Шестнадцатого декабря 2008 года, когда Тим был в море, на «Инфанте» зазвонил спутниковый телефон. Стояла глубокая ночь. Когда он поднял трубку, на другом конце линии был я.
Второй раз за два года я стоял у здания Токийского суда в окружении репортеров, бормочущих в свои мобильники. Судьи верховного суда только что вынесли решение по апелляциям Обары и прокуратуры. Обвинительные приговоры за восемь изнасилований, а также изнасилование и убийство Кариты Риджуэй остались без изменений. А вот оправдательный приговор по делу Люси Блэкман частично отменили: Обару признали виновным в похищении, подмешивании в напиток наркотика, попытке изнасилования, расчленении Люси и незаконном избавлении от ее тела; пожизненный срок подтвердили.
– Осквернение достоинства стольких жертв с использованием наркотиков с целью удовлетворения своей похоти – беспрецедентное зверство, – заявил главный апелляционный судья Хироси Кадоно. – Никаких смягчающих обстоятельств в действиях, совершенных по подтвержденным извращенным мотивам, нет и не может быть.
Вердикт осложнялся тем, что по еще одному обвинению – в убийстве Люси – Обару снова оправдали. Действительно, вскрытие не выявило причину смерти девушки, и узнать точный ход событий с ее последнего телефонного звонка не представлялось возможным. Но японский суд воспользовался правом вынести приговор на основе косвенных улик[55]. Нам трудно понять, как в отсутствии иных подозреваемых человека можно признать виновным в подмешивании наркотиков, изнасиловании и расчленении женщины, с которой он провел последний вечер, но невиновным в ее убийстве. И все же новые приговоры удивили не меньше, чем первоначальный оправдательный; все мои знакомые считали, что судьи просто безразлично поставят печати под вынесенными ранее вердиктами. Джейн Стир, которая присутствовала в суде вместе с Роджером, заплакала от облегчения.
– Это было мучительное испытание, и я говорю не о сегодняшнем дне, а обо всех восьми годах, – заявила она по окончании слушания. – Наконец-то у нас есть два обвинительных приговора и пожизненное заключение… Сегодня восторжествовали правда и честь, и не только для Люси, но для всех жертв жестоких сексуальных преступлений.
Все это я рассказал по спутниковому телефону Тиму, и тишина в трубке отозвалась шипением. Раньше Тим за словом в карман не лез, и я даже подумал, что связь прервалась. Мне пришлось буквально вытягивать из него фразы, необходимые для статьи в газете.
– Потрясающе и совершенно неожиданно. Именно этого Люси и заслуживает, – наконец произнес он. – После такого долгого расследования и стольких мучений большое достижение для полиции и прокуратуры воздать обвиняемому должное.
Тим поблагодарил меня за звонок и повесил трубку. «Инфанта» находилась между Марокко и Вест-Индией; на полпути трансатлантической регаты. Ветер почти стих; море и воздух дышали густой тропической жарой, и Тим на борту своей яхты, в 13,5 тысячах километров от Токио, наконец мог почувствовать умиротворение.
Обара снова подал апелляцию в верховный суд. Теперь его адвокаты все свое внимание переключили на версию обвинения. Они хотели продемонстрировать физическую невозможность перевезти мертвое тело из квартиры в Дзуси-Марине в токийский комплекс Блю-Си-Абурацубо, а затем в пещеру. Аргумент уже приводился ранее и был отвергнут, но сейчас Обара попытался доказать свою правоту путем нелепого эксперимента. По его просьбе адвокаты купили ту же модель морозильника, в котором Обара хранил тело в доме в Дэнъэнтёфу, а также потратили 1 миллион иен (около 7 тысяч фунтов на тот момент) на создание манекена, повторяющего параметры Люси.
– Этот манекен сделан очень искусно, его кожа похожа на человеческую, – сообщил мне адвокат Ясуо Сионоя. – Он весит ровно столько же, сколько и Люси, и повторяет ее размеры. Один из адвокатов, примерно такого же телосложения, как Обара, попытался поднять его и положить в морозильник – и сделать это оказалось абсолютно невозможным.
Видео со стараниями дублера стало главным пунктом апелляции.
Из своей камеры в токийской тюрьме предварительного заключения Обара продолжал командовать юридическими сражениями. Он подал в суд на газету «Ёмиури» за клевету и отрицал претензии издателя книги с мертвой собакой на обложке в неуплате. Сионоя говорил об апелляции со скромной уверенностью; вердикта не будет, предсказывал он, по крайней мере, до середины 2011 года. Но в начале декабря 2010 года Тиму, Джейн и Риджуэям позвонили из токийской полиции с неожиданными новостями: верховный суд отказал Обаре в апелляции. Теперь обвинительные приговоры и пожизненный срок были бесповоротно подтверждены; деваться Ёдзи Обаре больше было некуда[56].
Пожизненный срок в японском суде редко соответствует прямому смыслу, обычно так определяют срок более тридцати лет. Даже если посчитать десятилетие, которое Ёдзи Обара провел в тюрьме предварительного заключения, он вряд ли выйдет на свободу раньше 2030 года. И на тот момент ему исполнится семьдесят восемь лет. В качестве осужденного преступника его перевели в тюрьму с режимом, резко отличающимся от мягких условий тюрьмы предварительного заключения, в которой он пребывал с 2001 года. Обаре пришлось делить камеру с другими узниками; он лишился доступа ко всем книгам и документам, которыми пользовался последнее десятилетие. Посещать его позволялось лишь раз в месяц и только членам его семьи. Встречаться со своими адвокатами заключенным не запрещают, но каждый раз нужно получать разрешение, а оно выдается раз в несколько недель.
– До сих пор Обара был сам себе главным адвокатом, но в тюрьме это исключено, – сказал мне Сионоя.
Последние дни до тюремного заключения команда адвокатов вела со своим клиентом интенсивные переговоры. Они спешно разрабатывали план действий, чтобы вести дела Обары без ежедневного контакта, к которому они так привыкли.
Прокуратура не подавала апелляцию в верховный суд, поэтому единственный оправдательный приговор – за убийство Люси Блэкман – оставался в силе. Джейн твердила, что даже неполное признание вины можно считать победой, если не для Люси, то для остальных жертв Обары. Конечно, так и было, но особого смысла такая победа уже не имела. Словно под конец отчаянной борьбы двух решительных и непреклонных соперников один вдруг опустил руки и просто ушел. Люси умерла – и что могло это изменить? Потеря оставалась невосполнимой; любое временное утешение – арест подозреваемого, суд, обвинительный приговор, 100 миллионов иен – испарилось, как ложка воды в пустыне. А если бы Обара признал вину, просил прощения, разрыдался? Или если бы его обвинили в умышленном, а не случайном убийстве, и приговорили к повешению? Представьте самую жестокую кару – даже она не принесла бы облегчения и не исправила того, что действительно имеет значение. Люси, единственная и неповторимая, драгоценная и любимая для родных и близких, мертва, и ничто ее не вернет и не заменит.
Вот какой она была.
Все обо мне
Я мечтаю о волшебном кольце, которое превратило бы нас с сестрой в фей. У нас был бы замок, летающие пони и магические чары.
Какая я на самом деле. Я добрая и благоразумная, как говорят мамочка и папочка. Иногда я очень злюсь на сестру и брата. Я очень много думаю о других и помогаю им. Я не люблю торопиться, когда что-то делаю, даже если меня подгоняют. Я не очень люблю играть на детской площадке. Я ненавижу омлет и брюкву, а еще горошек. Для меня это самое ужасное. Я скажу вам, что еще не люблю, но это не самое ужасное. Гороховое пюре.
– Я постоянно думала о том, что он с ней сделал, – призналась Джейн. – Самое ужасное мучение на свете – представлять, как Обара разрезает Люси. У меня просто мозг закипал; я боялась, что никогда не смогу избавиться от этих мыслей. Услышу звук бензопилы, и меня начинает буквально трясти.
Джейн ходила к психотерапевту и разговаривала с матерями других погибших детей в Японии и Британии. Все были добры и сочувствовали ей, но лучше не становилось. Потом ей предложили курс лечения под названием «Десенсибилизация и переработка движением глаз», или ДПДГ, широко применяемое при посттравматическом стрессовом расстройстве у солдат, вернувшихся из Ирака и Афганистана. Такая терапия часто давала отличные результаты, хотя причину ее эффективности не могли полностью объяснить даже работающие с ней специалисты. «От чего вам стало бы легче?» – спросил терапевт Джейн на первом сеансе. «От мысли, что дочь в безопасности», – ответила она.
– Тогда он велел мне подумать о тех ужасных вещах, которые Обара сделал с Люси, – вспоминала Джейн. – А потом я должна была следить за его пальцами, которыми он двигал в разные стороны. И вот я думаю об этом, а врач повторяет: «Она в безопасности, она в безопасности…».
Джейн посетила четыре сеанса, и это было единственное лечение, которое хоть немного помогло.
– Теперь, когда я сижу в суде и переводчик перечисляет все те кошмарные вещи, которые сделал Обара, я повторяю про себя: «Она в безопасности, она в безопасности…», и мне становится легче. Думаю, терапия стала переломным моментом, который помог мне не сойти с ума… Я не верю в возможность смириться и продолжать жить. Как с таким смириться? Просто учишься существовать со своим несчастьем. Но я никогда не буду прежней. Иногда иду в супермаркет и чувствую себя абсолютно нормально, а потом увижу маленькую девочку, похожую на Люси в раннем детстве, и слезы льются ручьем.
С годами у друзей Люси появились собственные дети. Ребенка Луизы Филлипс крестили как Люсию, дочь Саманты Берман – Грейс Люси. Джейн тронула любовь друзей дочери, вот только она не могла избавиться от мыслей о той жизни, которая была бы и у Люси, если бы девушка осталась жива.
Джейн ненавидела все, что касалось Фонда Люси Блэкман; в войне за обладание дочерью эта организация служила олицетворением сокрушительного поражения. Джейн ненавидела лицемерие, которое усматривала в действиях Тима, – благотворительность папочки, который бросил жену и детей. Несмотря на выводы британской полиции и прокуратуры, она по-прежнему подозревала фонд в хищении чужих средств и мошенничестве. Она не хотела ничего слышать ни о фонде, ни о его мероприятиях, но все же возмущалась его существованием и тем, что он использовал имя Люси в обход самой Джейн.