– Я считала Тима заботливым и верным мужем, – жаловалась Джейн. – Но после девятнадцати лет брака вдруг обнаружила, что жила с тем, кого на самом деле никогда не существовало.
Тим признал, что обманывал жену. Но он говорил не о внезапном крахе счастливого брака, а о долгом мучительном движении ко все большей неприязни и отчуждению.
– Когда Джейн что-то не нравилось, она просто меня игнорировала, – вспоминал он. – Целые выходные могла ходить с каменным лицом и молчать. Иногда это длилось неделями, а потом и месяцами – по нескольку месяцев кряду. Конечно, с юридической точки зрения вина лежит на мне, и я был виновной стороной при разводе, но никто даже не поинтересовался, что предшествовало разрыву. Уверен, в глазах детей именно я разрушил семью. Но в жизни не бывает черного и белого, и те, кто оказывался в похожей ситуации, меня поймут.
Джейн с тремя детьми отметила невеселое Рождество в большом эдвардианском доме среди призраков неродившихся внуков. Денег от Тима практически не поступало, его компания к тому времени была ликвидирована, и Джейн пришлось продать особняк и снять дом поскромнее, мрачную кирпичную клетушку в гораздо менее респектабельном районе Севеноукс. У здания была своя история: его последняя владелица Диана Голдсмит, сорокачетырехлетняя алкоголичка, отвезла детей в школу и исчезла при невыясненных обстоятельствах. Когда туда въехала Джейн с детьми, на окнах все еще оставались следы порошка, которым пользовались детективы для снятия отпечатков пальцев.
– Мы с детьми часто шутили: «Надеюсь, она не под ванной», – рассказывала Джейн. – Но в этой шутке была доля правды.
В следующем году тело Дианы Голдсмит нашли закопанным в саду в районе Бромли. Бывшего любовника Дианы арестовали, но позже оправдали.
– Этот дом ненавидели все, – признавалась Джейн. – Грязный до неприличия, да еще такое ужасное прошлое. Я не такая уж меркантильная, но мне нравятся красивые вещи, которые радуют глаз. А этот дом прямо-таки оскорблял мои эстетические чувства. Дочка его ненавидела.
Это был последний родной дом для Люси.
Правила
– Развод порождает множество вопросов, – поясняла Софи Блэкман. – Когда растешь в семье, все ясно: вот мама, вот папа, вот брат и сестра. У тебя есть свой мир. Когда он рушится, встает вопрос: кто ты такой и зачем существуешь. Руперту тогда было тринадцать, он пролил немало слез, но все-таки смирился. Мне исполнилось пятнадцать, и я как раз переживала такой период, когда и без того все вокруг наперекосяк, и я даже не знала, куда кинуться. Люси в свои семнадцать была чуть старше. Не то чтобы она заняла сторону мамы – об этом речь не шла. Но Люси ей сочувствовала. Потому что сама была нам с Рупертом вроде второй матери.
Софи Блэкман внешне очень похожа на Люси. Разница в возрасте у них меньше двух лет, и почти всю жизнь провели вместе. Все, кто их знал, говорил о поразительном сходстве сестер – отчасти в чертах лица, но главным образом благодаря одинаковым жестам и манере говорить, что характерно для большинства братьев и сестер.
Софи отличалась холодностью, колючим характером и безграничной преданностью сестре. Многие близкие друзья Люси нуждались в ней куда больше Софи, но сестра понимала ее лучше всех.
Однако темперамент у них очень различался. Люси с самого детства была настоящей маминой дочкой, послушной и прилежной. А Софи росла упрямой агрессивной пацанкой. В юности она без конца скандалила и раздражалась, высказываясь по любому поводу с убийственным сарказмом и без сантиментов. Как и Джейн, она не выносила идиотов, однако не менее едко отзывалась об «ахинее», которой увлекалась мать, – суевериях и сверхъестественных явлениях. По характеру она скорее походила на отца, а с Джейн яростно спорила. После развода родителей стычки между матерью и дочерью только ужесточились и участились.
Вместе с браком рухнула мечта Джейн об эдвардианском уюте, и крушение надежд привело к неожиданным переменам в семье. Мать, всегда строгая и требовательная к детям, вдруг стала поразительно либеральной и терпимой. Друзьям и подружкам стало можно и даже нужно оставаться на ночь, а юный Руперт едва не сгорел от стыда, когда мать вручила ему пачку презервативов. Друзья отмечали, что Люси с Джейн близки не как мать и дочь, а скорее как подруги.
– Они и разговаривали как подружки, Люси вечно хихикала, когда звонила матери, – рассказывала Кэролайн Лоуренс, которая училась с Люси в одной школе. – Они часто обменивались одеждой и даже ходили вместе куда-нибудь по вечерам. Я все понимаю, потому что мы с мамой тоже очень близки, но в клуб я бы с ней не пошла.
С подростками не избежать конфликтов, но чаще всего ссорились Джейн и Софи, а миротворцем в битвах выступала Люси. Некоторые даже считали, что для Джейн она не просто дочь.
– На самом деле Люси заняла место матери в доме, – рассказывала Вэл Берман, подруга Джейн. – Когда Софи кричала и ругалась с Джейн, Люси успокаивала их обеих. После ухода Тима она очень быстро повзрослела. Словно она была матерью, а Джейн – ребенком.
Люси не могла похвастать ни стройной фигурой, ни тонкими чертами лица настоящей красавицы, и все-таки ее внешность многих привлекала. Тщательный уход за собой имел для Люси огромное значение. Друзья даже иронизировали над тем, что она обязательно делает прическу и красится перед походом в магазин или утренней пробежкой. Когда Люси смеялась, она встряхивала длинными волосами, которые рассыпались по плечам. Благодаря высокому росту и прекрасным светлым волосам Люси очень выделялась среди ровесников. По словам Джейн, она «освещала все вокруг».
– Когда мы только познакомились, она меня просто заворожила, – призналась мне Вэл Берман. – Я слушала ее с раскрытым ртом. Язык у Люси был отлично подвешен. О чем бы она ни говорила, и ее хотелось слушать. Она могла рассказать целую историю про кусок сахара.
Поток слов сопровождался изящными движениями пальцев с отполированными до блеска ногтями.
– Все замечали ее маникюр – она будто разговаривала руками, – рассказывала Кэролайн Лоуренс. – А какие волосы… Я помню, как однажды ждала ее в «Дорсет армз». В пабе было огромное окно, а Люси как раз переходила дорогу, и вот клянусь, буквально весь паб застыл и уставился на нее. Даже девушки. Еще бы, такое зрелище: высокая блондинка, настоящая секс-бомба, уверенно плывет через дорогу.
Люси любила обновки и обожала ходить за покупками. Как и Джейн, ей нравилось поддерживать уют в доме и содержать вещи в строгом порядке. Именно из-за стремления к роскоши и комфорту, помимо прочих причин, студенческая жизнь совсем не привлекала Люси. Она, как и положено, сдала экзамен на аттестат, но осталась в старших классах, чтобы получить полное среднее образование. Однако, в отличие от большинства отличниц Уолтемстоу-холла, не стала подавать документы в университет. После экзаменов девушка какое-то время работала в пиццерии, позже стала помощником учителя в местной частной школе. Затем через друга семьи Люси получила должность в «Сосьете женераль», или «Сосжен» – французском инвестиционном банке в лондонском Сити, деловом центре города.
Люси работала ассистентом дилеров: вводила в систему заявки, выкрикиваемые в операционном зале. Трейдеры – обычно молодые амбициозные мужчины с высоким уровнем доходов. Темп работы у них бешеный, атмосфера на бирже агрессивная. Люси, молодая блондинка-новичок, тут же стала объектом мужского внимания. За пышную грудь ее прозвали Пампушкой. Девушке исполнилось всего восемнадцать, но она уже умела привлекать к себе внимание и флиртовать. Она любила наряды и украшения, а после работы распивала шампанское в барах Сити.
– Все, кроме нас, учились в университете, а мы работали, – рассказывала Кэролайн Лоуренс, которая окончила Уолтемстоу-холл и тоже нашла работу в Лондоне. – Деньги не ахти какие, но в собственных глазах – семнадцати-восемнадцатилетних девчонок – мы были богачками. Люси нравилось работать в «Сосжен» – для нее это был первый глоток свежего воздуха после Севеноукса, и особенно ей нравилось работать со всеми этими парнями в Сити. Мы казались себе такими взрослыми, каждый день отправляясь в город на поезде. Я видела, как она в час пик делает себе французский маникюр. Стоя. А ведь французский маникюр – штука сложная. Сначала надо покрыть ногти лаком телесного цвета, а потом покрасить кончики белым. Это непросто даже в удобном положении, а она ухитрялась справиться стоя. В движущемся поезде.
В Сити все занимались тем, что покупали и продавали валюту, и Люси очень привлекала такая деятельность. Она приобрела автомобиль, черный «рено клио», и каждое утро еще до восхода солнца выезжала из Севеноукса в Лондон, чтобы успеть к открытию финансовых рынков. По выходным она каталась за покупками в торговый центр «Лэйксайд» в Тарроке к востоку от Большого Лондона. Однажды Люси с подругой зашла в магазин нижнего белья «Ригби-энд-Пэллер», который изготавливает корсеты для королевы, и в мимолетном порыве приобрела десять знаменитых бюстгальтеров по индивидуальным меркам.
Однако получала Люси около шестнадцати тысяч фунтов стерлингов в год, крупицу оттого, сколько зарабатывали ее коллеги мужчины. И именно в «Сосжен» девушка впервые влезла в долги. Кредитные банковские карты, карты магазинов, дорогие покупки в рассрочку – так жили многие обитатели Сити, но Люси не спешила разделять их философию.
– У меня было гораздо больше долгов, чем у нее, – признавалась Кэролайн Райан, ее коллега по Сити. – Но Люси очень переживала. Стоило ей потратить на несколько фунтов больше заработанного, она просто места себе не находила.
Люси провела в «Сосжен» год, но в конце концов поняла, что такая жизнь не для нее. Сама должность не сулила никаких перспектив. Любовная история с младшим трейдером в фирме закончилась несчастливо и со слезами. Люси привлекали путешествия, но с определенным уровнем комфорта и стиля.
– В этом вся Люси, – соглашалась Софи. – Турпоходы ее не интересовали: в палатке фен и макияж не имеют смысла. Люси нравилось делать маникюр и ухаживать за волосами, она носила туфли на каблуке, заботилась о собственной внешности, и ее образ жизни не сочетался с рюкзаками и грязными хостелами. Вот уж нет. Но она очень хотела увидеть другую культуру, новых людей, попробовать экзотическую еду, но обязательно с комфортом.