Блэкманов пугало и еще одно дело: в 1990 году в городе Ниигата пропала десятилетняя девочка. Ни единой зацепки – и вдруг в феврале 2000 года она объявилась в местной больнице. Почти десять лет ее держали в плену в маленькой комнате дома, стоявшего в нескольких сотнях метров от полицейского участка. Ее похититель был известным педофилом; четырьмя годами ранее в полицию сообщали, что он мог похитить девочку. Адетективы даже не потрудились постучать к нему в дверь.
«Ёмиури симбун», одна из самых консервативных национальных газет, выступающая за правящую элиту, назвала ситуацию с полицией «позором, равного которому давно не случалось». В редакторской колонке той же газеты говорилось: «Единственный способ призвать к порядку окончательно утерявшую дисциплину организацию – это провести полноценную радикальную реформу». Опрос общественного мнения показал, что 60 процентов японцев (против 26 процентов всего два года назад) не доверяет полиции. В такой тревожной атмосфере и начались поиски Люси.
По мнению самих стражей порядка, они работали с космической скоростью.
– Я хочу, чтобы вы понимали, насколько быстро мы взаимодействовали друг с другом, – подчеркнул главный инспектор Фусанори Мацумото, глава полицейского участка Азабу, с первых дней возглавивший расследование дела Люси Блэкман. – Нас направляли инстинкты опытных солдат. И не забудьте, что пропавшая была из Британии и ранее работала стюардессой в такой известной компании, как «Бритиш эйруэйз», а ведь многие девушки мечтают о такой профессии.
Кстати говоря, одним из культурных различий, проявившихся благодаря делу Люси, можно назвать специфику отношения к стюардессам в каждой стране. В Британии на «куколок с тележкой» часто смотрят с насмешкой, но в Японии стюардессы – абсолютная элита, образец женского очарования и утонченности. На вершине своего престижа в годы экономического бума в конце 1980-х они становились невестами поп-звезд или борцов сумо. Для многих японцев совершенно непостижимо и весьма подозрительно, что женщина может бросить работу стюардессы в «Бритиш эйруэйз» и стать хостес в баре Роппонги.
Так или иначе, хотя инспектор никогда не сказал бы этого прямо, будь пропавшая без вести, к примеру, китаянкой или гражданкой Бангладеш, вкалывающей на рыбном заводе или в массажном салоне, дело интересовало бы его гораздо меньше.
– Поначалу они не принимали случай Люси всерьез, – сообщил мне человек, связанный с расследованием. – Просто очередная девушка, пропавшая в Роппонги. В Токио девушки исчезают довольно часто – филиппинки, тайки, китаянки. Тут никакой полиции не хватит.
От прочих дело Люси отличала не только национальность жертвы и ее прежняя работа, но и сильное внешнее давление, которое сразу же начали оказывать на полицию.
Вначале в участок за ответами ходила только Софи Блэкман. Но потом с ней явился Алан Саттон, серьезный британский генконсул, и его подчиненные начали названивать детективам каждый день. Потом приехал Тим Блэкман, и вскоре – во что сложно поверить – он уже общался с Тони Блэром. Детективов и японских репортеров потрясло такое развитие событий. В Японии подобное невозможно представить – чтобы премьер-министр вмешивался в поиски девушки «мидзу сёбай». Посреди нашего разговора главный инспектор Мацумото спросил меня:
– Этот мистер Блэкман – близкий друг премьер-министра Блэра? – словно не мог найти другого объяснения.
И вот Тони Блэр уже обсуждает проблему с премьер-министром Японии, которому ничего не остается, как выразить беспокойство и проявить настойчивость, – и все это на глазах у толпы репортеров.
– Мы представляли, что такое японские СМИ и как с ними обращаться, – признался главный инспектор Мацумото. – Однако понятия не имели, что делать с иностранными журналистами. Они очень назойливы.
Мацумото позвонил в Севеноукс Джейн Блэкман и услышал от нее ту же информацию, которую повторяли все знакомые Люси: немыслимо, чтобы дочь уехала одна безо всяких объяснений. И 11 июля на базе полицейского участка Азабу создали оперативный штаб расследования, который возглавил один из самых опытных токийских детективов Тошиаки Удо. Инспектор Удо был вторым по старшинству в первом следственном отделе японской столицы, а его команда – элитой местной полиции. Они работали над самыми громкими и сенсационными преступлениями в стране: убийствами, изнасилованиями, похищениями, вооруженными ограблениями. Первый отдел был знаменит и окутан романтическим ореолом, как «летучий отряд» Скотленд-Ярда, о нем снимали фильмы и сериалы, писали книги. Инспектор Удо участвовал и в самом крупном послевоенном расследовании – деле религиозной секты «Аум синрикё», члены которой в 1995 году пустили в токийском метро нервно-паралитический газ в утренний час пик. Довольно высокий, с овальным лицом и большими выразительными глазами, которые придавали ему постоянное выражение легкого удивления, Удо скорее напоминал добродушного завуча школы, чем крутого детектива, и не отличался бурным проявлением эмоций. Но поиски Люси буквально потрясли его.
– Я вел много крупных и громких дел, – поведал он мне. – Но когда ответственность за расследование дела Блэкман возложили на меня, не мог сдержать дрожь напряжения. Я инстинктивно чувствовал, что речь идет о серьезном преступлении. Прямо-таки нутром чуял. И понимал, что такой случай нельзя игнорировать.
Его непосредственным подчиненным был Акира Мицузанэ – человек, который лично общался с семейством Блэкманов. У полицейской системы ушло больше недели, чтобы раскачаться и приступить к работе, хотя сами служители закона полагали, что отлично справляются с задачей.
Чем же занимались детективы последующие несколько недель? Детально восстановить ход событий сложно, но полицейские явно не спешили. К тому времени, когда был создан оперативный штаб расследования под руководством Удо, команда инспектора Мацумото уже проверила основные факты истории Луизы: статус подруг в Японии, их пристанище в Сасаки-хаусе и работу в «Касабланке». На это ушло три дня. А в последующие полтора месяца, начиная с 3 июля, когда Луиза сообщила об исчезновении Люси, расследование топталось на месте.
Прошли проверки в религиозных сектах префектуры Тиба («Но их очень много, – жаловался один из детективов. – Нужно уточнить информацию»). А вот более очевидных ниточек будто не замечали. Почти две недели после исчезновения Люси полиция не говорила с ее парнем Скоттом Фрэзером и не предпринимала никаких попыток найти человека по имени Акира Такаги, которым представился таинственный звонивший.
– Скорее всего, имя вымышленное, – заявил пресс-секретарь, – и мы не хотим без необходимости беспокоить невиновных.
Полиция ходила в «Касабланку», опрашивала хостес и проверила записи клуба. Некоторые клиенты, хоть и не все, оставляли свои визитки; клеркам, развлекавшимся за счет компании, выдавали квитанции с названием фирмы, и копии хранились в клубе. Но эту информацию обрабатывали необъяснимо долго. Хадзимэ Имуре – издателю, который развлекал Люси байками о ловле кальмаров, – позвонили уже в середине августа.
Зато полиция целыми днями допрашивала Луизу Филлипс. Во вторник 4 июля, на следующий день после исчезновения Люси, она впервые провела в участке Азабу целый день и последующие пять недель с понедельника по субботу являлась туда как на службу.
Допросы проходили в комнатке три на три метра с единственным столом, где размещались Луиза, два детектива и переводчик. Сидели с утра и часто до самой ночи. Луизу сразу поразили доброта и мягкость офицеров, а также их способность напряженно работать много часов подряд.
Каждый день девушке приносили обед, несколько раз жена одного из полицейских приходила с бенто-ланчем – набором миниатюрных закусок собственного приготовления. Власти предоставили Луизе квартиру с оплаченной арендой в 5 тысяч иен (30 фунтов) в сутки (не растерявшись, Филлипс скопила денег и купила себе фотоаппарат).
Сами беседы давались Луизе непросто. Замешательство и волнение часто вызывали у нее слезы беспомощности; и она не раз замечала, что у переводчицы и даже допрашивающих ее офицеров-мужчин тоже глаза на мокром месте.
Однако содержание разговоров не внушало доверия. И без них было ясно, что Луиза – главный свидетель, давняя подруга Люси и последний человек, который ее видел. Столь продолжительные допросы имели бы смысл, появись в деле новые подробности. Но большую часть времени детективы просто задавали одни и те же вопросы, снова и снова. Их дотошность впечатляла, а иногда даже пугала. Но бесконечные повторы наводили Луизу на мысль, что полицейские понятия не имеют, с чего начать, и даже не собираются копнуть глубже.
– Они спрашивали о том, где мы были и что делали, выпытывали малейшие подробности о Люси, причем с тех времен, когда мы еще не приехали в Японию, – рассказывала Луиза. – Меня поражала их работоспособность. Офицеров интересовало буквально всё: родимое пятно у Люси на бедре, здоровье в юности, ее и мои бойфренды и друзья, наши соседи по дому, каждый посетитель клуба, татуировки клиентов. Вопросы повторялись снова и снова, день за днем.
Немного смущенно полицейские поинтересовались, связывали ли девушек лесбийские отношения (Луиза только посмеялась над их предположением). Из нее вытягивали подробности сексуальной жизни Люси: отношения со Скоттом, как часто они проводили ночь вместе и как предохранялись.
– Они почти неделю допытывались, был ли у Люси когда-нибудь хламидиоз, – жаловалась Луиза. – Я так и не поняла зачем. Некоторые вопросы выглядели случайными, и беседы растягивались на долгие часы.
– О Луизе у меня сложилось хорошее впечатление, – сообщил мне инспектор Мацумото. – И все равно приходилось учитывать все возможные сценарии. А что, если она участвовала в заговоре против подруги? Предположим, девушки влюбились в одного мужчину, и Луиза, желая его заполучить, избавилась от Люси. Или убила ее, чтобы украсть деньги.
Следователи выдвигали самые дикие версии.
– Сотрудники клубов поговаривали, что Люси могла бежать в Северную Корею либо шпионить для них, – объяснял Мацумото. – Однако мы не стали уделять этой линии большое внимание, потому что особых денег у пропавшей не водилось. – По его