Даже имя обитателя особняка в Дэнъэнтёфу оставалось тайной: снаружи на табличке значилось латиницей: «Охара», а ниже шрифтом помельче: «Хошияма». Впрочем, как ни звали бы хозяина, он не оставался без компании.
– Там постоянно проводили время молодые люди, в том числе иностранцы, – рассказывала госпожа Куросаки. – Особняк окружала высокая стена. Я слышала женские голоса, поэтому думаю, что чаще там бывали женщины. За воротами слышались разговоры и смех. Но людей я не видела. Хозяин не гулял возле дома. Открывались ворота, он выезжал в машине с открытым верхом, рядом сидела женщина, а по возвращении он мигом скрывался за воротами.
Госпожа Танака добавляла:
– Мне запомнилась одна его подруга – с длинными черными волосами, как у японки, но немного смахивающая на иностранку. Довольно долго она появлялась в особняке, а потом пропала. И после ареста Обары мы стали гадать, что же случилось с той девушкой с длинными волосами.
Каким человеком был Ёдзи Обара? Чем он занимался, не считая бизнеса? Отсутствие информации поражает куда больше горстки выясненных фактов. Если отбросить предположения, слухи и догадки, остается немногое, лишь крупицы информации. Обара гордился своими благотворительными взносами. Позже он заявил, что отдал больше 100 миллионов иен на общественно-значимые цели, включая Японское общество детей-инвалидов и Ассоциацию юридической помощи. Несмотря на корейское происхождение или, напротив, благодаря ему, он горячо восхищался японской императорской семьей и с гордостью рассказывал, как присутствовал на вечере у императора Акихито и императрицы Митико. Помимо арендного бизнеса, Обара владел компанией «Гинза фудз», которая обслуживала маленький ресторан-лапшичную в самом фешенебельном районе Токио. Он любил классические импортные автомобили, и на момент ареста его автомобильный парк насчитывал девять машин, включая «БМВ», «мерседес-бенц», «феррари», «бентли-континентал» 1962 года и фаворти Джеймса Бонда серебристый «астон-мартин» 1964 года.
О многом, что касалось взрослой жизни Обары, трудно говорить с полной уверенностью, поскольку за недели, потраченные на изучение его прошлого, я не нашел ни одного человека, которого рискнул бы назвать его другом. Естественно, сразу после ареста друзья могли откреститься от него, но скорее их попросту не было. Я разговаривал с соседями и консьержами Обары, с хостес, которые его развлекали, с владельцами магазинов и курьерами, поставлявшими продукты и товары. Никто не вспомнил, чтобы с Ёдзи были приятели или чтобы он прямо говорил о своих друзьях, кроме Карлоса Сантаны. После ареста за все долгое время предварительного заключения к Обаре приходил только один загадочный посетитель, владелец салонов патинко, – и больше никого, не считая пожилой матери.
У тех, кто познакомился с Ёдзи после ареста, создалось впечатление, что он глубоко и тщательно изолировал себя от общества.
– Я имел дело с разными людьми, – признался мне один журналист. – И вряд ли у Обары хоть раз в жизни был настоящий друг, на которого можно положиться. Иногда я вижу у него в глазах желание довериться мне. Даже когда он в хорошем настроении, чувствуется его одиночество. Мне часто его жаль, очень часто. Он совершенно одинок. Ему не с кем поговорить, обсудить дела. Иногда мне кажется, что именно из-за невозможности кому-нибудь довериться он и обращался с женщинами таким образом. Друзей у него точно не было. Трудно сказать, откуда такая мысль, просто я это вижу, читаю по выражению лица. Я стараюсь смотреть ему в глаза, но он избегает прямого зрительного контакта. Меня обуревают сложные чувства – не только печаль, но и страдание. В таком одиночестве заключен настоящий трагизм.
Единственным существом, к которому Обара питал искреннюю любовь, была его шотландская овчарка Айрин, которая посмертно сыграла столь странную роль в деле Люси Блэкман. В нескольких публичных заявлениях Обара постоянно о ней упоминал, поэтому всем известно, что собаке нравился корм «Цезарь» с мясом, а перекусить она любила сушеной рыбой. Возле входной двери особняка в Дэнъэнтёфу Ёдзи установил памятник своей питомице в натуральную величину, с оскаленными зубами и блестящим керамическим языком. Он называл ее не иначе как «моя любимая собака» и «моя милая Айрин». После смерти овчарки 6 июля 1994 года Обара шесть лет хранил ее останки. «Технологии клонирования активно развиваются, – писал он позже. – И в надежде воскресить любимую собаку я отправил ее на покой в большую морозильную камеру. Я положил туда еще букет роз и любимые лакомства Айрин».
Какое-то время дела у Обары процветали. Стоимость недвижимости и арендная плата продолжали расти. Как подсчитали позже, общая стоимость активов молодого бизнесмена составляла 4 миллиарда иен – около 25 миллионов фунтов. Но имелись у него и долги, которые он беспечно накапливал. Цены на землю в Японии достигли пика в 1989 году, и к началу 1990-х стало ясно, что «мыльный пузырь» лопнул. Однако в 1993 году Обара основал еще одну компанию для крайне амбициозного проекта – строительства небоскреба с офисными и торговыми помещениями на территории одной из своих автостоянок в Осаке. На рекламном проспекте напечатали эскиз готового здания – устремленной в небеса сверкающей двенадцатиэтажной конструкции из голубого стекла с высоким, отделанным мрамором атриумом и множеством зубцов и выступов цилиндрической формы. Территорию украшали скульптуры в виде сияющих сфер с изогнутыми металлическими полумесяцами. «Изумительный футуристический силуэт в районе Кита-Синти с самыми фешенебельными магазинами, – говорилось в рекламном проспекте. – Настоящий пейзаж двадцать первого века». Некоторые слова заменялись английскими, переделанными на японский манер: «годзясу», «сируэтто», «хайсосаэтии». «Кита-Синти тауэр» напоминала чудовищную мешанину претенциозности и китча эпохи экономического бума, которые вышли из моды уже к 1993 году. Ее так и не построили. Через три года кредиторы Обары подали в суд, чтобы вернуть выданные ему займы, и в 1999 году на дом в Дэнъэнтёфу по решению суда временно наложили арест.
Сын корейского торговца кониной поведал мне:
– Почему второе и третье поколения уделяли мало внимания учебе, вполне объяснимо. Считалось, что крупные университеты Японии предлагают своим выпускникам лучшую работу, но моих ровесников таких возможностей негласно лишали. И я прекрасно понимаю, почему он бросил учебу в той социальной среде. К тому же он был очень богат, унаследовал огромное состояние и мог вообще не работать. Из всех братьев он подавал самые большие надежды. Но что ждало юного богача в дорогой школе? Только вечеринки и девочки. Неудивительно, что у него пропал стимул… Я думаю, что в Соединенных Штатах его воспринимали таким, каков он есть, не как корейца или японца, а просто как человека. Но после возвращения в Японию бизнес не заладился. У Ёдзи не было деловой хватки. Он промотал кучу денег. Доходы ему принес только бум цен на недвижимость, но, когда все рухнуло, Обару, как и многих других, ждал провал.
Манабу Миядзаки, писатель и сын главы якудза, подтвердил мне:
– Типичная картина. Отцу, иммигранту в первом поколении, удается разбогатеть. Но он простой человек и даже едва говорит по-японски, поэтому хочет дать сыновьям лучшее образование. У них есть все возможности, но ничего не получается. Они наследуют бизнес отца, однако, при всех ресурсах и знаниях, вылетают в трубу. Потому что они не так агрессивны, как отец. Они получили образование, но не разбираются в реальных делах и постоянно вынуждены просить помощи у старшего поколения. Кроме того, они не в силах побороть свои недостатки. Такие ребята богаты, но несчастны. Поиск поддержки, критика со стороны родителей – их жизнь просто исковеркана.
Через месяц после ареста Обары его адвокат Ёсинори Хамагути сделал для «клуба репортеров» токийской городской полиции публичное заявление от имени своего клиента. Позже Обара будет утверждать, что заявление составил Хамагути и сам Ёдзи до публикации даже не видел текст. Но стиль и содержание указывали, что автором, скорее всего, выступал подозреваемый. «В прошлом у меня были сексуальные отношения с разными иностранными хостес и девушками из эскорта, которые мало чем отличались от элитных проституток, – говорилось в начале. – Теперь меня задержали за то, что я платил деньги проституткам за сексуальную забаву, которую я бы назвал „игрой в покорение“. По поводу преступления, в котором меня обвиняют: точно не скажу, потому что прошло несколько лет, но с некоторыми из так называемых жертв у меня были сексуальные отношения. Все они работали хостес в гайдзин-барах или службе эскорта. Большинство принимали кокаин или другие наркотики прямо у меня на глазах. Все они горели желанием получить деньги в обмен на сексуальную игру, и по окончании забав я отдавал девушкам соответствующую сумму. Поэтому я не считаю себя виновным в изнасиловании или сексуальном домогательстве…
Полиция сообщила мне, что собирается найти всех иностранных хостес, с которыми я занимался сексуальными играми, заставить их выступить с обвинениями и повторно арестовывать меня, пока не найдется пропавшая Люси Блэкман. Более того, детективы полностью закрывают глаза на противозаконное поведение хостес, включая наркотики, нелегальную работу, проституцию и т. д. Меня хотят выставить козлом отпущения.
Что касается Люси Блэкман: она обслуживала меня всего один раз в хостес-клубе, потом меня представили какому-то человеку. Затем я стал находить в почтовом ящике обрывки текстов и непонятные письма, со мной начали одна задругой происходить странные вещи. Я ничего не понимаю.
В конце октября опытные детективы, ведущие это дело (инспектор и помощник инспектора), серьезным тоном сообщили мне, что в Британии обнаружили опасного преступника, а в Токио прибыл подозрительный англичанин (насколько я понял, снайпер). Похоже, меня подставляют и пытаются повесить серьезное дело, но к пропавшей Люси Блэкман я не имею никакого отношения… СМИ изображают меня преступником, ответственным за исчезновение мисс Люси. Это неправда…