Она принесла сумку, с которой ходила на работу. Надо сделать все правильно, чтобы суд принял доказательства. Никто не сможет обвинить ее, что она схалтурила. Порывшись в сумочке, она достала миниатюрный магнитофон для записи интервью. Отлично — значит, он не остался на работе. Она ответила Райнеру Карлстедту и попросила его быть дома в девять часов. Это ему не понравится, когда он поймет, как много денег потеряет, опоздав на работу. И точно, ответ пришел немедленно.
«Не получится, придется по телефону».
«Забудь», — подумала она.
«Это был не вопрос. Альтернатива — прийти в участок. Другая альтернатива — взятие под стражу за саботаж следствия». Придется ему куда-нибудь отправить жену, если проблема в ней.
Карлстедт с раздражением подтвердил время, добавив, что в таком случае они встретятся в его дополнительной квартире на Юргодрене — куда он обычно приходил только для встреч с любовницей. Он отправил эсэмэской адрес. На пылкую встречу с женщиной-полицейским рассчитывать не приходилось. При такой приятной внешности она оказалась редкостной занудой. Может быть, следовало связаться с этим самым Эриком Свенссоном. Но, несмотря на фамилию, с такими никогда не знаешь, насколько они понимают шведский язык. А тут недоразумения недопустимы. Просто повезло, что жена уехала к сестре — если полиции все же придет в голову позвонить ей домой, хотя Карлстедт прилагает все усилия, чтобы сотрудничать.
«Хороший парень», — подумала Беатрис. Боковым зрением она наблюдала, как он ставит чашки в посудомоечную машину. Никакой навязчивой вымученной болтовни. Вместо этого он выставил стакан с водой и тубус с растворимыми таблетками от головной боли. Правда, тубус ее собственный, но все равно. Пока таблетки растворялись в стакане, Беатрис зашла в спальню.
Поколебавшись, она набрала номер Эрика. Тут же включился автоответчик. Как она и надеялась, Эрик спал. Но она сможет по крайней мере утверждать, что пыталась связаться с ним. Зато теперь ей выпал шанс проработать этот след самостоятельно, ни с кем не делясь успехами. И получить то признание, которого она всегда заслуживала. Но пойти туда одна она не может. Ей сразу вспомнились отвратительные скользкие взгляды Карлстедта. И по протоколу надо всегда быть вдвоем. Она нашла сообщение Линн, присланное накануне вечером. Линн не попытается присвоить себе славу. Хотя именно ее находки способствовали прорыву. Линн, кажется, из другого теста. И, что самое главное, она не работает в полиции.
Беатрис улыбнулась, набирая номер. До вчерашнего дня она едва обменялась с Линн парой слов, теперь они посылали друг другу эсэмэски среди ночи. Не успела она ничего сказать, как Линн заговорила первой.
— Послушай. Де Нейден и Аландер купили билеты на самолет, который улетал в воскресенье. Они собирались покинуть Европу. Я как раз хотела позвонить Рикарду.
— Проклятье! Должно быть, они от чего-то бежали.
Беатрис заколебалась, но больше ничего не сказала. Линн щедро делилась своими находками, однако Беатрис не спешила поступать аналогичным образом. Сначала ей надо поговорить с Карлстедтом. Она покосилась на часы.
— К этому мы еще вернемся. Но сначала мне нужна твоя помощь в одном деле.
— Да? — удивленно переспросила Линн.
— Вчера я допрашивала Карлстедта. И получила твою эсэмэску про «Гекко-клуб». Он снова связался со мной и утверждает, что может еще что-то рассказать. Я должна быть там через пару часов. В девять. Ты можешь пойти со мной? То, что у тебя в компьютере, очень хорошо было бы сунуть ему под нос — в буквальном смысле слова.
Глава 32
Окончив разговор с отделом безопасности, Амид раздраженно потряс головой. Потом задумчиво посмотрел в окно на грузовые суда, проходящие вдали мимо Северной гавани. Затем быстро прошел сквозь анфиладу и поднялся на лифте этажом выше. За стеклянными дверями в конце коридора он разглядел силуэт Карстена Буфельдта. Несмотря на то, что Копенгаген, простиравшийся за окнами, затянуло плотной серой завесой туч, величественный стеклянный купол над головой его босса пропускал достаточно света, чтобы развеять унылую осеннюю тьму. «Эти трижды проклятые осенние месяцы — просто мучение», — подумал Амид. Это единственное, что ему трудно принять в новой стране, хотя он все равно ее любит. По крайней мере, здесь — вне всяких сомнений — лучше, чем в Швеции. Там и погода, и бездумная миграционная политика куда хуже. Как ни парадоксально, ситуация ухудшилась после того, как шведы заметно притормозили прием беженцев. Теперь 25-летние марокканские и афганские дети застревают в Дании.
Ожидая под дверью, он разглядывал босса, занятого телефонным разговором. Насколько же они непохожи! У Буфельдта — обрюзгшее лицо, светлая щетина и ярко-голубые глаза, взгляда которых мало кто выдерживает. Понадобилось время, чтобы завоевать его доверие, — особенно учитывая тот факт, что Амид сам происходил из семьи иммигрантов. То, что он маронит и происходит из христианской фалангистской среды, босса не интересовало. Зато их объединяла общая ненависть к евреям, однако ее не хватило бы, чтобы они сошлись. Потребовалось немало времени и многочисленные жертвы, прежде чем его приняли. И далеко не сразу Буфельдт поверил ему окончательно. Но в этом году цель достигнута.
Ему доверили лишь часть ответственности за организацию. Хотя это не было закреплено формальными договоренностями, Амид знал, что на практике все теперь работает так. Без него Буфельдт бы не справился. Но и Амид один не воин. Ни в каком смысле, и это он прекрасно понимал. Ему не доверили ответственность за целое — то, что находилось за пределами повседневной работы. Долгосрочное планирование. По крайней мере, босс никогда с ним это не обсуждал. Он — всего лишь длинная рука Буфельдта. Но одновременно и часть него — никто другой не стоял между ними.
Он оглядел комнату. Стальные рамы и бронированное стекло. Обнаженные поверхности — гарантированная свобода от прослушивания. Стальная дверь в коридор, способная выдержать взрыв гранаты. Почти бункер, если не считать старинного купола, сохранившегося с XIX века. Мало что здесь напоминало о датском «хюгге». Никаких зажженных свечей и сигаретного дыма в полумраке. Временами Амиду вспоминались дни молодости в Дамаске. Бары Хука на лестнице, ведущей к базару, где тяжело струился яблочный запах кальяна, а кофе был такой черный. Все это теперь так далеко. Если те кварталы вообще сохранились.
Буфельдт отложил телефон и поднял брови. Обычно Амид не входил без предупреждения.
— Слушаю.
— Буду краток. Дело касается нашей почти законченной операции в Швеции. Отдел безопасности только что предупредил меня, что сработал сигнал тревоги у одного из тех, за кем мы следим в SEB. То есть у одного из коллег убитых, сотрудника сектора инвестиций.
По глазам босса он увидел, что тот понимает, о чем речь.
— Наша система раннего оповещения сработала прекрасно, макрос отреагировал на ключевые слова, появившиеся в эсэмэс-сообщении… — он полистал в своем мобильном, — отправленном неким Райнером Карлстедтом одному из лиц, занимающихся полицейским расследованием. Судя по всему, Карлстедт располагает информацией о том, как де Нейден помогал нашим людям в южной Швеции получить деньги. В сообщении сказано, что деньги переправлялись в «Вольверину» де Нейденом из SEB.
— Откуда, черт подери, этот Карлстедт может обо всем этом знать?
— Когда на прошлой неделе мы обнаружили, что де Нейден и Аландер намереваются нас обмануть, они, возможно, перестали проявлять осторожность. Наши деньги лежали на тот момент на их личных счетах, так что они, вероятно, праздновали, выпили и проболтались. Похвастались коллегам. Или же прибегли к помощи Карлстедта, чтобы отмыть доходы «Вольверины» — без нашего ведома.
Буфельдт мрачно кивнул.
— Еще одна причина казнить их — если бы мы до сих пор этого не сделали.
Он пристально посмотрел на Амида.
— Когда будешь связываться со шведами относительно Райнера Карлстедта, дай им четкие указания. Они не должны трогать Линн, если она по какой-то причине вдруг появится. Мы не хотим, чтобы полицейские связали SEB и то, что произошло в мае, когда они напали на нее в прошлый раз.
«По нашему приказу», — подумал Амид, направляясь к двери. Он медленно прошел по длинному коридору. Похрустел костяшками пальцев. Он привык повиноваться. Так будет и на этот раз. Однако ему не понравилось решение Буфельдта. Скоро откладывать станет невозможно. Проблема Линн Столь сама по себе не исчезнет. Ее надо решить — раз и навсегда.
Проводив взглядом Амида, направляющегося к лифту, Буфельдт поднял взгляд к стеклянному куполу в своем кабинете и сделал мысленную отметку — не забыть сообщить идеологическому отделу, что часть их проектов пока будет финансироваться через другие каналы. Если он правильно помнит, часть средств из SEB ушла обиженным и исключенным членам молодежной организации при партии Шведских демократов в Стокгольме и на то, чтобы попытаться вернуть себе добрую репутацию у «Золотого рассвета» в Греции. Он улыбнулся. Последние всегда были трогательно откровенны, со своей риторикой и эмблемой, смахивающей на свастику. Их просто невозможно не любить, несмотря на все их невежество. Буфельдт покосился на портрет маслом на стене в причудливой раме с завитками. Его отец. Тот, кто все создал. Его наследие он понесет дальше. Надо не забыть навестить его в доме престарелых. Настало время для «АО ”Ульв”» начать наступление. Когда дуют попутные ветра, нужно поднимать паруса. Огромные расходы на массовую миграцию. Трамп — президент США. Путин ведет себя все более авторитарно. Народы США и Европы, постепенно становящиеся меньшинством в своих собственных странах, которых постоянно шпыняют политкорректные газетчики. Недовольство закипает.
Налив себе воды в стакан, он отпил глоток. «Ох уж эта Швеция», — подумал он и вздохнул. Когда же там дела пойдут повеселее? Несмотря на полный хаос с мигрантами, в опросах избирателей Шведские демократы практически стоят на месте. А этот самый Окессон продолжает гнать партийно-тактическую пургу про нулевую терпимость к расизму. Когда же у шведского народа упадет с глаз повязка? Ситуация ничуть не улучшается оттого, что другие шведские партии говорят о ситуации с мигрантами с деланой тревогой, не указывая, однако, на исламизацию как сильнейшую угрозу нации. Покосившись на часы, он принял решение. Время не такое уж и раннее. Он открыл хьюмидор в углу, достал сигару «Черчилль», отрезал кончик и закурил. Сделал такую глубокую затяжку, что кончик сигары затлел.