любая цена» не бывает. Всем и всегда правит контекст.
– За выводом тут далеко ходить не надо, – подытожил после паузы Джеймс. – Изъян у тебя не в этом. Даже не в этом.
Лео это знал. И знал наперед, что Джеймс скажет дальше.
– А дело в том… Почему ты единственный, кто все это просек? Напрашивается классический вывод насчет шизы, и ты как раз в ее эпицентре.
«Центров бывает много, – устало подумал Лео. – Если не Иисус Христос, то Святой Дух».
– Насчет саентологов ты, конечно, загнул, – продолжал Джеймс, – а вот остальное я бы исключать не стал.
И на том спасибо.
– Я вот о чем. Взять, скажем, того барабанщика, что дал отсюда деру на той неделе. Он ведь был еще и звукоинженер. И сказал: «Бля буду, ребята: эти ваши комнатухи как пить дать на прослушке».
Воскресный вечер, время после ужина. Большинство мужчин сидело на коричневых и синих диванах в глубине гостиной за просмотром ДВД «Когда Гарри встретил Салли». Лео вполглаза глядел на экран, подъедая один за другим йогурты из холодильника в комнате отдыха, что была, по сути, поднятой частью гостиной. Фильм смотрели, в сущности, все, только одни делали это открыто, а другие жеманно прикидывались, что проводят работу по «Шагам» или ведут журнальные записи. Дохнуть прохладой летнего вечера за пределами дворика в размеренном ритме выходили курильщики. Какой-то субъект в футбольном свитере пытался сделать в микроволновке попкорн, но похоже, никак не мог выставить режим дольше чем на одну секунду: получалось «джжж-бммм-дзннь», затем тихое чертыхание, возня с кнопками и снова «джжж-бммм-дзннь».
– Эй, Ларри, – потерял терпение кто-то в гостиной, – ты там что, с разморозкой, что ли, трахаешься?
– Да блин, понять не могу, – сокрушался Ларри. – Дома-то у меня специальная кнопка для попкорна.
Лео хотел взять еще один йогурт, но засмущался: рядом и так уже скопилась стопочка порожних стаканчиков, воткнутых друг в друга. Он вгляделся в темнеющий эркер гостиной – нет ли там Джеймса. Кинозрители располагались на диванах и креслах, расставленных вокруг телика подковой. Припозднившиеся – в основном те, кто вначале делал вид, что кино им побоку, а затем соблазнился – сидели внешним полукругом на стульях, принесенных из рекреации. Несколько человек помоложе умостились прямо на полу, кинув под себя декоративные подушки. Чем-то походило на вечеринку для подростков, которых обломили своим появлением взрослые.
Джеймса здесь нигде не было, и Лео направился к выходу во внутренний двор посмотреть – может, он в курилке. Полутемная гостиная бесстрастно отразилась в стекле раздвижных дверей. В курилке на отдалении крохотным подвижным маячком тлел малиновый огонек от сигареты. Распахнутый темно-темно-зеленый мир, казалось, нашептывал Лео: «Все будет хорошо. Поди сюда, в мои объятия».
Лео ступил наружу. Внизу подернутый сумраком покатый газон оторачивала кустистая поросль, а дальше тянулись рельсы железной дороги. По ту их сторону виднелась залитая белым светом погрузочная площадка пакгауза. Жужжание тех далеких фонарей доносилось в том числе и сюда. Лео прошел к краю двора, пепельно-серого в сгущающихся сумерках. Нет, в курилке стоял не Джеймс: не было знакомой сутулости. Наоборот, плечи развернуты, одна рука в кармане: глядите, какой я крутой.
– А ты что, фильм про Гарри и Салли не смотришь, что ли? – послышался сзади незнакомый голос. Обернувшись, Лео увидел сидящего на пластиковом стуле старика. В «Сосны» он поступил позже Лео, и выходные проводил в одноместном помещении приемного отделения. Лео мельком видел его, проходя мимо приоткрытой двери палаты. Старик там сидел на краю кровати, как все пожилые люди, которые встают не сразу, а вначале как бы готовятся, опираясь о постель руками. А еще раз Лео видел его возле кабинета медсестры, в ожидании приема. Передвигался старик неуклюже, с ходунком и тростью (она висела на ходунке, и ее он брал для коротких самостоятельных прогулок). При этом на нем от бедер до груди было подобие корсета (как будто потолочный вентилятор слетел с орбиты и лопастями обнял ему туловище).
– Да вот не усидел. Глупая киношка.
– Я Эл, – сказал старик.
– А я Лео.
– Как тебя сюда угораздило? – спросил Эл.
– Крыша начала ехать: докурился-допился, думал, что это поможет. А оно еще хуже. Теряешь ориентир.
– Знакомо, знакомо. Я сам иной раз баловался. А сколько тебе?
– Тридцать шесть.
Эл тихо присвистнул: мол, какая нелепость, быть таким молодым.
– Ну а ты? – спросил в свою очередь Лео. – Как здесь оказался?
– Автострада, будь она неладна, – хмыкнул Эл. – Чертовы молокососы. Взялись как из ниоткуда. – Трость старик при разговоре слегка покручивал, отчего рука у него казалась проворней, чем все остальное тело. – Вот и вышли с ними мялки.
В темном небе прорезался шум небольшого самолета. Курильщик, оказавшийся не Джеймсом, энергично загасил сигарету и, нарочито громко кашлянув, через внутренний двор прошагал к раздвижным дверям, которые перед ним разомкнулись и сомкнулись за его спиной с чмокнувшим звуком барокамеры.
– В целом житье здесь ничего, – сказал Лео, стремясь казаться перед Элом завзятым либералом. Он опустился рядом на свободный стул.
– Ай красота, – пробурчал Эл. – Только у меня на делянке капуста поспела, брюссельская, а еще сарай покраски требует. К тому же горло промочить не мешает. Так что долго я здесь не задержусь.
– Ты, значит, любитель выпить? – с пониманием спросил Лео.
– Пить вредно.
– Вот как? Мне кажется, у многих здесь мнение будет обратное.
– Это потому, что они не умеют пить, – сказал Эл.
На нем были расстегнутая клетчатая рубаха и кардиган, из-под которых проглядывали пластик и ребра корсета. На голове Эла сидела выцветшая бейсболка с сетчатым задником. Козырек прикрывал ему лицо густым гримом тени, но когда экран в помещении вспыхивал особенно ярко, становилось видно, что лицо Эла не тронуто печатью унылой хмурости, присущей некоторым пожилым людям.
– То есть ты отсюда навострил лыжи? – Лео машинально копировал плавный покатый выговор Эла, выдающий в нем жителя степных западных равнин.
– Так ведь мы ж не под замком, – слабо усмехнулся тот. – А «Лео» это ведь «лев», верно?
– Ну да.
Люди в основном почему-то считали, что Лео – это сокращенно от «Леонард». «Нет, – мысленно возражал он. – Лео – это от «лев»». Львом – точнее, Львицей – у Лео была мать. По гороскопу. Когда была жива.
– Ну так слушай сюда, Лев. Я мышь. И выгрызу тебя из этого силка, в который ты угодил.
«Запомни это, – твердо подумал Лео. – Запомни слово в слово».
Впрочем, такие моменты случались с ним и раньше – скажем, когда официантка в баре перечисляла заказ, а он старался не проронить ни слова, тратя при этом внимание на само внимание, а не на осмысление в целом.
– Заруби себе на носу, – сказал Эл, – делай в точности то, что они говорят.
– Я, как бы это сказать, пытаюсь откладывать вынесенные решения.
– Что? Чушь собачья. Прижмись и помалкивай. Просто делай, что тебе говорят. Они правы, но не по правильным причинам. Нет здесь той земли обетованной, о которой они глаголят; но если ты будешь продолжать пить, как я, то ад тебе уготован. Здешний, земной.
– Так зачем ты уходишь?
– Ты знаешь, сколько мне?
«Никогда не отвечай на такой вопрос».
– Не-а.
– Шестьдесят шесть.
Выглядел Эл на все восемьдесят.
– Не так уж и много. Взял бы и остался.
– Да ну. К тому же держать им меня здесь просто нечем. Высшей мотивацией? Они что, по наивности считают, что я о ней не думал? Черт возьми, да я не пил всю ту пору, что Рейган был у власти! А это, знаешь, сколько?
– Так, может, тебе в качестве высшей мотивации взять Рейгана? – предложил Лео.
– А что, надо подумать, – сипловато рассмеялся Эл.
– И все-таки здесь не так уж плохо, – заметил Лео. – И то, что я уже несколько дней не беру в рот ни капли. Даже как-то забывается, что до этого я не просыхал.
Черт возьми, что за притча? Какое ему дело, останется этот старикан в «Соснах» или нет?
– Парень, да я за свою жизнь расплескал больше, чем ты выхлебал, – добродушно заверил Эл. – Так что брось. Поставь точку, и все. Навсегда. Легче по жизни уже не будет, а будет только хуже. Причем всё. А потому дай мне сберечь тебе хоть тридцать, язви их, лишних лет на этом свете. Алкоголь у тебя идет на то, чтоб подлечивать душевные раны, но все это, знаешь ли, из говна конфета. Не для внутреннего пользования. Пьешь, а сам лишь навлекаешь страдание и затупляешь единственный клинок, что есть у тебя в этом бою. Дни твои летят в трубу, имя пятнается, родные от тебя в тихом ужасе. Уяснил?
Лео кивнул, не в силах возразить ни слова. Даже в глазах защипало.
– То-то. Ладно, идем внутрь. Пособишь? – спросил Эл.
– О господи, да конечно! – засуетился Лео.
– Дай-ка сюда стул.
Лео подтянул и поставил перед Элом для опоры белый пластиковый стул.
– Трость возьми.
Лео подхватил трость – ортопедическую штуковину с подвижным регулятором длины. Эл, используя стул как ходунок, побрел через патио, а Лео рядом, неся трость и подставляя для поддержки плечо. На подходе к двери в гостиной стал слышен глухой шум. На экране мелькали титры, а зрители поднимались с диванов и кресел. Тот, который Фил, озабоченно хлопал себя по карманам, а затем принялся рыться в складках обивки (не иначе как выпали сигареты). Те из обитателей, что намеренно не выходили в гостиную, пока шел фильм, сейчас, наоборот, готовились расположиться, разворачивая страницы чтива и посасывая из соломинок пачечный сок.
– Беда-то какая, – пробурчал Эл. – Так и не узнаю теперь, что там Гарри сделал с Салли.
Лео предупредительно открыл раздвижную дверь. Эл, для опоры опершись ему о плечо, стал одолевать крыльцо, но при этом зацепился кроссовкой за стальной порожек двери и, страдальчески охнув, завалился назад. Секунду Лео чувствовал на себе весь вес старикова тела, все равно что официант, несущий стопу тарелок. Лео придержал Эла за поясницу, чтобы выпрямить. Через кардиган и рубаху ладонь ощущала арматуру пластикового корсета.