– Принижаете порог ожидания? – усмехнулась она.
Марк веером разложил перед ней на стойке колоду.
– Отвернитесь, – сказала Лола.
Если она посмотрит не на одну карту, а больше, то кирдык: перед ней лежал ровно пятьдесят один пиковый валет. Но Марк без колебаний отвернулся. Спиной оно даже лучше: можно будет без проблем снова подменить колоду.
– Все, – сказала из-за спины Лола. – Карту я выбрала.
– Вы ее запомнили? – все еще не поворачиваясь, спросил он. – Обратно положили?
– Да.
Марк обернулся, сгреб колоду левой рукой, а затем якобы переложил в правую. На самом же деле колода осталась заткнутой в левую ладонь, откуда бесшумно скользнула за пазуху. Марк сосредоточился на обычной колоде, которая теперь возвратилась на сцену. Марк держал ее нежно, как неоперенного птенчика.
– Перетасовывать будете? – спросила Лола.
– Если желаете.
– Желаю, – подумав, сказала она.
Марк напустил на себя хмуро-озадаченный вид, после чего взялся за дело. Тасовал он искусно – можно сказать, священнодействовал; карты с легким шелестом так и рябили. Потом Марк сдвинул верхнюю половинку колоды и поменял местами с нижней, вслед за чем с хрустом провел по торцу перетасованной колоды ногтем.
– Кажется, вот она, – сказал он, вновь бережно протягивая колоду перед собой. – Выбранная вами карта наверху. Можете взять и посмотреть.
Лола протянула руку.
– Стоп! – воскликнул Марк так громко, что бармен слегка вздрогнул, а какой-то бизнесмен с запонками в виде конской головы укоризненно опустил «Файнэншл таймс». Лола отдернула руку, взглянув сначала робко, а затем раздраженно.
– Извините, – улыбнулся Марк. – Кажется, я что-то напутал.
Он с полминуты тасовал колоду дополнительно, после чего снова протянул Лоле.
– Вы уверены? – насупленно спросила она.
– Теперь да.
Сняв с колоды верхнюю карту, она на нее посмотрела. Этот момент в фокусе, пожалуй, самый сложный: сносить разочарование в людских глазах, если карта оказывается не той. В темных глазах Лолы надежда переправлялась во что-то вроде уязвленности. Двумя пальцами она показала ему взятую с колоды карту: семерка бубен.
– Что, не она? – неловко спросил Марк.
Лола молча покачала головой. Марк выглядел доподлинно стушевавшимся. Однажды его визави по случайности вынул ту самую карту, которую он форсировал, и Марк сделал вид, что ничего необычного не произошло, хотя сам в тот момент мучительно прикидывал, как бы незаметно достать форсированную карту из-за ленты на шляпе. Можно было, конечно, убрать форсированную карту из обычной колоды до этой стадии фокуса, но это предполагало использование приема, который можно заметить. Более чем два или три телодвижения крупным планом для фокуса многовато. Везде риск.
– Чертовы семерки, – буркнул он вполголоса.
– Попробуйте еще раз, – сказала Лола с таким видом, словно он сейчас упал с велика.
– Так дела не делаются, – ответил он сварливо.
– Может, эта карта следующая.
Лола была настроена озорно и вытянула следующую карту. Опять не та. Даже воздух вокруг словно поник.
– Хорошо, я попробую, по сути, вывести карту наверх. Для этого требуется тонкий маневр. – Он ухватил перед собой колоду на уровне глаз и впился в нее взглядом. – Так. А теперь снимите сверху карту. Она ваша.
Лола, посмотрев на него с подозрением, потянула верхнюю карту. На этот раз она даже не встретилась с Марком взглядом, карту выложив перед ним.
– Что, король бубен разве не ваша карта?
Лола покачала головой.
– Но это хотя бы король?
Она снова повела головой из стороны в сторону.
– Вы хотите знать, что у меня за карта?
Когда тебе задают такой вопрос, попытки можно прекратить.
– Нет, – ответил он, ощутимо сдуваясь.
– Хотите еще выпить? – предложила Лола.
– Отчего бы нет.
Она заказала вина ему и себе. Свой бокал она подняла, чтобы содвинуть, но он свой уже заглотил, и вышло неловко. Лола возвратилась к своей тетради.
– У вас есть сценический псевдоним? – спросила она минуту спустя. – Возможно, он вам не помешает.
– Псевдоним? – переспросил он. – Вы считаете, проблема в этом? Как насчет Обескураженного Деверо?
– Звучит здорово. Деверо – ваша настоящая фамилия? Каких она, интересно, корней?
– Я бы предпочел об этом не говорить, – ответил он.
– Ой, извините.
– Да шучу. Фамилия действительно моя. А корни акадийские[52].
– Акадийские? То есть вы из каджунов?[53]
– Слово «каджун» для меня звучит как блюдо из курятины, но тем не менее.
К стойке подошел представитель «Синеко».
– Мистер Деверо? Извините, что заставил вас ждать. Судя по всему, место вашей встречи изменилось. У меня для вас запланирован перелет в Гонконг. Не возражаете?
Гонконг. Марк там ни разу не был. Странно. Он готов был поклясться: Строу говорил, что «Синеморье» на прошлой неделе было во фьордах.
– Замечательно. Спасибо, что предусмотрели.
Прозвучало красиво. Хотелось, чтобы Лола ухватила суть: Гонконг, перемена места, его невозмутимость.
Редко когда иллюзионисту представляется такой благообразный выход. Раскрытие предстоит в третьем акте. Представитель «Синеко» все не уходил.
– Ну что, Лола? – повернулся к девушке Марк. – Удачи?
– Спасибо… Марк, кажется?
– Да, Марк.
Ступив с высокого стула на освещенный квадрат пола, Марк вновь обрел душевное равновесие. Вопреки опасению, был он не очень-то и пьян, во всяком случае, вполне мог сойти за утомленного дорогой пассажира бизнес-класса. То, что представитель «Синеко» использовал слово «перелет», а не «билет», давало основание надеяться, что в Гонконг он отправится на одном из самолетов «Синеко». Радость от такой перспективы на секунду пересилила снулость шестичасового питья.
– Ну что, может, как-нибудь увидимся в одном из этих мест?
– Маловероятно, – улыбнулась Лола. – Удачно вам провести встречу. – И с лукавством добавила: – А над этим вашим фокусом вам еще предстоит поработать.
– Непременно, – отозвался Марк. – Буду заниматься.
Дублин
На выходе из раздвижных стеклянных дверей Дублинского аэропорта Лейла, отягченная своим чемоданом и новым именем, увидела человека с листом бумаги, на котором фломастером было неряшливо выведено «Л. Монтес». Держал он его слегка брезгливо, как держат свои плакатики таксисты, чтобы отличаться от водителей лимузинов. Но когда он увидел, что Л. Монтес – это девушка, то заметно повеселел. Представился он как Дермот и был открыт лицом, яркоглаз и расторопен. Лейлу он провел мимо таксомоторов, стоящих в ряд на боковой площадке, и открыл перед ней заднюю дверцу опрятного, но скромного автомобиля.
На вопрос «куда едем» Дермот ответил односложно:
– Стонибэттер.
На вопрос же, где это, ответ был такой:
– Между Каброй и доками.
Кто он, этот парень – настоящий таксист или агент «Дорогого дневника»? В машине играло радио – люди сетовали на какие-то там тротуарные поборы. Потом пошел новостной блок, но не на английском, а на каком-то, казалось, рубленом языке лесных дикарей с дубинами.
– Это гэльский[54]? – спросила Лейла у Дермота.
– Ирландский, – буркнул он в ответ.
– Да я понимаю, – сказала Лейла. – Но язык-то гэльский?
Шофер встретился с ней глазами в зеркальце заднего вида.
– По-английски ирландский язык называется «ирландский».
Сказал сдержанно, но чувствовалось, что повторяет он это уже далеко не первый раз.
Лейла растерялась. Она это знала, во всяком случае когда-то. В Западной Африке ей довелось работать с ирландцем, который красиво пел и разговаривал на своем родном языке с женой по спутниковому телефону.
– Мы как навахские заклинатели дождя, – говорил он ей, – пока не выясняется, что тип в конце вагона тоже ирлашка.
Дермот подвез ее к двери какого-то кирпичного домика среди улицы кирпичных домиков на холме, опутанном улицами кирпичных домиков. У двери ее встретил какой-то человек, который быстро завел ее внутрь и провел на кухню, где сказал, что зовут его Фэйргал, а также не хотела бы она чашку чаю. Лейла кивнула, а он спросил, хорошо ли ей доехалось. Она сказала:
– Замечательно. За вычетом того, что ваши люди меня похитили.
– Прошу извинить, – сказал Фэйргал. – Обычно людей в оборот мы берем не так резко, как вышло с вами. Но зато и охаживать вас мы долго не будем. Встреча уже сегодня вечером.
Лейла кивнула с непроницаемым лицом.
– Ну и, раз уж вы все равно здесь, не хотите ли проверку зрения и номер? – спросил он.
Это что, шутка? Ирландский юмор?
– Спасибо, никаких проверок мне не надо. Просто верните мне мои вещи и отправьте в Калифорнию, – жестким голосом сказала Лейла.
А затем пришла Сара – обходительная девушка, которая отвела Лейлу в комнатку на верхнем этаже этого домишки, где было большое мансардное окно, а железная кровать аккуратно застелена свежим бельем. Рядом стоял письменный стол, а в стене был небольшой умывальник, возле которого стоял деревянный стул с полотенцем на спинке. О такой спальне Лейла мечтала годами.
– Вам нужно несколько часов поспать, – посоветовала Сара. – Вечером вам понадобится свежая голова.
– Послушайте, Сара. Я здесь на самом деле лишь для того, чтобы забрать свое барахло. Меня нисколько не впечатлили ваши коллеги, которые меня обшанхаили[55], а слушать о вашем великом деле у меня нет никакого настроя.
– Вас не обшанхаили, а откаракасили.
– Что???
– Возле третьего терминала у вас кое-что позаимствовали. Но ведь вас снабдили бумагами и наличностью? Так что это «каракас», а не «шанхай». Я понимаю: вы переживаете о своем ноутбуке и документах, но после встречи вы их обязательно получите.