— Кажется, у нас есть еще один общий знакомый. Мой одноклубник по клубу «Бун и Крокетт» — Теодор Рузвельт.
— Да, это мой друг. Я не знал, что вы с ним знакомы.
— Мы не просто знакомы, мы охотились вместе и обнаружили, что разделяем очень много взглядов на важные перспективы. Включая необходимость внедрения важных мер для предупреждения исчезновения определенных пород. Причем не только в царстве животных, но также и… — Он сделал паузу и, казалось, взвешивал, стоит ли продолжать.
— Ну что ж, я рад, что у нас с вами есть еще один общий друг, — Вандербильт улыбнулся Лилли. Она снова увидела в этом только лишь простое доверие.
И подвела лошадь поближе к нему.
— Мистер Вандербильт, если я доверюсь вам, признавшись, что все вот это, — она обвела вокруг рукой, — нравится мне даже больше, чем бальный зал миссис Астор, вы обещаете не выдавать меня столпам нью-йоркского общества?
— Даю вам слово. Время на природе, особенно здесь, в Голубых горах, так же дорого мне, как и время, проведенное в моей библиотеке.
— Вот он, один из великих даров, что предлагает природа, да? Чистота. Неиспорченность. Изобилие.
— Простите, но я вынужден не согласиться с вами насчет неиспорченности земли. — Казалось, он совершенно искренне чувствовал себя виноватым, что не согласен с Лилли. Человек, произошедший из семьи, которая десятилетиями властвовала над бизнесом всей Америки, полностью подавляя всех конкурентов. И Лилли это нравилось. — Из тысяч акров, которые купил мой агент, МакНейми, бо́льшая часть была полностью истощена и выработана. Нашей задачей стало восстановление лесов и полей до состояния жизнеспособности и урожайности.
— В вашем имении, мистер Вандербильт, все говорит о жизнеспособности, — поймала его взгляд Лилли. — Tout le monde.
Она хотела, чтобы он понял, что она включает в эту оценку и самого владельца Билтмора. Она видела, как расширились его глаза, когда он уловил эту волну подтверждения всего, чего он добился. Того, о чем он мечтал в будущем. Того, кем он был.
Лилли Бартелеми кое-что знала о мужчинах и понимала, что большинство из них обладают лишь малой долей той уверенности, которую они пытаются демонстрировать другим, словно олени свои развесистые рога.
Но перед ней был младший из восьми детей, художник и школяр, внук тирана. И, оценив его, она заслужила еще толику его доверия. Она начала понимать, что ей нравится Джордж Вашингтон Вандербильт II. Совершенно искренне.
Момент нарушил сенбернар Седрик, начавший прыгать вокруг лошадей и хозяина и в конце концов уткнувшийся слюнявой мордой в его брюки.
Лилли сосредоточилась на том, чтобы не сморщиться в отвращении.
Джордж остановился почесать чудовище за ушами.
— Знаете, Седрик у меня из помета в Бар Харборе.
Перебросив поводья в левую руку и присев на корточки, чтобы почесать слюнявого барбоса под мордой, Джон Кэбот заговорил с ним тихим восторженным голосом.
— Ты такой красивый, Седрик. Ты знаешь, ты первый сенбернар, с которым я имел честь познакомиться.
Джордж явно наслаждался похвалами своей собаке. Что дало Лилли понять — ей придется подружиться с этим слюнявым уродом. И поэтому переодеваться еще чаще, чем привычные для нее семь раз в день.
— Насчет того убийства, — вдруг нарушил покой Мэдисон Грант. — Простите, что я поднимаю тему, вспоминать которую не хочется никому. Но, мне кажется, мы должны быть в курсе. В расследовании произошел какой-то прогресс?
Пульс Лилли практически замер.
Рука Кэбота рядом с ней замерла под огромной мордой Седрика.
Как будто, подумала Лилли, ему тоже неприятна эта тема.
Джордж нахмурился.
— Как раз сегодня утром Вольфе заезжал дать мне отчет. Похоже, там обнаружилось что-то новое.
Кэбот поднялся.
— И что же?
Лилли поразило, как виновато прозвучал его голос — для того, кто мог бы предположить, что она может быть в числе подозреваемых.
— Вольфе поговорил со всеми, кто мог быть свидетелем преступления. И, похоже, повторялись одни и те же имена: Лин Йонг и Роберт Братчетт. И еще, должен я с сожалением добавить, среди подозреваемых все еще остается мой собственный конюх.
— Ну не мистер же Бергамини! — воскликнула Эмили.
Грант задумчиво покачал головой.
— Интересно. — Он посмотрел в ее сторону. Или же на Кэбота? — Хотя и неудивительно.
Лилли показалось, что у нее кровь застыла в жилах. Она не могла вдохнуть. Никто из них, кроме Джорджа и Эмили, не знал, что ее отец был здесь и отбыл в большой спешке. И милая наивность Эмили не располагала к тому, чтобы она могла кого-нибудь заподозрить. А кроме Джона Кэбота, кажется, никто не помнил об истории в Новом Орлеане.
Кэбот смотрел прямо перед собой, словно у него были свои причины не одобрять эту тему.
Грант дружелюбно улыбнулся.
— Во всех троих подозреваемых на сегодня мы можем проследить общую черту — генетическое происхождение из Африки, Азии и Южной Европы, которая настолько далеко на юге, что близка к Африке и Ближнему Востоку. Нельзя ожидать от них тех же моральных свойств, Джордж, что от нас с вами. Или Кэбота. Или от вашей очаровательной племянницы.
Лилли заметила промельк нерешительности перед тем, как он включил ее в перечень следующим кивком головы.
— Или от нашего прекрасного стрелка, прелестной мисс Бартелеми.
Кэбот окинул ее беглым взглядом.
— Похоже, французов тоже скоро попросят перестать размножаться.
Грант ощетинился.
Вандербильт медленно, как будто у него одеревенела спина, повернулся к ним.
— Если я правильно понял ваши предположения…
— О том, что некоторые человеческие расы просто состоят из выродившихся людей выродившихся наций, особенно более темных оттенков — так это уже доказано. Со склонностью к воровству. К насилию. К убийству.
— Господи боже, — взорвался Кэбот. — Да это же вы цитируете нам Фрэнсиса Уолкера, это их псевдонаука. Позвольте посоветовать вам предоставить президенту MIT учить вас счету, или чему там еще, и пойти со своей наукой куда-нибудь еще.
— Ну, знаете, Кэбот, придержите свой нрав.
— Мой нрав не самое страшное. И он обычно не выдерживает идиотизма.
При виде ярости Гранта Лилли подобралась — и увидела, что Джордж сделал то же самое, словно ожидал, что дальше в ход пойдут кулаки.
Но вместо этого Грант лишь разгладил свои усы. И улыбнулся.
— Я не думаю, что подобное поведение достойно джентльмена. Научная терминология, — он подчеркнул оба слова, — не должна вызывать разговоров на повышенных тонах.
— Научная болтология, — огрызнулся Кэбот. Его лицо густо, опасно покраснело.
— Это биологический детерминизм, ничего более. Мы, автохтонные викинги, так называемые homo europeus, во время тяжелых зим в степях и лесах Северной Европы изжили в себе дефективные гены и породили расу людей, отличающуюся жизненной силой, трудолюбием и разумностью.
— И вы, Грант, ее наилучший представитель? Вот к чему вело все это — к вашему эго?
— Мы — это всего лишь то, что предназначено нам нашими генами. И никакое образование, никакие сентиментальные рассуждения социальных служащих, никакая религиозная жалость к бедным и слабым этого не изменят.
— Нет. — На сей раз это был голос Джорджа, и он прозвучал так резко, как Лилли никогда еще не слышала от него — как будто это слово было пощечиной. — Вы не правы. А ваши идеи недемократичны.
— Но вы сами, Вандербильт, являете превосходный пример — ваше голландское происхождение, трудолюбие и ум вашего деда, вся та генетика, что получила развитие в вашей семье, зарабатывая — и заслуживая — ее состояние.
Лилли напряженно затаила дыхание.
Подняв с земли палку, Джордж швырнул ее с такой силой, что от неожиданности все на секунду замерли на местах — кроме Седрика, который пустился за ней.
— Я вот что скажу, Грант: у меня нет и никогда не было никакого желания изгонять из Билтмора гостя. Особенно одного из национальных лидеров по охране природы. Человека, с которым у меня много общих друзей.
В горном воздухе отчетливо повисло но.
— Так что, возможно, по следам сегодняшней беседы нам стоит прийти к согласию в отношении трех вещей.
— И это?
Джордж начал загибать пальцы.
— Первое, что нападение на мистера Берковича — это ужасно. Второе — что преступник должен быть найден.
— Безусловно. А последнее?
— Что, возможно, вызывающая восхищение забота об охране природы, которой вы посвящаете себя, в будущем составит лучшую тему наших бесед.
— Единственная цель всей моей работы, — невозмутимо заметил Грант, — это сохранение всего хорошего. И предоставление возможности процветания всему наилучшему.
Отвернувшись, Кэбот сердито вскочил на свою лошадь.
— И при этом неважно, что — или, вернее, кого — вы истребите по пути. — Он пустил своего жеребца в галоп и остановился подождать остальных только на дальнем краю поля.
Грант прокашлялся, его тон остался невозмутимым и ровным. Лилли представила себе масло, льющееся с кончиков его усов.
— Но, конечно же, я буду следовать всем требованиям нашего любезного и гостеприимного хозяина.
Никто не проронил больше ни слова. А Джордж, как заметила Лилли, вперил сердитый взгляд в Синие горы впереди.
Лилли была рада, когда железные подковы коней зацокали по кирпичам — это скрывало напряженное молчание, в котором они доехали до самого парадного входа в дом.
Конюх, Марко Бергамини, потянулся к поводьям лошадей. Она не хотела смотреть ему в глаза, но, спешившись, оказалась с ним прямо лицом к лицу.
Его глаза горели. Буквально взрывались.
Как будто, подумала она, какая-то ярость лишала его покоя. И как будто эта ярость была направлена на нее.
Принимая у нее поводья, он сделал шаг влево от лошади, поближе к Лилли.
— Вы, — сказал он так тихо, что никто больше не мог расслышать, — вы из Нового Орлеана.