– И он сказал, что снимет обвинения?
Дилан поморщился.
– Все, кроме одного. Он предлагает, чтобы мы ходатайствовали о смягчении статьи и признали факт владения запрещенным материалом. На «тяжкое» это уже не тянет. В качестве приговора папе придется подписать обязательство о неразглашении, письменном или устном, материалов дела.
– Он на это не пойдет, – бросила Лейла. – А если обвинение признает, что свидетельство сфабриковано, о каком вообще «запрещенном материале» может идти речь?
– На допросе ФБР папа признал, что установил себе на лэптоп копию, кажется, «Адоуби криэйтив сьют». А это софт, лицензированный для использования только школой.
– Ты, блин, что, издеваешься? Они настолько обнаглели? Вначале насадить человека на кол так, как они сделали с отцом, а затем с честным лицом принуждать его к молчанию?
Дилан, со всей осмотрительностью изложивший ход событий и не видящий смысла усугублять те беды, что стояли на пути, сказал:
– Насчет «них», Лейла, давай переживать не будем. Во всяком случае, пока. А побеспокоимся лучше об отце и о том, что происходит непосредственно сейчас. Может, все-таки пойти на это предложение? Подать в этот гребаный суд петицию, и от папы наконец отвяжутся?
Мимо проехала машина – Джим Брентон и его сын с тяжелой формой аутизма, живут через три дома. Лейла помахала, а Джим дважды проклаксонил, все равно что в поддержку демонстрантов. Дилан рассказывал, что кое-кто из соседей уже сторонится Меджнунов, а какой-то неизвестный вскоре после папиного ареста орал под окнами что-то гнусное. А потому эти два гудка растрогали Лейлу чуть ли не до слез. Вслед за машиной Брентона проехал один из тех симпатичных почтовых фургонов с правым рулем. Почтальон в кабине выглядел симпатичней обычного почтового работника. Лейла выждала, когда обе машины скроются из виду.
– Я знаю, ты надеешься, что он на это пойдет, – сказала она. – Но Дилан, в школе он даже порог не сможет переступить, пока всем не станет предельно ясно, что он полностью оправдан, а все обвинения с него сняты. Иначе та затычка о неразглашении… она его доконает.
– Все может быть, Лейла. – Сейчас они стояли вблизи, словно заговорщики; словно связанные пуповиной близнецы. – Но если пойти другим путем, то схватку мы можем проиграть. Или же она затянется на месяцы и годы, а в итоге нам снова придется выслушать те же условия, если не хуже. Так что может статься, папа в школу так и не войдет. Впрочем, мне б хотя бы видеть, что он просто ходит своими ногами.
Лейла пыталась что-то возразить.
– Я знаю, – отрывисто, с жаром перебил ее брат. – Знаю. Знаю. Все это паскудная пародия на правосудие, издевательство, фарс. Но представь. Вот суд, и мы на нем говорим: «Нет, господа, обвинять надо не педофила-директора, престарелого автора пинг-понга со старлетками. Уж если судить, так это закулису теневого правительства, фабрикующего заказные дела на ни в чем не повинных граждан». Убедить в этом людей, сестренка, будет ох как непросто. Вместе с тем одной лишь флешки от того загадочного кренделя оказалось достаточно, чтобы мы дали хороший отпор. Так что давай возблагодарим звезды и пойдем домой, потому как я не знаю, хватит ли нам аргументов на то, чтобы убедить двенадцать сытых, довольных жизнью граждан, что они живут под пятой тирании. Может, когда-нибудь в будущем это и удастся. Кто знает, вдруг обвинитель сделает что положено и докопается до сути?
– Ты хочешь, чтобы мы все это проглотили и утерлись? А они все равно отжали свое?
Вместе с тем, выверяя логику брата, она видела, что он прав, во всяком случае, исходя из соображений того, чем рискует отец.
Дилан, пуская тонкую струйку дыма, пожал плечами.
– Разве что если…
Изящно-озорным движением он стряхнул с сигаретки пепел.
– Что «разве»? – подняла ждущие глаза Лейла.
– А вот что: взять твоих друзей из «Дневника» и крутануть их на еще какой-нибудь классный финт. Или тебе слабо́?
Портленд, Орегон
Лео спал как убитый и проснулся до несуразности поздно, со счастливым чувством, что снова лежит в своей постели. В голове солнечно-сонно плыли отрадные мысли, что вот наконец-то мир вспомнил о нем и окликнул по имени. А тут еще эта девушка в «Тойоте»… Словом, когда он наконец вскочил (ого, пятнадцать минут одиннадцатого!), метнулся вниз и обнаружил вначале записку Лолы, а затем и ее отсутствие, мир в голове поплыл снова. Только уже в иную сторону. Да чтоб тебя! Ведь ты всегда спишь чутко, как зяблик! «Вселенная посылает тебе такую Лолу Монтес, а ты что? Даешь ей выскользнуть из своего дома, пока сам дрыхнешь, пуская слюну на подушку? Кретин, болван!»
Он долго и скучно сидел на кухне, не зная, что делать. Сидел уже с час, не меньше. Затем сварил себе кофе и подумал, а не нажраться ли. Или «обсадиться» – вот так, всему назло. Эту мысль он, впрочем, отогнал и стал снова думать о Лоле: зачем она пришла, зачем ушла. И когда к дому подчалил незнакомый автомобиль, Лео оказался застигнут врасплох, не зная, бежать к нему навстречу или, наоборот, прочь. Впрочем, звук шагов на крыльце опасений не внушал, как и стук в дверь.
Это была Дэйзи.
– Ну привет! – грянула она с порога. – Ты мне, объяснишь, что это вообще за хрень?
Назавтра Дэйзи разбудила его ни свет ни заря. Ворвалась в комнату и стала жестко тормошить:
– Вставай давай, едем. Там у вас при дороге закусочная, я видела на въезде. Подпишем с тобой контракт.
Лео не возражал. Тем более попробуй тут не встань. Сестры вообще с детства обращались с ним властно и тактильно. Ну так что ж с того. Все равно не так, как старшие братья. Те могут сунуть тебя башкой под кран, дать коленом под дых или выбросить из окна твою черепашку. А старшие сестры лишь наряжают тебя как пупса и донимают указаниями.
Ехать не стали, так как можно было дойти пешком. Пришли в закусочную со странноватым названием «Обзор» и разместились за пластмассовым, с клеенчатой скатеркой столиком на четверых. «Шоссе… А, так вот что отсюда обзирают», – подумал между делом Лео. А он многие годы над этим размышлял.
Дэйзи дождалась, когда перед ними поставят кофе, после чего перевернула лицом вниз бумажную термосалфетку и делово пододвинула ее к Лео. Достала и положила рядом ручку.
– Так. Пиши, а я буду диктовать.
Лео поглядел на сестру – ты, дескать, серьезно? Дэйзи смотрела с каменным лицом, так что ручку пришлось взять.
– «Я, Лео Крэйн, – начала она, – «не буду пить и курить «траву» начиная с сегодняшнего дня и до скончания века, по крайней мере пока живы мои сестры».
– Дэйзи, да брось ты, – держа ручку над салфеткой, примирительно сказал Лео, но та лишь сердито отмахнулась: не перебивай.
– «Я буду каждый день посещать собрания анонимных алкоголиков и наркоманов…» Написал? «Два раза в неделю я буду встречаться с Элис Уотерс…»
– Это которая повар, что ли?
– Не повар, дурила, а терапевт с дипломом, клинический соцработник и психолог, и вообще хороший человек и умница. Пиши давай. «А еще раз в неделю я буду являться к Лэрри Дэвису, психиатру, за лечебными предписаниями. У моей сестры Дэйзи с ними обоими старая дружба еще по медучилищу, и она будет постоянно контролировать меня и их, не важно насколько это этично или нет, типа того. Я буду каждый день разговаривать как минимум с одной из моих сестер по телефону или скайпу и принимать каждый исходящий от них звонок».
– А если я в туалете или душе?
– «…если я только не в туалете или душе, и в таком случае сразу им перезвоню. В Интернете я могу вести дневник, но не блог. Буду держаться в стороне от всяких конспирологов». Это важно, Лео. Можешь подчеркнуть. Так, и еще: «Я найду себе работу…»
– Но сколько-то недель ты мне на это дашь?
– «…в течение трех недель, может, у того моего классного друга-плотника, который меня полгода назад прогнал».
– Гэбриэл? Да ну, не знаю. Он на меня тогда обозлился.
– Я с ним разговаривала. Он говорит, запросто.
Лео кивнул: ладно.
– Ну а для меня в этом контракте что? – спросил он со вздохом.
– «За это, в свою очередь, мои сестры не станут заставлять меня вернуться в «Дрожащие сосны» или другой какой восстановительный стационар…»
– …или дурку.
– «…или дурку. Хотя само собой, если я опять двинусь умом или не смогу без бухла и наркоты, то моя сестра Дэйзи больше не сможет представлять мои интересы, а без ее защиты и поддержки мне наступят кранты». Потому что Розмари двумя руками за то, чтобы мы отправили тебя в серьезную психиатрическую клининку на востоке страны.
– Погоди. Это тоже, что ли, часть контракта?
– Это можешь не записывать, – разрешила сестра. – Но мои слова, братец, до тебя, надеюсь, дошли? Это последнее тебе послабление.
Слова до Лео действительно дошли. С точки зрения его сестры он, судя по всему, отирался на развилке между эксцентричным бродягой и больным на голову неудачником. Ну а Дэйзи всего лишь стремилась воззвать к нему с дороги, которую для него избрала.
Исходя из этого Лео сразу смекнул, что должен признать хотя бы тот факт, что кое в чем его прежние воззрения были ошибочны – в частности то, что и Мэрилин, и «Новый день», и провидцы конца света всем своим скопом направленно действовали против него из-за его величия. Он понимал, что все это нонсенс, бредятина; скверный генетический код, требующий внимания профильных специалистов.
Но понимал он и то, что существует не подлежащая огласке часть, именуемая «и все-таки». И все-таки вырисовывается, что он был прав во многом; что в самом деле вынашивается жуткий план собрать и коммерциализовать всю существующую в мире информацию, подмяв этот мир под себя; что «Синеко» – воплощение зла и в самом деле находится в сговоре с другими плохими парнями, включая его, Лео, старого дружка Марка Деверо; что не все предприятия и учреждения представляют собой то, за что себя выдают, и это можно сказать о многих.
Лео хотелось, чтобы его сестра видела: он понимает, что ему на пользу освобождение от сполохов ментального проникновения и смычки со всем и вся; от шалой эйфории и бездумной уверенности. Он в самом деле был этому рад и не хотел к тому возврата. Оказывается, незамысловатый старый мир был устроен достаточно многослойно. Возвратить же Лео хотел одно – ту девушку. Но когда представил себе потуги убедить Дэйзи о роли в происходящем Лолы, то понял: кончится тем, что сестра скажет что-нибудь вроде: «