Очень интересная тема. Территория, народ – народ проливает кровь за территорию. Что более важно – народ или земля?
Действительно, есть народы, которые совершенно не скованы проблемой территории и готовы нести комплекс, называющийся «страной», «нацией», «цивилизацией», «культурой», с собой куда угодно. Например, англичане, которые всюду, куда ни приезжали, устраивали «Новый Йорк» или что-нибудь такое. Но в этом плане ещё и голландцы очень знаменательны были – особенно в период XVII–XVIII вв. Принц Вильгельм Оранский, например, говорил, что голландцы – свободный народ и Голландию с собой несут куда угодно, и если им в Голландии станет невыносимо, если их прижмут, то они спустят плотины, уедут, и Голландия будет в любом другом месте. Самой Голландии не будет, но… но она будет, потому что голландцы просто переберутся в другое место. И надо сказать, что это не пустые слова, потому что с начала XVII века они устраивали такую Голландию в Южной Африке (буры). Я бывал в Кейптауне в историческом музее, видел своими глазами куски, фрагменты скал, на которых голландцы, первые моряки, писали какие-то патриотические надписи. Да и Манхэттен – это Новая Голландия. Потом их немножко поприжали. Такую же Голландию они пытались устроить в Индонезии. Но это примеры – мы же не о Голландии говорим, а о разных странах.
Это в какой-то степени реализовывали и англичане, потому что где бы ни ступала нога англичанина – там была Британия. Британия не привязана к территории. С другой стороны, есть территории, которые совершенно свободны от своего человеческого контента. Они готовы наполниться любым контентом, а у стран есть собственное значение. Я не напрасно упомянул Америку в качестве примера, потому что, хотя Америку и начинали англичане, но Америка тут же приобрела «территориальное» значение, то есть территория как идея. Я не скажу, что идея была сформирована сразу, с первых же шагов, но искала она себя через образ Атлантиды. XVI век – это уже чётко сформулированная идея «Новой Атлантиды». Более того, появлялись романы XVI века, тексты на эту тему (дошекспировские, чосеровским[34] языком ещё написаны), которые так и назывались «Новая Атлантида» и вариации.
Идея была такая (и она остаётся по сей день), что Америка – это Новая Атлантида. По всем параметрам она воспроизводит платоновский миф: некие особые достижения в технической цивилизации, сверхмерная гордыня, власть над окружающими народами, господство над морями и так далее. Вот эта атлантическая идея там доминирует. И этот «сияющий город на холме» нельзя куда-то перенести. Это именно Атлантида.
Концепции атлантической территории, атлантического союза, атлантической зоны мира, северной Атлантики, НАТО и так далее, – это всё концептуально, очень привязано к территории. Какие там люди? Да ради бога: подключатся чёрные – чёрные, жёлтые – жёлтые. В конечном счёте современному «атлантоориентированному», условно говоря, англосаксу наплевать на расово-генетический контент.
Есть, конечно же, «средний» вариант, который совмещает культ территории и культ расовой общности. Это китайцы. Не сдвигаются они с места якобы пять тысяч лет – на самом деле меньше, конечно, но возьмём их мифологический концепт, что им пять тысяч лет. Вот пять тысяч лет не сдвигаются. Это как гармошка – раздвигаются на Байкал, потом сжимаются. Но если мы посмотрим на Великую китайскую стену, которая под Пекином вообще проходит, – а она же против чужих.
Есть старая шутка про то, что они построили Великую китайскую стену для того, чтобы китайцы не разбегались.
Но я бы хотел вернуться к теме «Народ или территория – что важнее?». Начнём с евреев, о которых мы в самом начале говорили. Если мы взглянем в прошлое на две тысячи лет назад или еще дальше, то сейчас в современной Европе не осталось египтян, не осталось древних греков, римлян, финикийцев, в общем, никого не осталось, одни евреи остались и немного армян. Тем не менее евреи, несмотря на то что не имели фактически никакой территории и государства, сохранились как нация, как народ и как единая общность, без всякой территории. Да, у них появилось государство после 1949 года, как известно, они благополучно за него воюют…
На самом деле не такая уж и состоявшаяся, о чем свидетельствует хотя бы то, что диаспора никуда не делась. Приехало много, но на фоне реальной диаспоры это небольшая часть, и это символический якорь. Более того, существует, в общем-то, конфликт между государством Израиль как национальной территорией и концепцией еврейства как концепцией глобальной. Потому что существует мировоззрение глобального еврейства, которое организовывает политическую диаспору, и существует мировоззрение «русско-израильское».
Тем не менее за эти две тысячи лет многие государства, имеющие значительные территории, не сохранились. Не осталось Карфагена, не осталось Римской империи и так далее. То есть территория, оказывается, не так важна, как внутренняя общность, если она там объединена какими-то религиями, правилами…
Правильно. Здесь мы подходим к очень важной мысли: территория территории рознь. Если территория не является самостоятельной идеей, если она не является самостоятельной концепцией, то есть площадкой для некоего народа, для конкретной культуры (Древний Египет, допустим), – то земля остаётся, естественно, даже название переходит в веках, но понятно, что нельзя ставить знак равенства между Египтом фараонов, Египтом Птолемеев и нынешним Египтом. Просто есть некоторая преемственность – ну, есть пирамиды, например. Но совершенно другие, другой гештальт возник. Потому что та идея, которая связана с Египтом – это культурная идея. Это определённое присутствие в библейских текстах, в Традиции и так далее, но это не массивный исторический функционал, как, допустим, те же Штаты. Естественно, когда мы говорим о Карфагене, это ещё более очевидно, потому что вместо Карфагена существует Тунис. И, собственно говоря, это просто некое место для поездки туристов. Просто эти территории на сегодняшний день лишены идеи.
А есть территории, у которых такая идея есть. И этим территориям всё равно, кто туда придёт. Они живут своей жизнью, они берут этих людей и используют их для того, чтобы эту идею реализовывать. Новая Америка – это такая территория. И я убеждён, что Россия в этом смысле тоже такая территория, – если брать большую Россию, идущую от Прибалтики до Сахалина, в нынешнем её виде. Я хочу напомнить, что в XIX веке люди, писавшие о путешествиях по территории нынешней России, писали: «Доехали до границы России, дальше начиналась Сибирь», – допустим, в ссылку. Россия кончалась где-то возле Урала. Дальше шла Сибирь как не-Россия.
Но будем говорить всё-таки о единстве этой территории, и немножечко дистанцируемся от привязки к «была ли она Россией, не была ли она Россией». Где-то, как Гумилёв говорил, «Евразия», северная Евразия. Опять-таки, не в евразийском смысле, а в географическом. Просто от Балтики до Тихого океана.
Вот эта территория перезагружалась населением очень много раз. Только с Ивана Грозного, за последние 500 лет, думаю, расово-генетический контент поменялся на территории России раза четыре.
Поскребёшь русского – татарина найдёшь…
С татарином тоже очень сложно, потому что как раз эти стереотипы и мифы попадают, что называется, пальцем в небо. Татарина там как раз и не найдёшь. Потому что кто имеется в виду? Если имеется в виду Батый с его тюркским завоеванием – в основном тюркским, – то это в основном российская аристократия. Она уничтожена, а частью смешалась с германской аристократией на протяжении XVIII–XIX вв. В 17-м году эти люди либо уничтожены в ходе гражданской войны и последующих индустриализации и репрессий, либо же они бежали. А вот то, что осталось, никак не проработано батыевским влиянием, потому что батыевское завоевание касалось только элитных пластов.
То есть, условно говоря, были Юсуповы, которые сбежали…
Это Юсуповы и все, которые сбежали. А вот если брать обычных людей, предки которых были крепостные, мещане, духовенство и так далее, то сейчас, конечно, тут доминирует угро-финский элемент. Я думаю, что он составляет большинство.
Под угро-финским Вы имеете в виду прибалтийскую связь, литовское княжество?
Нет. Москва – это финское слово, здесь все топонимы финские. Здесь жили вепсы, масса всяких племён. Пермь – это чисто финское место, пермяки – финское племя. Это угро-финны – и дальше за Урал, к палеоазиатам. И небольшой язычок славян, который подтянулся сюда в домонгольское время с киевскими князьями, взявшими всё это под политический контроль. Но в основном это всё переработано в политическое русскоязычное пространство угро-финского поля, которое в значительной мере осталось. То есть идут эти блоки: мордва, удмурты. Чуваши – угро-финны по крови, тюрки по языку.
Дальше что получается? Дальше их закрепощает этот аристократический слой, который, с одной стороны, состоит из европейцев, пришедших при Романовых, даже при Иване Грозном стали приходить (литовцы, поляки), с другой стороны, это татарские роды, которые переходили и становились здесь князьями, именитыми людьми (Аксаковы, Киреевские и так далее).
Понятно, что на этом стыке, в этих реальных российских условиях происходило генетическое смешение. Дворовые девушки, которые были объектом вожделения своих помещиков, – родившиеся от них незаконные дети становились опять же мальчиками, казачками, прислугой при тех же самых помещиках. Потом грянуло освобождение крестьян, и огромная масса крепостных несла определённый генофонд своих бар. После 1861 года они оказались выброшенными на улицу, и это было мощное вливание в города. Они стали полуобразованными люмпенами. Естественно, частично они пошли в криминал, частично пошли в революцию. Вспомним Смердякова – гениальный Достоевский все эти тенденции русской жизни схватывал. Смердяков – это Фёдор Павлович (барин), с одной стороны, с другой стороны – бомжиха Смердящая Лизавета. Контрастно. Роман «Подросток» – та же самая тема. Тоже помещик и крепостная, и главный герой – это прообраз, в некотором смысле пародия, на Герцена. У Герцена, правда, не крепостная была, а элитная немка, которую подхватил его отец, путешествуя по Европе, но не важно – аллюзия понятна. Русский мезальянс.