглядом пациентов. Никого похожего.
Третья дверь.
Больницу снова тряхнуло, да так, что зазвенели окна. Мама нахмурилась.
В третьей палате лежал директор. Всего одна занятая койка у окна. На краю койки сидела пожилая женщина, его жена. Она тревожно обернулась, когда мама распахнула дверь. Лариса заметила, что жена директора крепко держит его за руку.
Сам директор был в сознании. Его лицо опутывали какие-то трубочки, уходящие в нос и в рот. Волосы поседели и поредели. Вокруг глаз и на щеках проступили тёмные пятна, лоб прорезали глубокие морщины. Живой директор был старше и выглядел хуже, чем тот, в грёзах. Впрочем, логично.
Взгляд его остановился на Ларисе. Глаза приоткрылись. Директор узнал девочку, которую недавно отчитывал в своём кабинете. Узнал и испугался.
– Кто вы такие? – спросила женщина.
Мама повернулась к девочкам:
– Живее, к твоему отцу. Зеркальце захватила? Отлично. Поднеси к его губам, поймай дыхание и направь на зеркало, которое висит на двери. Поняла?
Лариса вытащила зеркальце из кармана, показала.
– Ты тут одна справишься?
Мама молча направилась к кровати директора. Женщина попыталась встать со стула, но мама положила ей руку на плечо и усадила на место. Кровать тяжело скрипнула. Взгляд директора испуганно метался по сторонам. Это в грёзах он был могущественным правителем школы, а здесь всего лишь больным стариком, прикованным к кровати.
– Время посещения закончилось, – пробормотала мама.
Одной рукой она прижала голову директора к подушке, а второй с силой расчесала гребнем седые волосы.
Воздух заискрился и наполнился чёрными каплями, брызнувшими в стороны, – теми самыми, как в школе, как под раскрытым зонтом пожирателей.
Мама прикрикнула, не оборачиваясь:
– А вы чего стоите? Поторапливайтесь! Скоро Прародитель объявится! Ему тоже сюда нужно, не сомневайтесь.
– Пойдём. – Валя потянула Ларису в коридор.
Зеркальце в ладони было ледяным, почти обжигающим. Лариса прижала его к груди. Они заторопились в конец коридора, где в последней слева палате лежал Ларисин папа.
– Я перед тобой виновата, – сказала Валя негромко. – Извини.
– За что?
Валя вздохнула.
– Возможно, у меня не будет времени сказать это позже, поэтому слушай сейчас. Я тебя подставила. Пожиратели с моей помощью наблюдали за тобой, хотели понять, какая у тебя сила, и вычисляли остальных сбежавших из мира грёз.
Лариса сбилась с шага, остановилась.
– Ты серьёзно?
Она увидела, что Валины глаза наполнены слезами.
– Меня заставили. Они сожрали моих родителей, высосали из них всю сущность. А я ведь не знала, кто они такие! Мне было ужасно страшно. Я боялась, что они так же сожрут и меня…
Единственная лучшая подруга. Ожидаемо. Враги всегда бьют по самым близким людям. Лариса обняла Валю, прижала к себе и несколько секунд гладила по голове. Валя шумно всхлипнула.
– Пойдём. Надо поторапливаться.
Они вошли в палату. Привычная картина: папа на кровати, тишина, мигают какие-то диаграммы на мониторе. Папа, как и всегда, лежит на спине, руки вытянуты вдоль тела, глаза закрыты, а отросшие волосы растрепались по подушке.
А у окна стоял пожилой человек. Тот самый старик, которого Лариса видела в окне. С зонтом под мышкой. Улыбающийся.
Валя вскрикнула:
– Это один из них!
– Ну, привет, – произнёс пожилой человек негромко. – Смотрите, как удачно. Сначала мы хотели взять Ларису, потом её отца, потом – бац – все в одном месте.
Лариса попятилась, но дверь за её спиной резко захлопнулась, выпустив облака чёрного пара. Струйки растеклись по дверному проёму.
Валя снова вскрикнула, она стала бледной, затряслась от ужаса. Ещё немного – и свалится в обморок.
– Чего тебе надо? – спросила Лариса. Ей не было страшно, в отличие от подруги. Единственное верное чувство, поднимающееся внутри, – гнев.
– Я же только что сказал, милая моя. Ты ведь не глупая девочка. Мы за тобой давно наблюдаем. Неглупая, но рациональная. Если бы ты поверила маме чуть раньше, у нас не было бы шансов. А теперь… – Мужчина, продолжая натянуто улыбаться, вытянул вперёд руку с раскрытой ладонью. – Свет мой, зеркальце, скажи да всю правду доложи. Кто на свете всех умнее, всех хитрее и ловчее. Кто нашёл тоннель в тот свет, где спасенья детям нет. Подойди, будь добра.