Сама Мариам с взращиванием своих детей справлялась самоотверженно, но в этом многотрудном процессе смотрелась несколько удрученной. Однажды Дилан, тогда еще маленький, спросил ее: «Мамочка, тебе, наверно, туфельки жмут?» Семейным анекдотом эта фраза не стала.
– Ну и конечно, чтобы ты была умна, – поспешила добавить Мариам. – Чтобы никто не мог обвести тебя вокруг пальца. Но не для того, чтобы ты в итоге осталась одна, растратив всю свою молодость на этих твоих… бюрократов.
Видит бог, Лейле хотелось опровергнуть эти материнские укоры. Но последнее время ощущение действительно складывалось такое, будто карьерная лестница за плечами никуда не вела. Алия, ее лучшая школьная подруга, была уже при двух детишках и успешном пекарном бизнесе с раскаленной печью и парком развозных фургонов. У Лейлы, в свою очередь, была уйма интересных историй, которыми она блистала на званых обедах и ужинах. Но истории, которые людям хотелось слышать, были в основном не из тех, которые ей хотелось рассказывать. А часть ее имущества до сих пор так и стояла, упакованная в коробки, на тесном чердаке у родителей.
Остаток пути до дома прошел в молчании, но уже не ледяном, как за завтраком, и не натянутом, как в «Костко», перед тем как грянул гром. Оно было добрее, что-то вроде разрядки. На приближении к дому миновали хоромы Пегги Пилкерсон со взметнувшимися гипсовыми львами у подъездной дорожки. Лейла попробовала еще на раз поднять тему маминых гуляний с Пегги. Как-то до нее достучаться.
– Почему именно сейчас ты решаешь расстаться с образом Хорошей Жены? Ты ведь знаешь, что он невиновен?
– А у меня такой же вопрос к тебе, Лейла: ты-то почему торчишь дома? – парировала мать. – Тем, что ты сидишь в своем чуланчике, уставясь в экран, ты не приносишь пользы ни отцу, ни себе самой.
Несправедливо. Лейла вычитывала насчет отца прессу, пыталась помогать по дому там и где не успела доглядеть мать. В Сети она проводила не больше нескольких часов в сутки, и то ни в коем случае не на фейсбуке. В каморке под лестницей сидела потому, что находилась в режиме поиска – ей необходимо было сконцентрироваться. А кроме этого, не хотелось объяснять, зачем она заходит на ту или иную страницу и уж тем более почему глазок камеры на ноутбуке заклеен черной изолентой.
В Интернете никакой информации насчет «Дорогого дневника» не значилось. А когда ничего нет в Интернете – это, согласитесь, подозрительно. Типа «о-о, что-то слишком уж тихо». Был единственно одноименный сайт самиздата, да еще какой-то блог «Дорогой грибник». А вот насчет «Дневника» как тайной сети сопротивления и похищения людей, цель которой – мир без границ и деление людей на основе нейротрансформативной проверки зрения и которая ведет борьбу не на жизнь, а на смерть с фашиствующим консорциумом инфокопателей – об этом ни звука ни намека. Может, есть еще какой-то Интернет, о котором она, Лейла, не знает? Какие-нибудь засекреченные домены? Шерстила Лейла и свой ноутбук в поисках иконки с совой, которая, собственно, и вывела ее на «Дневник», но та куда-то бесследно канула. Мысленно Лейла то и дело прокручивала ту свою встречу в Хитроу и день в Дублине, но вернуться туда совершенно не представлялось возможным. Просто немыслимо, словно все это было во сне.
– Я, мам, помогаю Дилану по юридической части.
– Позволь тебя спросить как? На все встречи он ездит исключительно сам. И это он держит тебя в курсе, а не ты его. И кстати, что это там за вторая трубочка, на которую ты поглядываешь, но никак не пользуешься?
Во. Стопроцентно мама: ничего как бы не замечает, не видит, не слышит, и вдруг бац – оказывается, она прекрасно все держит в поле зрения.
У Мариам зазвонил сотовый. Она неловко выудила его из кошелька.
– Дилан? Здравствуй, – сказала она.
С сыном голос у нее неизменно становился ярче и приветливей. Если уж рассуждать, кто к кому теплее относится, то неплохо бы маме с ее агитацией насчет внуков перекинуться лучше на Дилана.
Внезапно Мариам выпрямилась на сиденье, как натянутая струна.
– Что?
От напряженного изумления голос ее сделался сухим и жестким.
Лейла чуть лишку надавила на газ.
– Да чтоб тебя! – вырвалось у нее (ой как некстати: вдруг там что-то нехорошее о папином здоровье).
– Что там? – вполголоса спросила она маму. – Нажми громкую связь.
Мариам лишь раздраженно отмахнулась.
– Неужели? – кивая в такт клекоту голоса, спросила она. – Откуда у тебя такая уверенность? Хм.
Снова кивок, на этот раз с прищуром, и Мариам отключила сотовый. Но так и осталась сидеть замерев. Мысленно она усваивала что-то такое, о чем Лейле было невдомек. А когда заговорила, голос ее звучал не радостно и не тревожно, а почему-то озадаченно.
– Звонил Дилан, – произнесла она, как будто и так не было ясно. – Обвинения против отца собираются снять.
– Он сказал, как его зовут? Какое-нибудь затейливое имя? Может, упоминал меня или «Дневник»? – пытала Дилана вопросами запыхавшаяся Лейла.
Они стояли снаружи рядом с домом, и Лейла, последний километр покрыв на скорости, близкой к спринту, еще не успела отдышаться. Перед уходом на пробежку возле спящего на диване брата она оставила записку: «Возле дома в 8.30 – годится?» В 8.35 (уложиться ровно не получилось) Дилан стоял снаружи и курил, шумно хлебая кофе из кружки с логотипом. Эти дни он выглядел как-то мужиковато – видимо, из-за того, что ему приходилось напускать на себя солидный вид. День он работал в «Хол Фудс», а вечерами ходил в юридическую школу – гораздо скромнее той, из которой вылетел.
– Да нет, – терпеливо сказал он. – Я ж говорил: сижу себе, жру хотдог на скамейке, как идиот.
– Это было вчера? – перебила Лейла.
– Да. – В наказание за нетерпеливость брат сделал особо длинную затяжку. Отказаться от курева Дилану, по всей видимости, будет непросто: вон как мастерски дымит, поблескивая глазами из-за синеватой завесы. – Гляжу, идет ко мне один, да быстро так. Подходит чуть не вплотную; я даже малость напрягся: вдруг нож вынет? А он просто берет и сует мне сложенный конверт с таким видом, будто я уже знаю, что в нем. Я говорю: пардон, но что за хрень?
– Прямо так и сказал?
– Вообще-то да, – чуть помедлив, ответил Дилан.
– А он тебе?
– Сестёра, а давай ты вместо меня рассказывать будешь?
– Ну извини.
– Короче, говорит: «Покажешь это своему юристу». И всё, ушел.
Лейла расширила глаза, как бы спрашивая: «Прямо-таки всё?»
Дилан тоже ответил мимикой – мол, «прямо-таки да».
– И что было в конверте? Да не молчи: ты меня изводишь.
– Флешка. Я ее прямо там, на скамейке, думал сунуть в свой планшет, а затем чего-то заменжевался и решил пойти сразу к Крамеру. И хорошо, что решил: оказалось, та штука на флешке копируется только раз и сразу исчезает. У Крамера в офисе ее сразу потащили к их спецу по электронике – непростой, кстати, за работу берет почти полтыщи в час, а сидит в СИБе: сензитивном информационном боксе. Он взял тот единственный файл, что на флешке, и махом его скопировал на сотню специальных автономных серверов, которые у них в офисе. Я когда посмотрел, что это за файл – типа в том виде, который на экране, – то ничего толком не понял. Ну код себе и код. Мало ли как он выглядит.
– А тот компьютерщик понял, что это?
– Поначалу сказал: «Ахинея какая-то. Куча испорченных обрывков». Как будто б кто-то на «Ай-Би-Эм» опорожнил корзины и из их содержимого слепил подобие документа. Но уже через двадцать минут он вдруг как давай скакать. Я впервые видел, чтобы технарь так волновался. Всех за рукава теребит: «Нет, вы гляньте! Он же прописан изнанкой!» – Дилан, щурясь сквозь дым, сделал затяжку. – Оказывается, если повернуть тот код как бы обратной стороной, то на другой его стороне появляются распознаваемые файлы. Так что тот загадочный крендель дал нам сразу и закодированный и раскодированный файл. Технарь сказал, что код, который он счел за мусор, – это фактически первый живой – теория не в счет – случай квантовой шифровки, который он видит. Как если бы кто-нибудь прислал вам «Федексом» Розеттский камень[80].
Лейла прижалась икрами к невысокой бетонной стенке, окружающей их маленький сад. У папы в терракотовом горшке росло, да все никак не могло разрастись оливковое дерево. Спина ощущала тугую вервь ствола.
– Это акт выполненных работ, Лейла. Или счет. Короче, документ внутреннего пользования. От «Ти-Эм-Ай Дэта Солюшнз» из Роанока, Вирджиния. Здесь подробно излагается работа, которую эта контора проделала с папиным жестким диском. Файл называется «С. Меджнун/Подростковое порно». Объем работ разбит на кусочки, каталогизирован: «Вывод материала», «Монтировка цепи компромат-улик» – всего двенадцать таких единиц; затем еще один элемент строки – «Фабрикация коллажа». Лаконично, но емко, правда? Есть еще штучки, похожие на окна чатов внутри структуры документа. То есть люди как бы делают пометки среди процесса, пока документ проходит через контору. А рядом с фабрикацией коллажа какой-то злоумышленник написал еще одному – такому же, видно, профи – как бы по окончании смены: «Стяни образы блондиночки (трахалки в папке «JV Volleyball ’06»). Вот такую я б на месте того перца отпежил во все дыры».
Пробежка, как видно, пошла уму на пользу. Новости успешно усваивались одна за одной. Значит, насчет всепроникающей способности Комитета «Дневник» говорил правильно.
– Этого хватит? – спросила Лейла напрямик. – Хватит для того, чтобы обвинение пошло на попятный?
– Вчера где-то под вечер наш криминалист пообщался с их криминалистом. И когда мы все это дело предъявили в РМУТСе, обвинитель, можно сказать, просел. Крамер считает, он обо всем этом понятия не имел. Учреждение построили год назад, влупили в оснащение миллиард баксов и считали, что это самое надежное хранилище данных на всем белом свете. А мы им взяли и шлепнули на стол доказательство, что улика-то для громкого дела, оказывается, пишется в два счета какой-то конторкой в Вирджинии, которая свободно, без паспорта залезает к ним в окно и шаманит все, что душе угодно. Мужику аж плохо стало. Лицом посерел.