словам, вопрос о возможном участии наркотиков разрешился быстро. – Судя по цвету лица и состоянию здоровья, Филлипс не употребляла наркотики. Ведь она общалась с нами много часов подряд. Ни худобы, ни быстрого утомления, ни сыпи вокруг рта, которая встречается у наркоманов, – никаких подобных признаков.
Другими словами, наркоманы непременно тощие, мертвенно-бледные и слюнявые. Подобным образом о воздействии запрещенных препаратов могла бы рассуждать старая дева, но из уст уважаемого детектива это звучало до смешного наивно, как признак простодушия японской полиции и ее оторванности от жизни. Здесь настолько редко сталкивалась с серьезными преступлениями, что даже не умели их распознавать.
Детективы, которые пришли на смену Мацумото, не отличались таким простодушием. Однажды, придя в комнату для допросов, Луиза увидела на столе дневник Люси. Рядом лежал перевод текста на японский.
– Доброе утро, Луиза-сан, – начал детектив и взял документы со стола. – Вы или Люси принимали наркотики в Японии?
– Нет-нет, никогда! – Филлипс отрицательно затрясла головой.
– Вы уверены? – уточнил детектив, листая дневник.
– Конечно уверена. Никогда.
Большую часть времени полиция скрывала недоверие к Луизе; казалось, что долгие допросы связаны лишь с искренним старанием, а не с подозрениями. Но теперь атмосфера накалилась.
Детектив спросил Луизу:
– Почему Люси написала в своем дневнике про «вечную охоту на музыку, открытки и „колеса“»?
Луиза лихорадочно соображала.
– Я подумала: «Если они сочтут ее наркоманкой, будет еще хуже». Поэтому сказала: «Ну, она искала парацетамол или нурофен, что-нибудь в этом роде».
– Так вы не принимали нелегальные наркотики в Японии? – переспросил детектив.
– Нет-нет.
– Вы абсолютно уверены?
– Да.
– Луиза, у вас на лбу написано: «Я вру».
– Он не ошибся, – призналась мне Луиза. – И я рассказала им всю историю без прикрас.
По стандартам многих двадцатилетних британок, ничего особенного не происходило.
– Понимаете, вокруг было полно наркотиков, но мы и правда ими не увлекались, – уверяла Луиза. – Однажды соседи попробовали галлюциногенные грибы, но нам обеим идея не понравилась. Люси заявила: «Тер петь не могу всякие глюки и потерю контроля».
Девушки не хранили марихуану, но прикладывались к косякам, которые передавали по кругу в гостиной Сасаки-хауса. Филлипс также призналась, что они принимали экстази в клубах Роппонги: Луиза дважды (в частности, по случаю драки в «Дип блю»), Люси – всего один раз. Они собирались купить еще вечером первого июля, но вечеринка так и не состоялась.
В обычных обстоятельствах подобное признание от иностранки в Японии привело бы к изрядным проблемам: хранение экстази, даже в самых малых дозах для личного пользования, считалось серьезным правонарушением.
– Но я знала, что должна сказать правду, и все выложила, – говорила Луиза. – Когда, где и сколько. И в полиции отнеслись с пониманием. Найти Люси было важнее. Они так усердно работали, сутки напролет. Я сама уходила поздно, а детективы задерживались еще на пару часов. Двоим полицейских даже пришлось взять отгул из-за переутомления.
Пальмы у моря
Роппонги – по крайней мере, по части хостес и их клиентов – все равно что деревня. За два дня об исчезновении Люси услышал весь район. Через неделю о деле Блэкман кричали заголовки всех газет Британии и Японии. Еще через два дня появилось 30 тысяч объявлений о пропавшей без вести с ее портретом. По всему Токио – а также в Лондоне, Мельбурне, Тель-Авиве и Киеве – девушки, служившие хостес в Роппонги в настоящий момент или в прошлом, почувствовали то же, что и Кристабель Маккензи: они внезапно вспомнили о том, что пытались забыть. Клара из Канады, Изабель и Шармейн из Австралии, Роня из Израиля, американка Кэти, англичанка Лана и украинка Таня[35] – называли разные мужские имена: Юдзи, Кодзи, Сайто, Акира. Но пережили девушки одно и то же: хорошо одетый японец средних лет, говоривший на английском, вез их на дорогом автомобиле в квартиру на побережье среди пальм; глоток напитка, потом темнота, а спустя много часов они приходили в сознание с головокружением и тошнотой.
Некоторые девушки были знакомы между собой. Кое-кто по секрету даже поделился своей историей с подругами. И все как одна, услышав о пропаже Люси, реагировали одинаково: это сделал он.
Почти никто из пострадавших не обращался в полицию: девушки опасались за свой визовый статус и к тому же не знали наверняка, что с ними произошло после отключки, – либо знали слишком хорошо и не хотели вспоминать. Исключением стала молодая американка по имени Кэти Викерс. Но ее опыт лишь доказал, что остальные помалкивали не зря. История Кэти Викерс служит немым укором полиции Токио.
В 1997 году она работала в клубе «Кадо». В ее случае это был прилично одетый мужчина средних лет по имени Кодзи. Он предложил ей джин с тоником. Первый глоток стал последним, что она запомнила из того вечера.
Через пятнадцать часов она проснулась на диване в нижнем белье. Кодзи объяснил, что произошла утечка газа и у него тоже ужасная головная боль. Он провез ее полпути до Токио, а потом пересадил в такси. У себя в сумочке девушка обнаружила пачку наличных и ваучеров на такси.
И если Криста Маккензи отделалась похмельем, то Кэти тошнило несколько дней. Когда она неуверенной походкой, с посиневшими губами и невнятной речью явилась в клуб «Кадо», его владелец и менеджер Кай Миядзава – бизнесмен с прической «конский хвост», делившийся со мной секретами барного бизнеса, – тут же отправил ее к доктору, а на следующий день пошел с ней в полицейский участок Азабу.
Реакция дежурных полицейских их поразила. «Нас даже не отвели в отдельный кабинет, не предложили сесть, а оставили топтаться у стойки регистрации, – писала позже Кэти. – Полицейские даже пальцем не пошевелили, чтобы помочь нам или что-то предпринять. Не было даже официального заявления, дежурный просто сделал несколько заметок на клочке бумаги… Мне заявили, что расследовать дело нельзя из-за отсутствия доказательств… Я могла дать подробное описание человека, назвавшегося Кодзи, и описать место, куда он меня отвез. Я даже дала им номер мобильного телефона, который записал мне сам Кодзи. Мне казалось, что фактов вполне достаточно, чтобы по крайней мере выяснить его личность и наличие уголовного прошлого. Но мне дали понять, что я всем мешаю и понапрасну трачу время».
Миядзава даже позвонил знакомому полицейскому:
– В итоге я услышал только одно: «Кай, эти иностранки-хостес поголовно сидят на наркоте. Сами виноваты, а ты просто забудь». Я рассказал Кэти, и она очень разозлилась. Неделю она ходила сама не своя, поэтому я пытался снова поговорить с полицией. Но мне твердили:
«Забудь, просто забудь».
Спустя три года, когда пропала Люси, Кэти все еще жила в Токио. Едва услышав о деле Блэкман, она снова пошла в участок Азабу. На сей раз женщина-детектив сделала чуть больше записей, но не проявила особого интереса или тревоги. Кай еще раз позвонил своему другу детективу.
– Но тот сменил место работы и теперь трудился в другом отделе, – объяснил мне Миядзава. – И сразу сказал: «Меня это не касается». Но я прав, теперь я на сто процентов уверен: в обоих случаях действовал один и тот же парень.
В июле полиция рассматривала три возможных сценария исчезновения Люси: религиозная секта, связь с торговлей нелегальными наркотиками или вмешательство якудза (вот почему Луизу спрашивали о мужчинах с татуировками – это знак японских гангстеров). Очевидные и вполне разумные следственные версии, учитывая специфику Роппонги и статистику преступности в Японии. Однако напрашивалась еще одна версия – о преступнике, который уже много лет занимался похищениями прямо перед носом стражей закона. Может, они намеренно закрывали глаза на подобные преступления? Тогда хотя бы понятно, почему они отказывались о них слышать, по крайней мере поначалу.
Криста Маккензи преодолела путь из Осаки до Токио, чтобы рассказать в полиции о человеке по имени Юдзи. В истории Кэти Викерс фигурировал Кодзи. Подруги Хью Шейкшафта Изабель Паркер и Клара Мендес, которые поделились своим печальным опытом с потрясенным Тимом Блэкманом, называли в полиции другие имена, но сюжет оставался прежним. Всех четверых встретили с полным безразличием.
– Пока они начали всерьез воспринимать мои слова, прошел месяц, – возмущалась Криста. – Никак не желали сложить два и два. Частично виновата инерция: поначалу мне говорили, мол, хорошо-хорошо, но скорее всего Блэкман вступила в секту. И будто не слышали родственников, которые твердили, что Люси совсем не из таких. Похоже, полицейские искренне верили в собственную выдумку. Или им просто хотелось верить, потому что не было ни малейшего желания разбираться с новой версией.
Оперативный штаб только открылся, когда туда пришло первое из фальшивых писем от Люси. На нем стояла дата 17 июля – день рождения Тима – и штамп префектуры Тиба. Луиза Филлипс сразу же опознала подделку: подпись слишком аккуратно выведена, грамматика сильно хромает. Отрывки, которые показали Тиму и Софи, прошли тщательную цензуру, но в целом письмо изобиловало грубыми и злобными фразами.
Детективы запретили Луизе делать записи, но она, ненадолго оставшись в кабинете одна, набросала на клочке бумаги несколько предложений: «Луиза я люблю тебя как сестру но вообще-то делая из меня знаменитость ты срываешь нахрен все мои планы»; «он привел меня в отель и трахал меня – трахал всех хостес»; «я хочу быть тем кем хочу»; «смысл приезда в Японию – деньги да так и есть»; «хотела сбежать»; «я умоляла его тебе позвонить»; «скажи Скотту, что я его люблю, но больше не хочу с ним встречаться»; «не невинна, было несколько раз»; «трахалась с клиентами за деньги»; «Луиза ты думаешь что знаешь меня но ты ничего не знаешь».
– Омерзительный язык, – призналась Луиза. – Просто ужас.