— Вопрос в другом — теперь, когда я устроился над стойлами, сумею ли я убедить себя переехать оттуда в свои комнаты, когда они будут готовы.
Лилли обменялась с Джорджем понимающим взглядом. Это прекрасный момент взаимопонимания — на нем можно многое построить.
Из парадной двери выскочил Монкриф, лакей, с трудом удерживая в равновесии поднос с бокалами.
— Шампанского? — спросил он важным, низким голосом. Но сквозь все его попытки спокойствия и важности прорвалась улыбка. — Это Дельбек, как говорят, лучшее, что бывает. Прямо сразу ударяет в голову.
Аккуратно подстриженные усы Вандербильта приподнялись. Он поднял бокал.
— Ну, так за хорошее шампанское? И за энтузиазм.
Все присоединились к нему, подняв бокалы с шампанским в прохладном горном воздухе.
— И за ваш замечательный Билтмор, — продолжила Лилли. — За это ни с чем не сравнимое место.
За Билтмор!
Бокалы звякнули. Монкриф предложил еще. Снова звон стекла. Новые тосты. Звук шагов по посыпанной гравием дорожке откуда-то сзади. И тихое бормотание. Лилли отошла от компании, чтобы посмотреть на дом от его входной двери, и, глядя вверх, откинула голову назад.
Возле одного из каменных львов стояла пожилая женщина с лицом, покрытым сетью морщин, и ярко-рыжими, но пронизанными сединой волосами. Она разговаривала с молодой женщиной с гор, которую они уже встречали сегодня.
Лилли Бартелеми была не из тех женщин, кто нарочно подслушивает чужие разговоры — это было недостойно ее. Но если уж другие сами начинали обнажать перед ней свою жизнь, она не считала нужным беспокоиться и незаметно отходить в сторону.
Керри — кажется, Грант с Кэботом ссорились именно из-за этого имени? — стояла, наклонившись к пожилой женщине, которая явно не подозревала, что их может услышать кто-то еще.
— Так, значит, ты передумала, детка, да? Благослови тебя бог, долго же ты тянула. Похоже, тебя таки пробрало до костей.
Стоя к Лилли спиной, эта Керри качала головой.
— Папа уже не встанет с постели. Денег у нас нет. У меня нет выбора.
— Я знаю, детка. Мне так жаль.
— Я не продам ферму. Никогда. А тут даже конюшни больше, чем любая хижина на нашем гребне, чем любая ферма в поселке и все магазины, вместе взятые. — Она вздохнула. — Что подсказывает мне, что Вандербильт со своими людьми может ждать, пока наши жалкие сотни акров истощенной земли не дадут нам больше ни одной тачки снопов, ни горсти тощих морковок.
Лилли начала испытывать к этой девице с гор некоторое сочувствие.
Рыжеволосая старуха потрепала девушку по руке своей сморщенной пятерней.
— Голубка, да тебе еще понадобится сиделка, чтобы заботиться о папе. Ты ж и так, поди, ночей не спишь, это ж ясно. Можешь рассчитывать, что я порой подменю тебя, слышь? Уж наверняка они смогут порой отпустить меня приглядеть за родичем, который одной ногой у райских врат.
— Когда я поняла, что близнецам придется пропускать школу, чтобы заботиться о нем, пока я не вернусь вечером, я попросила мисс Хопсон подыскать нам какие-нибудь учебники. Надеюсь, им хватит дисциплины, чтобы…
На этом она осеклась. Похоже, поняла, что гости Билтмора тоже замолчали.
Даже журнал Life не мог бы ярче представить этот контраст, подумала Лилли. Грубые, в лохмотьях — но не сказать, чтобы непривлекательные — жители гор возле сияющего великолепия Билтмора. В окружении тех самых гор, где эти люди жили — без сомнения, замкнуто — столь долгие годы.
Какая впечатляющая картина. Но, возможно, и тревожная тоже.
Лакей Монкриф, сменив свой поднос с шампанским на небольшую серебряную подставку, быстрым шагом приближался к ней по дорожке, его и без того яркие щеки раскраснелись от бега. Миссис Смит его бы не одобрила.
Едва взглянув на его слишком серьезное лицо и на квадратик бумаги, который он протянул ей, Лилли ощутила, как все ее нутро стянуло в узел: какой-то один непредвиденный поворот в ее планах по завоеванию доверия Джорджа — и ее вышвырнут отсюда под угрозой скандала и запятнанного семейного имени.
Заляпанный самодельный конверт, лежащий на серебряном блюдце, сказал ей, что он был не от кого-то, кто ей знаком — равно как и не от того, с кем она бы предпочла переписываться. Лакей все продолжал стоять рядом с ней с услужливым лицом, ожидая благодарности. Она взяла конверт. И почувствовала, как Билтмор закачался вокруг нее.
Никакого обратного адреса. Марка из Эшвилла. Ее имя, и тут же нацарапано — гостья Джорджа Вандербильта — никакого эсквайра — Поместье Билтмор, Северная Каролина. Почерк был грубым, неровным, буквы кривыми.
Конечно, она не должна была открывать письмо сразу, особенно с учетом этого тугого узла внутри. Но ее охватили любопытство и отвращение одновременно — и все это плохо сочеталось с ее обычной нетерпеливостью. Разорвав конверт, она нашла там только открытку, на которой той же неумелой, корявой рукой было написано несколько слов.
Надо поговорить. Скоро.
Лилли, не сдержавшись, вскрикнула.
Как он смеет так рисковать, посылая ей вот это. Связывая ее имя… Merde. Безмозглый идиот.
Стоящая в нескольких метрах Эмили обернулась к ней.
— Господи, что ж это за письмо, что ты так побледнела, Лил?
— Письмо?
— Ну, то, что тебе принес Монкриф. У тебя в руке. — Эмили подошла к ней. — Разве ты не расскажешь своей ближайшей подруге о каком-нибудь шикарном скандале? Кто это, Лил? А, знаю — это герцог Мальборо приезжает в Америку, чтобы провозгласить своей женой тебя, а не мою бедную кузину Консуэло.
— Консуэло, — с трудом отозвалась Лилли.
— Но это же всем известно, ты же знаешь, как Консуэло пыталась спастись, как она умоляла об этом из запертой комнаты. Но моя тетя Алва твердо решила, что ее дочь станет женой герцога. Это был настоящий семейный скандал.
При последнем слове Лилли вздрогнула — а она редко вздрагивала.
Ее мать намекала на него, на это слово, как раз перед тем, как Лилли уехала в Билтмор.
— Ты, Лиллиан, должна быть более открыта к предложениям замужества. Особенно с учетом нашей нынешней нестабильности.
Только из-за несчастий четыре года назад ее мать согласилась перебраться из города, который обожала — из Нового Орлеана, — в это снобское убожество, как она называла Нью-Йорк.
Эмили подпрыгивала рядом.
— Какой бы ни был твой секрет, Лил, я выпытаю его у тебя.
Она указала рукой на вздымающиеся позади горы.
— Джордж должен пойти проверить лесную команду, и я предложила, чтобы мы все прогулялись с ним. Конечно, я думала о том, чтобы у тебя было побольше времени, чтобы очаровать моего холостого дядюшку.
Как раз то, что ей нужно, подумала Лилли. Быстрая конная прогулка. Очистить голову. Провести время в седле, чтобы подумать, что значит это письмо. И что она должна делать.
Она обернулась. И заметила, что глаза этой Керри, женщины гор, прикованы к письму.
И тут же, словно бы осознав, что не ее это дело — пялиться на частную корреспонденцию гостей, она покраснела и отвернулась. Лилли проводила ее ледяным взглядом.
Их взгляды встретились. В глазах девушки мелькнуло нечто, похожее на шок. Она явно узнала что-то в этой записке — возможно, почерк?
Эмили взяла Лилли под руку.
— Так пойдем?
Горная девушка, эта мелкая дрянь, так и не опускала глаз, глядя на Лилли.
Слева от них продолжал торчать Монкриф с идиотской улыбкой на веснушчатом лице.
Эмили понизила голос:
— Мне кажется, у него перчатки из кожи лучшей выделки, чем мои. Демократия — это хорошо и прекрасно, но когда даже лакей одет лучше, то что же остается нам? Поневоле задумаешься.
Со стороны конюшни к ним приближался Джордж вместе с конюхом, они вели в поводу трех лошадей, а немного позади верхом ехали Кэбот с Грантом. Лилли заставила себя улыбнуться. У нее все лучше получалось изображать беззаботность — когда она испытывала панику. Смяв письмо, она засунула его в карман жакета.
Но эта девица Керри продолжала пялиться на нее. Как будто пыталась установить какую-то связь между отправителем письма и ей, Лилли. Как будто эта Керри понимала, в чем тут дело.
И в этом была угроза для Лилли Бартелеми из Нового Орлеана, которой никогда никто не смел угрожать.
Глава 16
Сол вовсе не собирался пугать гостей Вандербильта.
Да он даже не собирался отвлекаться от череды бесконечных ям, которые копал. Но гнедая кобыла, одна из тех, что спускались к ним с вершины холма, припадала на переднюю левую ногу, и Сол заметил, как напряженно она держит голову.
— И не забывайте, — крикнул начальник с другой стороны ручья. — Мистер Олмстед настаивает, что все должно выглядеть натурально, так что никаких прямых линий. Папоротники и кусты впереди, большие деревья сзади.
Сол так засмотрелся на лошадь, что не обратил внимания больше ни на что — ни на приближающееся лицо, ни на хлыст в правой руке.
И только когда всадники осадили перед ним коней и один из них пробурчал: «Всегда лучше держаться подальше от потенциальных анархистов», — Сол перевел глаза на то, что он держал в руке.
Перед ним тут же возник Шенк на коне.
— Мистер Бергамини, разве вы не должны работать? — Он произнес раппотать.
— Я засмотрелся, — объяснил Сол.
— Ну, а я слежу, чтобы вы вернулись к работе, Бергамини.
Сол неохотно повиновался, но продолжал смотреть на кобылу.
Ничуть не взволнованный угрозой, которую мог представлять Сол, Вандербильт обратился к Гранту:
— Если вы хотите составить компанию Кэботу, который разговаривает с рабочими, то не забывайте, пожалуйста, что люди гор трепетно относятся к своему достоинству.
Кэбот спешился и привязал лошадь к стволу дуба. Затем, кивнув Солу, направился туда, где в ожидании стояли Тейт и еще несколько человек.
Грант начал гораздо менее изящно сползать с коня, который переминался на трех ногах все то время, что его всадник вытаскивал ногу из стремени, закидывал поводья на ветку дуба и присоединялся к Кэботу.