По рассказам близких родственников, знавших Дмитрия Ивановича с раннего детства, он был бойкий, хорошенький, ласковый и способный ребенок. Еще ребенком он показывал большую сообразительность.
Одна из сестер его помнит, что когда ему было лет 6, а она была уже 24-летняя замужняя женщина, то она, занимая его, играла с ним иногда в карты, в довольно сложную игру со счетом, называвшуюся “палки” или “тинтаре”, и шестилетний ребенок всегда обыгрывал ее.
Ко времени ученья Дмитрия Ивановича в гимназии семья его переехала опять в Тобольск; отцу его за это время сделали операцию в Москве, так что он хорошо видел и опять имел служебные занятия в Тобольске. В гимназии Дмитрий Иванович учился, по всем рассказам, что называется “так себе”, хотя математика у него всегда шла хорошо, но он и тогда уже невзлюбил латыни и занимался ею небрежно. Он был очень живой мальчик, привыкший к деревенскому простору и воле, и уроки готовил только по приказанию матери. Делаясь старше, он любил, по рассказам сестры его, забираться на кухню и там рассуждать, или, как говорила его сестра, “проповедовать” перед аудиторией из слуг: повара, кучера, лакея и дворника.
Будущий знаменитый профессор, увлекавший впоследствии тысячные аудитории слушателей, которые на всю жизнь сохранят память об его горячих, образных лекциях, учился тут среди простых людей уменью трогать сердца и передавать ясно, что знал. Темными вечерами в деревне он сам вспоминает, что любил иногда заглядываться на ночное небо и мириады ясных звезд на нем. И тогда уже часто влекли его к себе предметы, стоящие вне обыденной жизни.
Окончил курс гимназии Дмитрий Иванович очень рано — в 15 лет. К этому времени скончался его отец. Сестры Дмитрия Ивановича почти все были замужем, братьев мать определила на службу. При ней оставалась только одна еще дочь и Дмитрий Иванович. И вот его-то Мария Дмитриевна, собрав все свои небольшие средства и продав то, что можно было продать, решила непременно везти в Россию в университет. Она чувствовала, что что-то есть особенное в ее “паче всех” любимом младшем сыне — “последыше”, как она называла его.
В Петербурге Марии Дмитриевне удалось определить сына в Педагогический институт, где получил высшее образование и покойный отец его Иван Павлович.
Марие Дмитриевне не суждено было вернуться в родную Сибирь.
Ее сын сделался достойным сыном своей родины с ее ширью, природной мощью и запасом скрытых богатств».{262}
Капустина-Губкина Н. Я. Из воспоминаний родных о детстве и ранней юности Д. И. Менделеева, проведенных им в Сибири. Газета «Сибирская жизнь» от 28 января 1904 г.
«…За несколько месяцев до приезда (12 июня 1867 г.) к Дмитрию Ивановичу мать моя, овдовевшая уже несколько лет и жившая с нами в Томске, где отец мой был управляющим Казенной палатой, получила от Дмитрия Ивановича письмо, в котором он советовал ей перебраться в Петербург для воспитания детей, и с приезда приглашал ее остановиться и прожить лето у него в имении в Московской губернии Клинского уезда в сельце Боблове…
…В каждом доме всегда чувствуется невольно, кто душа его, и я как-то скоро поняла, что душа дома был Дмитрий Иванович, в его серой неподпоясанной широкой куртке, в белой панамской соломенной шляпе, с его быстрыми движениями, энергичным голосом, хлопотами по полевому хозяйству, увлечением в каждом деле и всегдашней лаской и добротой к нам, детям, и особенно ко мне… Он казался похожим на американского плантатора, не на янки (янки и я считала хитрыми и жадными), а именно он походил на плантатора — пионера в каких-нибудь Пампасах или Сильвасах.
Я знала, что Дмитрий Иванович ученый и профессор и что он химик. Но это мне тогда не казалось ни интересным, ни важным. А было важно и интересно, что Дмитрий Иванович так любил поля, лес, луга. Первые годы, как Дмитрий Иванович купил себе именье, он очень увлекался своими сельскохозяйственными опытами. Для этих опытов у него и был еще второй приказчик. У него было отделено так называемое опытное поле с пробами различных удобрений, и Дмитрий Иванович на своем гнедом жеребце часто ездил осматривать это поле…
Опыты Дмитрия Ивановича дали блестящий результат…
Хорошо помню, как раз во двор к Дмитрию Ивановичу пришли несколько мужиков по какому-то делу и, кончив его, спросили его:
“Скажика-ся ты, Митрий Иваныч, хлеб-то у тебя как родился хорошо за Аржаным прудом. Талан это у тебя али счастье?”
Я стояла тут же и видела, как весело и ясно сверкнули синие глаза Дмитрия Ивановича, он хитро усмехнулся и сказал: “Конешно, братцы, талан”.
С мужиками Дмитрий Иванович любил иногда поговорить на “о” и простонародной манерой, что очень шло к его русскому лицу…
…Большие читали с ним вместе вслух по вечерам, кажется Тургенева, и разговаривали, а днем мы, дети, часто сопровождали его и торчали там, где бывал он по своим хозяйственным делам.
Вот он со старшим моим братом у дождемера, поставленного в огороде, рядом с громадным ртутным барометром…
Вот я гуляю с Дмитрием Ивановичем за парком… Я рву цветы, а он говорит мне их названия…
С нами красивый желтоватой масти дог, Бисмарк, Бишка, которого Дмитрий Иванович очень любил за то, что он был умный пес, а я за то, что он так смешно улыбался, морщив в бок свою верхнюю губу.
Иногда Дмитрий Иванович в хорошую погоду любил ездить надолго в лес со всей семьей: с женой, с сыном, няней и нами, детьми.
Когда стала поспевать земляника, мы забрались раз на луг на Стрелицах, где по оврагам была густая, высокая трава, напали на крупную спелую ягоду, наелись сами и набрали ягод для больших и вернулись домой, с гордостью подали крупные ягоды Дмитрию Ивановичу. Мы думали, что нас похвалят за усердие, а нам от него попало за то, что мы помяли траву, собирая ягоды на лугах. Тут только я поняла, как все серьезно в сельском хозяйстве.
…Раз во время обеда пошел сильный дождь. Дмитрий Иванович увидел в окно и вдруг оживленно крикнул нам: “Дети! Бежим закрывать суслоны. Рожь намочит.”
Дмитрий Иванович руководил нами и бегал так же, как и мы, быстро и весело. Бегал он, немного нагнувшись вперед и размахивая согнутыми в локтях руками. Как сейчас вижу его красивое оживленное лицо, намокшую шляпу и куртку, и веселые движения.
Настала пора молотьбы. Дмитрий Иванович купил новую тогда молотильную машину, с конным приводом, сам был при сборке ее и первые разы сам опускал развязанные снопы в барабан. Как сейчас вижу его высокую фигуру за молотилкой и то внимание и сосредоточенный вид, с каким он следил, как с легким хрустом барабан втягивает колосья…
…По праздникам я ходила иногда в гости к Дмитрию Ивановичу на его квартиру в университете. Мне нравились огромные комнаты казенной квартиры в нижнем этаже, полукруглые, большие, как ворота, окна, выходившие в университетский сад, широкий темный коридор, весь заставленный учеными сочинениями Дмитрия Ивановича, где связанными пачками виднелись все больше “Основы химии”, тогда еще небольшого формата. Скромная обстановка комнат, полосатая, серая с красным, тиковая мебель казалась какой-то мелкой в огромных комнатах. Я находила красивыми большие ковры на полу и уже тогда висевшие на стенах хорошие гравюры и картины. Особенно загадочно смотрела на меня женская головка с рыжеватыми волосами и как будто бы ручкой кинжала в руке заставляла пугаться фортуна из старинной гравюры в костюме Folie и с завязанными глазами. Она потрясала бубенцом и мчалась вдаль, а люди стояли перед ней на коленях и молились на нее. Лучшее же и всегда новое удовольствие для меня было вертеть валик большого стоячего стереоскопа и любоваться ледниками и страшными пропастями видов Швейцарии, купленных Дмитрием Ивановичем во время его путешествий за границей.
Но самое интересное и таинственное для меня во всей квартире Дмитрия Ивановича был его кабинет-лаборатория, тоже с большими полукруглыми окнами, вся заставленная шкафами и полками с книгами, с лесом высоких стеклянных и низких, прямых и изогнутых трубок и трубочек, колб, реторт, пробирок, высоких банок, со многими горлышками и разноцветными жидкостями, плита под стеклянным колпаком, газовые рожки, железные подставки, весы, три винта, проволочные сетки…
…Сам Дмитрий Иванович, серьезный и важный, в своей серой широкой куртке или стоял и писал за высокой конторкой, стоявшей у газового рожка посреди комнаты, или сидел в углу дивана, обитого также серым с коричневым тиком, и читал или также писал.
Лето 1868 года мы провели в Гатчине, старшая сестра моя вышла замуж, Дмитрий Иванович приезжал на свадьбу, был посаженым отцом у сестры, привез ей подарки и был на свадьбе очень весел и мил. Весною этого года у него родилась дочь Ольга.
С весны 1869 г. Дмитрий Иванович, зная, что средства матери невелики, стал приглашать ее на лето оставлять квартиру и переезжать к нему в казенную квартиру в университете, а нас, младших детей, он брал к себе на лето в именье…
…В вагоне, когда не спал — он любил отсыпаться дорогой, — Дмитрий Иванович был разговорчив с соседями и всегда затевал какие-нибудь интересные беседы. Кто его знал, знает его увлекающую живую манеру говорить обо всем, о всяких мелочах, его вибрирующий голос, то высокий, то низкий, его оригинальные сравнения и веские определения одним словом сути, — и потому обыкновенно около наших мест всегда бывала у него целая аудитория слушателей: тут и мужик в сермяге, и купец в поддевке, и дьячок, и студент, и монахиня, и барышня средней руки, и поп в старенькой выгоревшей рясе. Часто слышался веселый открытый смех Дмитрия Ивановича.
Мы ездили по Николаевской железной дороге до станции Клин. Он входил в вокзал в своей широкополой мягкой серой шляпе, из-под которой виднелись его развевающиеся волосы, и в длинном пальто-сак. Так он неизменно одевался летом, осенью и весной до самой своей кончины.
Дмитрий Иванович любил ездить в деревне сломя голову, в этом тоже сказывалась его чисто русская черта. В 1869 г. я нашла в Боблове на месте старого дадьяновского деревянного дома новый каменный дом, с деревянным верхом, в красивом чуть ли не голландском стиле, с высокой железной крышей, с балконами, бельведером и галереей. Наверху Дмитрий Иванович жил сам со своими книгами, приборами и инструментами, а внизу в шести комнатах помещались его семья, няни и гувернантки (впоследствии) и гости — родные.