у. Отбросив надежду на воскрешение путем клонирования, безутешный хозяин решил похоронить собаку на полуострове Идзу, где он владел небольшим лесным участком. Задача предстояла непростая, поскольку место требовалось расчистить от крупных деревьев. Но Обара, как он объяснил в суде, знал подходящего человека для такой работы. Он назвал его А-сан (господин А), нандемо-я (буквально: поставщик чего угодно, мастер на все руки, умелец).
Как оказалось далее, загадочный псевдоним господина А, не получивший никакого объяснения, – далеко не самая странная деталь. Защита Обары сообщила множество настолько причудливых подробностей, что они просто не укладывались в голове: одно эксцентричное заявление тут же сменялось тройкой-четверкой новых. Обвиняемый поведал суду, что в 1997 году на подземной парковке у него взорвался автомобиль (никаких дальнейших объяснений столь опасного происшествия не последовало; видимо, Обару преследовало катастрофическое невезение). Чтобы расследовать непонятный случай, он нанял А-сана, с которым случайно познакомился у токийской станции «Синдзюку», где нандемо-я предлагал ему наркотики. За 500 иен (чуть больше 3 фунтов) А-сан согласился расчистить участок для могилы любимой Айрин. Они наметили начало работ на 5 июля, поскольку 6 июля наступала шестая годовщина со дня смерти собаки. Что сводило на нет одно из самых убедительных косвенных доказательств убийства Люси: покупку палатки, пилы и лопаты. Инструменты, объяснял он теперь, предназначались не для расчленения мертвой женщины, а для корчевания деревьев и захоронения останков овчарки.
Планы поменялись из-за непредвиденных обстоятельств в выходные.
Обара познакомился с Люси в «Касабланке» во второй половине июня и согласился, по ее просьбе, отвезти девушки к морю. Факты совпадали с рассказом прокуроров: поездка в Дзуси-Марину, фотография у моря, визит газовщика, телефонные звонки Луизе и Скотту. Но у Обары был козырь: возможность по-своему описать то, чего никто другой не видел, – поведение жертвы за несколько часов до смерти.
– Люси была в очень приподнятом настроении, – заявил Обара. – Не после алкоголя, а после веществ, которые она привезла с собой.
«Веществами» он назвал таблетки кристаллического метамфетамина, экстази и кокс.
– Люси хорошо переносила алкоголь, она продолжала болтать и пить вино, шампанское, а потом и крепкие напитки, джин и текилу, – откровенничал Обара в суде. – Люси сообщила мне, что у нее биполярное расстройство. И действительно, в начале она приближалась к маниакальному состоянию, а скоро вроде бы впала в депрессию… Конечно, действие наркотиков тоже сказывалось.
По словам Обары, они с Люси разговаривали «о разных вещах». Она жаловалась на долги, а потом обмолвилась, что подумывает о работе в «особом клубе» в Роппонги, чтобы поскорее расплатиться (очевидно, подразумевалось заведение с проститутками). Ёдзи рассказал об автомобильной аварии и постоянных болях в шее. Люси предложила сделать ему массаж. «Хотя массаж она делала хорошо, боль не проходила, – говорилось в книге, которую приобщила к делу сторона защиты. – Тогда Люси порекомендовала препараты, которые были у нее с собой. Она сказала, что они помогают от любой боли и дискомфорта, поэтому Обара их принял. В ту ночь он выпил три разных вещества… Люси показала Обаре свой пирсинг на пупке и добавила, что собирается проколоть левый сосок… Обара был немного не в себе из-за лекарств, которые дала ему Люси; их мощный эффект продолжался более часа».
Тим и Софи молча сидели в первом ряду, пока полицейский переводчик в общих чертах передавал речь Обары. Конечно, родным было грустно и неловко слушать, как выворачивают наизнанку наивный и печальный дневник дочери, но больше всего их поражало, как раскрывается бессердечность и хитрость преступника.
– С отцовской точки зрения глупо с уверенностью заявлять, что Люси никогда не принимала наркотики, – высказался Тим. – Возможно, она принимала небольшие дозы из любопытства или для развлечения, как водится у молодежи. Но я не верю, что дочка подвергала свою жизнь опасности, и она уж точно никогда не принимала рогипнол.
Для всех, кто знал Люси, картина, нарисованная Обарой, – вечно пьяная, психически неустойчивая проститутка, сидящая на кокаине, – выглядела нелепо и даже смешно. Но поверят ли им судьи?
Защита Обары опиралась на хитрость, вывернутые наизнанку факты, а иногда на откровенную ложь. Подтасовки не удивляли, но омерзительнее всего, что сквозь отполированную до блеска выдумку проглядывало зерно правды. Обара невероятно много знал о Люси, в том числе личные подробности, которые он мог услышать только от нее. Что бы ни произошло в те часы, когда они были вместе, было ясно: Ёдзи и Люси действительно долго разговаривали, и девушка поделилась с ним секретами, которые доверила бы очень немногим.
Обара изложил и свою версию событий следующего дня, воскресенья 2 июля. По мнению обвинения, Люси к тому времени была уже мертва или при смерти. Но ответчик уверял, что она была еще как жива и продолжала пить и веселиться. Когда Обара поехал на поезде в Токио, Люси предпочла остаться в его квартире, чтоб прикончить свои запасы таблеток. Вечером он позвонил ей из городской квартиры, и «она говорила странные вещи, из-за чего я решил, что у нее передозировка». Он позвонил в несколько отделений неотложки на тот случай, если Люси понадобится медицинская помощь, и вскоре после полуночи вернулся в свой номер в Дзуси.
– Я сказал Люси, что она приняла слишком много таблеток и ей нужно в больницу в Токио, – заявил он. – Но Люси отказалась ехать из страха, что ее депортируют, если узнают о наркотиках.
Вынести дальнейшие слова Обары оказалось труднее всего, и не из-за его лжи, а опять же потому, что в его рассказе была доля правды.
– После аварии у меня болела шея, я неважно себя чувствовал. Поэтому Люси, которая не последовала моему совету, начала меня раздражать, – сообщил он. – К тому же она стала повторять одни и те же очень плохие шутки. Говорила: «Семья по линии Джейн проклята. У них проблемы с головой. Мать Джейн умерла, когда ей был сорок один год. Сестра Джейн умерла в тридцать один».
История семьи была воспроизведена очень точно. Собрал ли Обара информацию дистанционно, с помощью британских частных детективов, работающих в Севеноуксе, или это указывало на ловкость, с которой он обработал Люси, выудив из нее в тот вечер самые страшные секреты?
– Она все твердила: «Это проклятие», – продолжал Обара. – Говорила: «Мать Джейн умерла в сорок один год, сестра в тридцать один. Дочь Джейн умрет в двадцать один год, а внучка в одиннадцать». Она все время повторяла эту дурную шутку, и наконец мне надоело. Я связался с одним человеком и сказал, что у меня в квартире хостес-иностранка с передозировкой наркотиков, ее надо отвезти домой. Этим человеком был А-сан.
По словам Обары, в понедельник утром он снова поехал в Токио. Перед тем как выйти из дома в Дзуси-Марине, он оставил еду для Люси, пребывающей под кайфом, и предупредил, что за ней приедут и отвезут ее домой; деньги для А-сана он спрятал в домашних туфлях из овчины у входа в квартиру.
Видимо, загадочного А-сана ответчику показалось мало, потому что теперь в его истории появился новый персонаж – китаец по имени Сато, личность еще более непонятная. О том, кто он такой на самом деле, суд так и не узнал. Сато якобы позвонил Обаре тем же утром и сообщил, что сам отвезет девушку в больницу вместо А-сана. Он передал трубку какой-то иностранке, по голосу похожей на Люси, и Обара перекинулся с ней парой слов. Позже, когда он поинтересовался у Сато судьбой Люси, китаец ответил: «Спросите А-сана».
– Когда я спросил А-сана, – звучали дальнейшие объяснения, – тот сказал, что Люси не захотела ехать в больницу. Вместо этого А-сану пришлось познакомить ее с одним своим богатым приятелем, поскольку она требовала наркотики. Парочка сразу поладила и занялась тем, что доставляло ей удовольствие.
Другими словами, Обара не знал, что произошло с Люси. В последний раз он видел ее в квартире в Дзуси – в невменяемом состоянии из-за наркотиков, но живой. Он передал ее на попечение какому-то непонятному знакомому, который отправил ее дальше, к еще более непонятным людям. А сам Обара занялся главным делом, которое запланировал на ту неделю, – погребением замороженного трупа любимой собаки.
Остаток понедельника и вторник он закупал инструменты, полевое снаряжение и цемент, после чего извлек труп Айрин из морозильника особняка в Дэнъэнтёфу и поместил в сухой лед. Утром в среду, 5 июля, он ехал к месту захоронения, когда вдруг позвонил А-сан и отменил встречу, сетуя на «срочные дела». Разочарованный Обара свернул к Блю-Си-Абурацубо и поселился в гостинице неподалеку. У него не было ключей, и пришлось вызвать слесаря, чтобы попасть в собственную квартиру. Там он начал работу над будущим надгробным памятником для Айрин – «шедевром», созданным собственными руками. На следующий вечер, в четверг, он открыл дверь нескольким полицейским, среди которых был инспектор Харада, который тоже опишет в суде странное поведение Обары. Но полицейские, уверял обвиняемый, всё неверно поняли. Цемент, который они увидели, предназначался для создания «шедевра», а не для погребения отрезанной головы. Обара действительно вел себя агрессивно и несговорчиво, но этому есть объяснение: когда инспектор вошел в квартиру, он неосторожно пнул завернутый в одеяло труп Айрин. Какой любящий хозяин не выйдет из себя, когда полицейский в форме спотыкается о тело любимого питомца?
На ночь 7-го, с четверга на пятницу, алиби у Обары не было. Он заявил, что уехал проветриться и гулял до утра. Его покусали ядовитые гусеницы, укусы распухли и вызвали лихорадку. Поэтому он позвонил А-сану и отложил злополучный план по захоронению любимой Айрин в лесу на Идзу. В следующие несколько дней он встречался со своими банкирами и бухгалтером.
Уже через неделю новость об исчезновении Люси распространилась по всей Японии. На железнодорожных станциях и на информационных досках висели объявления о пропавшей без вести; тележурналисты вели прямые репортажи из Роппонги и устраивали длинные интервью с семьей девушки, которая умоляла откликнуться всех, кто ее видел.