У всех, кто общался с Блэкманами или читал о них в газетах, сложилось собственное устойчивое мнение об их истории. Каждый знал, о чем думали участники событий, и каждый был уверен в собственной правоте – не только по поводу Ёдзи Обары, но и самой Люси, ее семьи и Японии как нации. Это дело самым невероятным образом вызывало всеобщее желание высказать свое мнение.
Особенный всплеск комментариев вызывали поведение Тима и его решение принять 100 миллионов иен. Последующие несколько недель часто казалось, будто его обвиняют в не меньшем преступлении, чем Обару. «Его боль усилится вдвое, – предсказывал корреспондент „Дейли мейл“. – Он будет мучиться из-за того, что мог бы поступить иначе и спасти свою красавицу дочь от аморальной карьеры хостес, стоившей ей жизни; а еще он будет страдать, осознавая свою вину за ту роль, которую сыграл, лишив Люси заслуженной справедливости». Или как сказала мне Джейн: «У меня такое ощущение, что я воюю сразу с двумя, борюсь за то, чтобы привлечь к ответственности обоих – Обару и отца Люси».
Что именно Тим сделал не так? Насчет «денег соболезнования» важен только один вопрос: решили ли они исход дела? В решении суда открыто заявлялось, что выплаты жертвам изнасилования никак не повлияли на вынесение приговора в виде пожизненного заключения, максимально возможного наказания. В системе японского правосудия подобная выплата только так и могла повлиять на результат слушаний. Японские суды можно упрекать во многом, но только не в оправдании убийц благодаря их богатству; Обару признали невиновным в причинении вреда Люси, потому что суд, справедливо он или нет, заявил об отсутствии прямых доказательств.
Общественный приговор Тиму, разумеется, вынес не закон, а мораль. «Какой отец возьмет деньги у обвиняемого в убийстве его дочери? – задавал риторический вопрос читатель газеты „Сан“. – Тиму Блэкману следует стыдиться». Каждое из таких заявлений подспудно провозглашает превосходство характера комментаторов, и между строк проскальзывает подразумеваемое бахвальство: «Я бы никогда такого не сделал». На что мне сразу хочется ответить: «Откуда вам знать?» и «А какое ваше дело?».
Представить себя в экстремальных ситуациях, где нас испытывают морально и физически, – захватывающее упражнение. В уме мы часто сдаем подобный экзамен. Любому, у кого есть дети, мерещилась их смерть, и мы понимаем, что это самая страшная из потерь. Но мы можем только гадать, только надеяться, что поведем себя достойно, сдержанно и уверенно. Знать наверняка нельзя, как нельзя предсказать течение редкой и угрожающей жизни болезни.
И особенно это касается тех случаев, когда речь заходит о деньгах. Газетные страницы с письмами читателей огульно иронизируют над «ценой», которую Тим якобы назначил за жизнь Люси. Однако для большинства из нас деньги, на том или ином уровне, решают многое. Сто миллионов иен, выплаченные Тиму Блэкману, никак не повлияли на правосудие; своим выбором он не причинил никому вреда. И удобства, которые он приобрел на эти деньги, смогли облегчить ему жизнь, пошедшую вразнос от страданий и боли. Часть из них Тим направил в Фонд Люси Блэкман, еще часть обещал отложить для Софи и Руперта. А остальное потратил на классическую яхту, шестидесятилетнюю «Инфанту», на которой в 2008 году благополучно обогнул земной шар.
Многие кривились, услышав о таких «излишествах». Если бы эти деньги выиграли в суде или их выплатил официальный компенсационный фонд, никого бы не интересовало, на что их потратили. Большинство людей, оказавшись в подобных обстоятельствах, назвали бы свою «цену». Если бы эти деньги помогли выплатить обременительный долг, облегчить жизнь больного родственника, обеспечить образование ребенку или собственную безбедную старость, многие ли из нас отказались бы от вознаграждения, не сказали бы в итоге: «Я страдал и заслужил компенсацию»?
Я надеюсь, что мне никогда не придется пережить потерю, с которой столкнулись Блэкманы, и проверить собственные нравственные ориентиры. Возможно, я горевал бы, как Джейн или бедный Билл Хокер; возможно, вел себя энергично и активно, как Тим. Возможно, я отказался бы от всякого денежного возмещения – или посчитал бы, что это самое меньшее, на что я имею право. Я не знаю, и никто не знает – и ни у кого из нас нет права судить тех, кому выпали такие страдания.
Джейн Стир имела право высказывать свое мнение, как и Аннет, Найджел и Саманта Риджуэи. Риджуэи пережили точно такую же потерю, как и Тим; но, несмотря на постоянные уговоры адвоката Обары, они наотрез отказались от предложенной суммы. Джейн утешала солидарность с австралийской семьей; они с Аннет часто разговаривали по телефону и стали своего рода друзьями по несчастью, которых объединила потеря дочерей. Но только до июля 2008 года – когда Найджел Риджуэй с согласия бывшей жены и дочери подписал документ, где он утверждал, что верит в способность Обары «реабилитироваться» и ставит под вопрос некоторые улики, доказывающие убийство Кариты. В обмен семья Риджуэй получила свои 100 миллионов иен. Они понесли невосполнимую потерю; они больше ниоткуда не могли получить компенсацию; они чувствовали, что заслужили хотя бы деньги. Однако новость шокировала Джейн. Мать Люси заявила мне, что отец, мать и сестра Кариты «продались дьяволу».
Люди боятся таких историй, как у Люси, где все кончается бессмысленной, жестокой, безвременной смертью. Но большинство не признает свой страх и находит утешение в решительных суждениях о нравственности, размахивая ими, как пылающими факелами в ночи, чтобы отогнать волков.
Джейн тоже нужно было чувствовать собственную правоту, но еще больше ей хотелось доказать, что неправ ее бывший муж. И своих убеждений ей было мало, она хотела, чтобы о его неправоте объявил суд. Но в потере, горе нет правых и неправых. Скорбь превратилась в замкнутый круг: одна боль порождала другую. И каждый из Блэкманов должен был найти силы, чтобы разрубить этот круг.
Отчасти им помогали попытки найти что-то хорошее в смерти Люси, светлую полосу в черном тумане. Тим искал ее в Фонде Люси Блэкман. История этой организации началась с банковского счета, о котором он сообщил на одной из своих пресс-конференций в Токио. Затем, несмотря на старания Джейн и Роджера Стиров, фонд официально зарегистрировали как благотворительную организацию. Помимо сигнализации от насильников и наборов для обнаружения примесей, веб-сайт фонда распространял полезную информацию о безопасности путешествующих молодых людей, которые любят ходить по ночным клубам. Устраивались мероприятия для сбора средств, которые вели комедийный актер и известная модель; в 2007 году девушка-подросток из Ливерпуля по имени Натали была названа «Мисс Фонда Люси Блэкман». Правда, не все шло по плану: производитель гаджета под названием «Бадди сейф», которым торговал фонд, через несколько месяцев обанкротился; не работали некоторые из ссылок на сайте.
Но Тим гордился программой фонда «Пропавшие за границей». Она предлагала помощь британским семьям в такой же ситуации, в какой он сам оказался после исчезновения Люси. Когда-то ему казалось, что больше ни у кого не было такого невероятного и кошмарного опыта, однако подобные случаи происходили каждые несколько месяцев.
Уэнди Синх, 39-летняя мать, убитая мужем на Фиджи. Эми Фицпатрик, застенчивая ирландская 15-летняя девочка, которая пропала в Испании новогодним вечером в двух шагах от дома. Майкл Диксон, 33-летний журналист, который исчез в Коста-Рике во время отпуска. Алекс Хамфри, социальный работник 29 лет, который вышел из отеля в Панаме, чтобы поехать к знаменитому водопаду, и не вернулся.
Ни одно из этих происшествий не вызвало такого бурного общественного резонанса, как дело Люси. Либо жертвы были старше, либо не такими фотогеничными, к тому же на Фиджи и в Коста-Рике тогда не было международного саммита и не было Тони Блэра, чтобы подстегнуть расследование. Другими словами, родным пропавших никто не помогал. Фонд Тима делал для них то, в чем отказывало Министерство иностранных дел Великобритании: обеспечивал круглосуточную «горячую линию» для сбора информации и сообщений от очевидцев, публиковал объявления и подробности произошедшего на своем веб-сайте и оплачивал расходы родственников на дорогу и перевозку тел погибших на родину. Впрочем, Министерство иностранных дел оказывало партнерскую поддержку, а еще после исчезновения Люси в лондонской полиции появились сотрудники для оказания поддержки родственникам тех, кто пропал за рубежом.
Работа фонда приносила удовлетворение, но Тим лишь усмехался и качал головой, когда его спрашивали, помогла ли она забыть Люси. Никакой вообразимый успех – в благотворительности, профессиональной или личной жизни – не мог пересилить потерю Люси. Тим разве что надеялся подавить боль и не дать ей перечеркнуть всю оставшуюся жизнь. В разговоре со мной он использовал образ переполненного черного мешка для мусора, набитого горем, разочарованием и сожалением, которые ассоциировались с Люси и ее судьбой. Мысль о том, чтобы открыть этот мешок и просеять его мерзкое содержимое, пугала до безумия. Блэкман никогда не поддавался суицидальным мыслям, но посещали они его часто. И дело не только в стремлении избавиться от бремени жизни, но и в надежде, что после смерти он воссоединится с Люси.
– Люси мертва, – говорил мне Тим. – Софи постоянная пациентка психушки. Руперт вылетел из университета с нервным срывом. Становилось не лучше, а только хуже. Я будто тонул и не знал, смогу ли когда-нибудь выбраться на берег.
Особенно трудно приходилось в дни рождения и годовщины смерти Люси. Каждые несколько месяцев приходилось заново вспоминать пережитую трагедию.
– Люси пропала первого июля, – объяснял Тим. – Родилась первого сентября, а нашли ее в феврале. Плюс Рождество – трудный период в любой семье, а тем более у тех, кто потерял близких. День, когда дочь умерла, дается мне тяжелее всего, и обычно я выхожу на парусах в Солент. Люси любила этот пролив, и там я особенно остро ощущаю, что ее со мной нет.