We Do What We’re Told (Milgram’s 37) – «Мы делаем то, что нам сказали». Милгрэм хотел понять, почему обвиняемые в Нюрнбергском процессе оправдывали свои ужасные действия «всего лишь выполнением приказа». Могут ли обычные, не склонные к насилию люди навредить незнакомому человеку только по той причине, что им велено это сделать? Милгрэм разработал эксперимент, в котором испытуемые (все они были мужчинами) считали, что помогают учащимся улучшить свои навыки. Когда ученик давал неверный ответ, экспериментатор просил испытуемого нажать на кнопку, чтобы ученик получил слабый удар током. Испытуемый не знал, что экспериментатор и ученик – подсадные актеры. По мере того как ученик продолжал давать неверные ответы на вопросы, экспериментатор настаивал, что напряжение тока надо увеличить. Ученик вздрагивал от боли, а с постепенным увеличением силы ударов начинал кричать (это была постановка). Если испытуемый выражал сомнения в том, что нужно и дальше причинять боль плачущему ученику, экспериментатор напоминал о том, как важно завершить эксперимент. Поразительно, но две трети испытуемых при повышении напряжения доходили до выключателя с надписью: «Опасно: серьезный удар»[176].
О чем думали участники, когда били людей током, потенциально опасным для жизни? Возможно, вообще ни о чем не думали. Позднее другие исследователи обнаружили, что, когда мы следуем приказам, мозговая активность снижается. Под принуждением наш мозг ощущает снижение собственной значимости, и, соответственно, мы чувствуем меньше ответственности за свои действия.
Основанный на реальных событиях фильм 2012 года «Эксперимент “Повиновение”» также показывает, насколько легко нас можно заставить совершать возмутительные поступки, если мы считаем, что приказы отдает кто-то авторитетный. В фильме изображен один из множества телефонных хулиганских звонков, которые в период между 1992 и 2004 годами раздавались в 70 ресторанах быстрого питания. Звонивший человек, представлявшийся полицейским, убеждал менеджера задержать какого-нибудь сотрудника по обвинению в предполагаемой краже. В некоторых случаях звонившему под видом помощи правоохранительным органам в поиске украденных предметов удавалось убедить менеджера даже раздеть невиновного сотрудника и провести интимный досмотр.
Будучи социальным видом, мы часто приспосабливаем свое поведение к тому, чтобы вписаться в определенные группы. Подстраивание под группу требует потери индивидуальности, и в результате отдельные личности могут упускать из виду, кто они такие и как они себя ведут в обычных условиях. Знаменитый Станфордский тюремный эксперимент Филиппа Зимбардо 1971 года продемонстрировал, насколько легко мы становимся жертвой отождествления с группой. Для эксперимента пригласили учащихся колледжей, жребием разделили их на две группы («заключенные» и «охранники») и поместили в имитацию тюрьмы. Предполагалось, что эксперимент продлится две недели, но его пришлось прекратить уже через шесть дней: «охранники» стали издеваться над «заключенными». Дело дошло до бунта, а также до депрессий и психосоматических расстройств у некоторых участников.
У этого эксперимента были изъяны, в том числе небольшой объем выборки и отсутствие точных повторных исследований. Кроме того, некоторые специалисты интерпретируют результаты иначе. Мария Конникова писала: «Урок Станфорда не в том, что случайный человек способен стать садистом и тираном. Дело в том, что определенные институты и среда требуют такого поведения – и, возможно, могут изменить его». Иными словами, если мы предрасположены вести себя так, как от нас ожидается, то мы можем формировать свои действия более продуктивно, меняя такие ожидания.
Если эти примеры чему-то и учат, так это тому, что наши мозги весьма уязвимы к подстройке под ожидания группы и подчинению авторитетным фигурам. Смысл не в том, что нам нужно погружаться в анархию, а в том, что необходимо признать: наша врожденная склонность подчиняться может быть использована людьми с далеко не благородными намерениями. Такие исследования не извиняют телефонных пранкеров или военных преступников, однако знание слабостей нашего мозга дает силы. Мы должны быть начеку и думать своей головой.
В один прекрасный день наши мозги смогут даже понять: социальная иерархия – всего лишь пирамида, в которой меньшинство получает выгоду за счет большинства.
Когда наш мозг встречается с другими мозгами, становится понятно, что некоторые из них говорят с нами на одном языке, а некоторые – вообще с другой планеты. Наш мозг, считая себя «примадонной», любит окружить себя «свитой» – единомышленниками. Такой предвзятый мозг помогает объяснить, почему наша политическая система настолько разочаровывает. Ежедневно наблюдаемое в залах Конгресса США «групповое мышление» – форма дарвиновского социального давления, которое атакует разум и компромисс. Групповое мышление наблюдается, когда две (или больше) группы имеют различные мнения, при этом каждый участник борется за собственное продвижение в иерархии своей группы и поэтому выражает наиболее жесткий и экстремальный вариант мнения группы. Члены группы с более умеренными мнением обнаруживают, что вынуждены следовать за экстремистами, в противном случае становящаяся все более и более радикальной группа подвергнет их остракизму. Ради сохранения согласия и лояльности внутри группы разум часто отходит на второй план. В итоге образуются крайне полярные группы с фанатичными взглядами, у которых нет практически никаких шансов достичь компромисса.
Результатом группового мышления становится ущерб для обеих сторон, которые ненавидят друг друга из-за тупика, куда сами себя загнали. Законы, которые удается принять, как правило, оказываются экстремистскими, порожденными менталитетом толпы, а не вдумчивым обменом мнениями между отдельными людьми. Пропасть между партиями настолько велика, что мы говорим о законах как о политических победах или поражениях, словно управление миллионами людей – какая-то игра. Чтобы исправить ситуацию, нам нужно с осторожностью относиться к групповому мышлению и опасаться крайностей. Тех, кто забыл, что все мы в одной команде, нужно отправлять восвояси.
Психолог Марк Ливайн из Ланкастерского университета в Великобритании проиллюстрировал, как мы можем использовать такие знания во благо. Чтобы понять эксперимент, вам нужно знать, что футбольные клубы «Манчестер Юнайтед» (MU) и «Ливерпуль» – принципиальные соперники. Ливайн попросил болельщиков «Манчестера» заполнить анкету о команде и ее фанатах. Затем испытуемых попросили перейти в другое здание. Когда они подходили к зданию, актер, изображавший бегуна трусцой, притворился, что упал и закричал от боли. Если бегун был в майке «Манчестера», ему везло: почти каждый фанат MU предлагал помощь. Если бегун носил простую футболку без логотипов, ему помогала только треть фанатов «Манчестера». Сильнее удручает то, что если бегун был в майке «Ливерпуля», то упавшему пыталось помочь еще меньше фанатов MU. Эти результаты раскрывают позорную сторону человеческой натуры, хотя ваш мозг, вероятно, сейчас настаивает, что вы бы уж точно помогли кому угодно, вне зависимости от майки. Может быть, это и так, однако помните, как легко мозг-«примадонна» лжет самому себе и часто заставляет вас выглядеть лучше, чем позволяет человеческая природа. А если бы этот бегун был членом другой политической партии, сотрудником компании, которая вытеснила вашу с рынка, кем-то, кого ваша религия считает злом, или фанатом Джастина Бибера? Не огорчайтесь слишком сильно: это история со счастливым концом. Ливайн снова провел эксперимент (с другими фанатами «Манчестера»), но предварительно у них была анкета, заставлявшая задуматься о духе товарищества футбольных фанатов в целом, а не только болельщиков одной конкретной команды. На этот раз везло бегунам, носившим майки MU или «Ливерпуля». Хуже было с людьми в обычных футболках.
Я считаю этот результат обнадеживающим уроком: он показывает, что мы можем порядочно себя вести по отношению к людям, находящимся за пределами какого-то узкого союза. Если мы будем постоянно напоминать себе, что являемся частью какой-то большой группы, мы можем спастись из челюстей поляризованной политики. И если в нас вообще есть хоть какой-то смысл, мы должны расширить наш союз до всех людей на этой бледно-голубой точке[177].
Большинство людей определяют себя по своим политическим убеждениям: склоняются ли они к консервативным правым или к прогрессивным левым[178]. Нам нравится думать, что мы пришли к своим политическим взглядам благодаря объективности и навыкам критического мышления. Мы твердо стоим на собственной позиции по всем животрепещущим вопросам и не можем понять, почему другая сторона не смотрит на вещи так же, как мы (ведь наш образ, естественно, правильный). Может ли наука пролить свет на это болото? Существуют ли биологические основания для консерватизма и либерализма?
Как мы видели во многих других случаях, те или иные варианты генов предрасполагают людей к определенным чертам личности, и политическая ориентация тут не исключение. Исследования показывают, что политические взгляды однояйцевых близнецов ближе, чем у разнояйцевых, а это подтверждает: генетика влияет на то, что мы делаем на выборах, какие наклейки лепим на бамперы и какие новостные сети предпочитаем. Примечательно, что однояйцевые близнецы, разлученные при рождении и воспитанные в разных условиях, после воссоединения приходили к согласию по политическим вопросам. Политолог Джеймс Фаулер из Калифорнийского университета в Сан-Диего придумал термин «генополитика» для поиска генов, связанных с политической ориентацией.