– Мне не улыбается быть твоей спиритической подопытной мышкой, – Амара с трудом сдерживается, чтобы не закатить глаза. Когда она расстроена, взбешена, скептична или все вместе взятое, это видно. Амара опирается на колени и руки, а потом поднимается с пола, чтобы Тобиас не видел ее лица. – Мне надо перекурить. Кто-то хочет со мной?
Тобиас вскакивает.
– Тебе нельзя выходить.
– Тоби. Спокуха. Я выйду на задний двор, – никогда не вставайте между Амарой и сигаретами.
– Тебя кто-нибудь увидит.
– …Ты не разрешаешь мне выйти? Чтобы покурить? – Амара все больше распаляется. Это плохо закончится. Я хочу стать невидимой, такой же прозрачной, как брезент.
– Пойдем наверх, – предлагаю я. – Тогда нас никто не увидит.
– Не утруждайся, – Амара выходит из гостиной, не сказав больше ни слова. Я слышу ее шаги на лестнице. Дом скрипит под гнетом ее молчаливого гнева. Мы слушаем, как она топает по другую сторону потолка. Внезапно я вспоминаю, как молча ссорились мои родители. Между ними велись целые войны, хотя они не обменивались ни единым словом. Целыми днями бросали пассивно-агрессивные взгляды и поджимали губы, а я сидела под этим перекрестным огнем, осознавая, насколько громким может быть молчаливый дом.
Мы с Тобиасом остаемся на месте, маринуясь в этой тишине. Он напоминает мне десятилетнего сумасшедшего ученого, убивающегося из-за неудачного эксперимента.
– Мы так близки.
– Этим вы занимались перед смертью Сайласа? Это его убило?
– Призрак так не работает.
Я хочу спросить: «А как он работает?»
– Если мы сможем установить контакт, ты только подумай о возможностях. Люди будут общаться со всеми, кого потеряли. Смерть не должна быть концом. Больше нет.
Я хочу рассказать ему о тени – о Сайласе. Это же был Сайлас? Тобиас мне поверит. Наверное, даже станет самодовольным. «Я же говорил», – утрет он Амаре нос.
Но что, если я ошибаюсь? Что, если я его не видела? Это могло быть просто игрой света. Больше ничего – свет и движущиеся тени. Вот и все.
– Может, попробовать еще раз? – гадаю я.
– В смысле, прям сейчас? – не понимает Тобиас.
– Да.
– Завтра, – говорит он. – Надо отдохнуть. Надо… надо разобраться.
Никто не спрашивал, как Тобиас переживает потерю Сайласа, какой тяжелый это для него удар. Ведь кем станет Тобиас, если Сайлас не будет его поддерживать? Может, ему Сайлас нужен даже больше меня.
– Эй, – накрываю я его руку своей, чтобы привлечь внимание, – я в тебя верю.
У него открывается рот, но слов нет. Как и дыхания.
– Что… правда?
– Ты все сможешь. Я знаю, что ты…
Я не замечаю, как Тобиас наклоняется ко мне, пока его губы не прижимаются к моим. Этот жест такой неуверенный, словно меня касаются крылышки мотылька.
Я отстраняюсь.
– Нет.
Это слово как будто вытягивает его из сна. Даже в тусклом свете фонаря я вижу, как к его щекам приливает кровь. Что, черт возьми, это было? Тобиас никогда раньше не пытался поцеловать меня. Я перебираю все свои воспоминания с ним наедине, чтобы понять, подпитывала ли когда-нибудь его веру в такие отношения.
– Прости, я…
– Ничего, – пытаюсь я прийти в себя. – Я… я просто…
Тобиас уходит в себя, как улитка в раковину, и поднимается с пола. Его брюки покрыты опилками, которые осыпаются, как снег.
– Уже поздно. Я…
– Тоби…
– Устроюсь наверху. Спокойной ночи, – он не дожидается моего ответа и уходит, не оглядываясь. Я не понимаю, ему стыдно, обидно или все вместе.
Я слушаю шаги наверху, дерево скрипит под весом его тела.
Теперь в гостиной только я.
И тени.
«Знаешь, когда в доме по-настоящему водятся призраки? – как-то пьяно пробормотала мама мне – или надо мной – после того, как я спросила, не прячется ли под кроватью призрак. – Когда мы страдаем там в тишине. Потом ты поймешь. Поверь. Сама все почувствуешь». Она прижала палец к губам и улыбнулась, но как бы не улыбкой. Т-с-с. В детстве всегда казалось, что мама мне столько всего не рассказывает: секреты, существующие прямо рядом с нами, все то, что недоступно моему пониманию и ждет, пока я наконец вырасту и стану женщиной. Мне всегда было с ней неуютно, потому что она словно жила прошлым, вела какую-то устаревшую жизнь домохозяйки, но теперь я не так в этом уверена. Может, она всегда была запертой, оставленной бродить по коридорам, как одинокий призрак.
Я сижу в тишине пустого дома и ничего не могу с собой поделать. Мне просто надо спросить…
– Сайлас? Ты здесь?
Ш-ш-ш.
Я всю ночь плохо спала – особенно на этом жестком полу. Будто пельмешек в спальнике, только сваренный и обливающийся потом.
Ш-ш-ш. Сначала я подумала, что по гостиной ползает змея. Но потом я слышу металлический тук-тук-тук маленького шарика о стенки банки с краской. Ш-ш-ш.
Лезвие топора мигрени раскалывает череп. Я уже мучилась от головных болей с бодуна, но эта просто запредельна, прямо-таки вагнерианская. От меня осталась лишь высохшая оболочка человека.
Ш-ш-ш. Тобиас раскрашивает гостиную. Фанерный пол покрыт граффити, по всем стенам до потолка. Пары́ обжигают мне легкие.
– Как тебе? – спрашивает он, явно довольный собой. Розовые буквы распускаются по полу, как влажные сорняки. На одной стене Тобиас жирным шрифтом вывел ДА, на противоположной стене – НЕТ, а на третьей – ПРОЩАЙ. Он превратил комнату в огромную спиритическую доску.
– Впечатляет. А ты смастерил планшет размером с доску для серфинга?
– Нам это не нужно, – отвечает он, будто вопрос был серьезным. – У нас есть ты.
– Так я планшет? Ясно, – киваю я слишком резко, и кости на шее трещат, как пупырка. – У нас есть кофе? Или дробовик?
– У нас сушняк, – протягивает он бутылку с водой. – Нужно пополнить водный баланс.
«Мне хреново» – слишком большое преуменьшение. Вся вода мира не может смыть изо рта привкус глины. Других вариантов нет – там явно сдохла кошка.
– Даже не хочу знать, как выгляжу. Если хотя бы наполовину так плохо, как себя чувствую, просто убей меня.
– А ты знала, что люди – единственные живые существа, которые задумываются о смерти?
– Тоби, – я не сдерживаю стон. – Сейчас не лучший момент для философских трактатов о смерти.
Не то чтобы у меня есть выбор. Тобиас уже несется напролом.
– Другие животные чувствуют опасность и инстинкт самосохранения, но только мы понимаем, что надвигается смерть. Знаем, что она где-то там, ждет нас.
– Повезло нам.
– А что, если это подарок? Такое знание.
– Надеюсь, чек еще остался.
– Какого хрена? – заходит в гостиную Амара. – Решили украсить комнатку?
– Перенаправляем энергию. Чтобы задать настрой.
– Как романтично.
– Я понял, что вчера пошло не так, – говорит он с абсолютной уверенностью. Стойкость мужского эго – удивительная вещь. – Давайте попробуем еще раз.
– Пока что я ничего не могу, – бормочет Амара.
Но Тобиас не теряет времени.
– Вам надо сесть там, – он берет нас за руки и ведет в центр гостиной, где только что нарисовал круг. – Амара, садись рядом с Эрин.
– И здесь мы перенаправим энергию?
– Звать должен тот, у кого самая сильная связь. Поэтому сегодня поведешь ты.
Он смотрит на меня.
– Я? Почему я?
– Потому что ты любишь его, – он говорит так, будто ответ очевиден. – Не надо это скрывать.
– Я ничего не скрываю.
Тобиас поворачивается к Амаре за поддержкой.
– Я ошибаюсь?
Амара не отвечает.
– Твое отрицание не дает нам выйти на контакт. Если ты признаешь…
– Не вини меня.
– Это должна быть ты, – Тобиас подсаживается еще ближе, и теперь я чувствую его дыхание. Ему явно надо почистить зубы. Как и всем нам. – Если он тебя услышит, почувствует, ты его притянешь.
Если Амаре хоть немного смешно, она держит это при себе. Слишком устала, чтобы спорить с Тобиасом. Теперь нас двое.
– И что мне надо сказать?
– Не волнуйся, я все объясню.
Амара явно все решила. Я вижу, что она отсчитывает часы – может, даже минуты – до завершения выходных. Самый безболезненный способ пережить это – слушаться Тобиаса, а потом свалить.
Он раздает всем по новой дозе.
– Одну тебе… одну тебе… одну мне.
– Смотри в глаза, – говорю я, пытаясь хоть как-то разрядить наш наркосеанс.
– Будем, – бормочет Амара, не встречаясь со мной взглядом. Мы все кладем таблетки в рот и проглатываем, не говоря ни слова, запивая их максимальным количеством воды.
При свете дня гостиная выглядит по-другому. Меньше. Прошлой ночью комната, казалось, расширилась, деревянные балки растянулись. Было такое чувство, словно нас сожрал какой-то доисторический фанерный зверь. В лучах солнца все выглядит суровым и пыльным.
– Закройте глаза, – начинает Тобиас. Перед этим я бросаю взгляд на Амару, но та на меня не смотрит.
– Мы хотим поговорить с тем, кого потеряли, – заявляет Тобиас. Его голос кажется далеким, будто он говорит из угла комнаты, хоть я и чувствую его колено у своего. – Сайлас… если ты слышишь нас, знай, что мы здесь.
Я прислушиваюсь к каждому шороху. Хочу услышать что-то – услышать его, этот голос.
– Эрин, – Тобиас сжимает мою руку. – Твоя очередь. Поговори с Сайласом.
Я не знаю, что делать. Что мне надо сказать? С открытыми глазами я бы чувствовала себя полной идиоткой, но в этой темноте угасает всякий стыд. Я медленно забываю об Амаре и Тобиасе. Тут никого нет. Только я и…
– Сайлас? Ты меня слышишь?
Чем дольше мои глаза закрыты, тем больше я замечаю определенные закономерности. Под веками из темноты появляются и закручиваются ромбовидные спирали.
– Это я… Эрин.
Спирали закручиваются быстрее при звуке имени Сайласа. По мере того, как они набирают скорость, их цвет меняется от красного к фиолетовому и зеленому.
– Ты здесь?