Слова, сказанные в тот или иной момент, задавали ритм всему вечеру, даже когда она отмывала кастрюли после ужина, когда шла домой в темноте.
Как удивительно, не правда ли? Нашествие… Зараза… Исчезновение… Удивительно.
Как будто под словом удивительно Грант имел в виду беспокойно. Как будто сам Грант хотел бы увидеть, как Берковичу укажут на место.
Или, может, и вовсе уберут его с дороги. Так, чтобы репутация Мэдисона Гранта не пострадала от того, что репортер мог узнать о нем.
На следующее утро миссис Смит велела Керри присоединиться к остальным слугам у двери.
— Такое печальное зрелище, когда тут, в Америке, слуги выходят проводить гостя, даже в самых лучших домах. Там, у нас дома, слуги выстраиваются в ряд как положено. И это правильно.
Керри заняла свое место на улице у входной двери, выходящей на эспланаду.
Отряхивая свой цилиндр, Мэдисон Грант обернулся.
— Последний взгляд на ваш прекрасный холл, Вандербильт. Я буду ждать, — он столкнулся с Керри, обернулся и слегка кивнул ей, — скорого возвращения сюда. — И с выражением заглянул ей в глаза.
Эмили Слоан улыбнулась Керри, проходя с подругой мимо нее, обе очень элегантны в платьях с туго затянутыми талиями, образующих острую букву «V». Перья на их шляпах покачнулись, когда Эмили наклонила голову к подруге, говоря что-то, ее глаза метнулись в сторону стойла, где собрались все конюхи.
Но взгляд Марко Бергамини был прикован к Лилли Бартелеми. Даже на ноябрьском морозце рукава его рубахи были закатаны до локтей, волосатые руки мускулисты — и странно напряжены. Как будто он изо всех сил старался не шевелиться.
Но Лилли Бартелеми, казалось, вовсе не замечала направленного на нее взгляда. Керри тоже не позволяла себе озираться в поисках Джона Кэбота.
Грант, сундуки которого из «Бэттери Парк» были уже погружены, стоял и болтал с хозяином.
— Я надеюсь, Джордж, в расследовании нападения наметился какой-нибудь прогресс.
Они вместе прошли к дальней стороне коляски.
— Как грустно, — вздохнула миссис Смит, — что все гости уезжают. Теперь единственным развлечением останется следить, чтобы лакеи курили не в доме, а на улице.
Она сказала — все гости.
Уже сидевшие в коляске дамы поправляли свои шелка и кружева. Но никто не выбегал из дома, чтобы вскочить туда в последний момент.
Выходит, Джон Кэбот тоже уезжает, не сказав ей ни слова на прощание. Не то чтобы он должен был быть любезен с Керри. Они всего лишь несколько часов убирали вместе разоренную лавку. Это не делает их близкими друзьями. И отнюдь не отвечает на все ее вопросы относительно него.
Керри держала руки сжатыми перед собой. Она сотрет пальцы до кости, стирая то, что поручит ей миссис Смит. Она вернется домой и примет у близнецов вечернюю вахту по уходу за отцом.
Так что к закату дня она больше не будет думать о Джоне Кэботе.
Марко Бергамини с плотно сжатой челюстью взобрался на козлы коляски и щелкнул поводьями. Лошади, запряженные в масть, безупречно в ногу тронулись с места. Их шкуры блестели под утренним солнцем, они даже близко не были похожи на лошадей, вольно носившихся по холмам и долинам.
Коляска покатила прочь по правой стороне эспланады. Как ни странно, на другой ее стороне не оказалось Вандербильта.
Откуда-то сзади Керри ощутила запах сосновой хвои.
— Джордж сказал, пришло время срезать ветки для венков на двери. И повесить их на шеи двум этим мраморным львам.
Обернувшись, Керри обнаружила стоящего рядом с ней Джона Кэбота. С его руки свисал еловый венок.
— Он настаивал, что, когда он вернется, проводив гостей до станции, мы с ним попытаемся это сделать.
Керри заставила себя отвести взгляд и посмотрела на горные вершины.
— А я думала, вы уехали со всеми остальными.
— Да, у меня был такой план. Но мне совершенно некуда ехать на праздники, и Джордж был так любезен, что предложил мне остаться.
Был влюблен в ту же женщину, что и репортер, напомнил ей голос у нее в голове.
Может, это просто слова из ненадежного источника. И все равно, про Джона Кэбота существует слишком много вопросов без ответов. И пропасть между ними слишком велика. Тем больше причин придержать ее импульсивную натуру.
— Я рада. В смысле, за вас, что вы остались. — Быстро отвернувшись, Керри проскользнула в двери.
Откуда-то с черной лестницы, ведущей в кухню, кто-то окликал ее по имени. Во всю силу легких. С ощутимым шотландским акцентом.
Спотыкаясь и натыкаясь на дверные косяки, со служебной лестницы влетел Монкриф.
— Керри, детка. Новости. Прости, но…
— Отец, — вскинула она голову.
— Нет, прости, не это. Не знаю, о чем я думал, так пугая тебя. В смысле, про твой дом. Пришел твой брат с новостями. Никто не пострадал, но крыша… она совсем провалилась.
Глава 29
Керри с близнецами пришлось проработать весь остальной день и бо́льшую часть ночи. Крыша рухнула между очагом и единственной кроватью, где лежал их отец. Впрочем, он все это время был без сознания.
— Прошу вас, — сказала Керри Монкрифу и миссис Смит перед тем, как уйти, — не говорите никому про нашу крышу. — Потому что если бы Джон Кэбот, ну, или сам Джордж Вандербильт, или все остальные, узнав об этом, захотели бы помочь, она умерла бы от стыда, когда они увидели бы и рухнувшую крышу, и саму хижину. А если они, узнав, решили бы ничего не предпринимать, ей тоже лучше об этом не знать.
Близнецам же она сказала:
— Никто из вас не скажет ни слова Братчеттам до тех пор, пока мы все не починим. Мы и так у них в долгу.
Крышу было уже бесполезно латать или подпирать заново, вес снега и льда был слишком тяжел для прогнивших балок и бревен. Снег лежал ярко-белыми кучками на полу, на кресле-качалке, которое отец сделал для матери перед рождением близнецов, в изножье отцовской кровати.
Они завернули больного в одеяла и перенесли его на одном из них, растянув его, как носилки, в хлев. Ромео не отходил от хозяина, и в хлеву снова лег у его ног, растянувшись во всю длину. Керри вместе с Джарси перетащила печурку и пропилила в стене дыру, чтобы вывести наружу трубу.
Хотя всех щелей между досками было бы достаточно, чтобы выпускать дым наружу. И впускать внутрь зимний холод.
Они набили тюфяк сухой сосновой хвоей, которую выкопали из-подо льда, и устроили на нем отца.
— Это самый лучший запах, — заявил Джарси.
Они спасли все, что могли: сначала учебники — которые, к счастью, были сложены вдоль дальней стены и уцелели, — потом стол, три стула, чугунную сковороду. И под конец скрипку, смычок и два новых банджо, висевшие на крючках на стене.
Когда они проходили мимо остававшейся в хижине кровати, Керри нагнулась и подняла клочок бумаги, пожелтевший от старости. На одной его стороне был рисунок — женщина. Должно быть, он выпал откуда-то из-под досок кровати и тюфяка. У Керри замерло сердце.
Она узнала это лицо. Никаких фотографий не осталось, и это, должно быть, было единственное уцелевшее изображение Мисси Мюррей МакГрегор, рисунок, который Джонни Мак, ее муж, сделал много лет назад. На этом рисунке она стояла, улыбаясь, еще юная, не побитая ни жизнью, ни собственным замужеством. Она держала в руках корзину с яйцами, с одной стороны из корзины торчал букет диких цветов. Позади, на земле, копошились пара цыплят и петух, должно быть, один из предшественников Короля Лира.
Не сказав ни слова и подождав, когда они все окажутся в хлеву и печь будет растоплена, Керри показала рисунок близнецам. Им не надо было объяснять, кто там изображен.
Положив рисунок между собой, близнецы заснули прямо на одеяле, лежащем на полу без всякого матраса или тюфяка.
— Завтра мы наберем еще хвои, — начала было Керри, но и сама заснула, не докончив фразу. Близнецы уже посапывали.
На восходе следующего дня пришла Рема, которая сказала, что теперь будет проводить больше времени, присматривая за Джонни.
— У миссис Смит там теперь целая армия поваров. Они, конечно, не так хороши, так что я не потеряю свое место, — подмигнула она. — Но сейчас, когда мистеру Вандербильту на голову свалится все его семейство из Нью-Йорка, они только и будут лопать эту накрученную французистую еду всю следующую неделю. Сам-то мистер Вандербильт, он всегда захочет мои бисквиты, а не эти их круассаны, но зато у меня будет время помочь вам тут немножко.
Она оглядела хлев, как будто в нем не воняло навозом, а под ногами не хрустела солома.
— Ну что ж. Тут, на балках, можно повесить одеяла, они защитят от ветра. Будет уютно. Печурка. Стол. Стулья. Есть все, что нужно.
— И папина любимая скрипка, и другие инструменты, — заметил Джарси.
Рема поцеловала его в макушку.
— Сразу понятно, кто все это принес.
Они с Керри переглянулись. Груз, который несла Керри — забота об отце, воспитание близнецов, работа день и ночь, тоска по жизни, которую ей пришлось бросить, — стал еще тяжелее после обрушения крыши и переезда в хлев. Сейчас ей казалось, что даже ее грудная клетка сгибается под тяжестью этой ноши.
Но взгляд Ремы поддерживал ее. Помогал дышать.
Поскольку Рема осталась присматривать за Джонни Маком, Керри позволила близнецам пойти с ней. Они с Талли и Джарси полускатились, полупробрались по снегу обратно в Билтмор — как раз вовремя, чтобы Керри успела переодеться в черное платье и белый передник, которые она ненавидела. Весь дом пах хвоей, корицей и гвоздикой. На нижнем этаже были затоплены все камины.
Откуда-то с подъездной дороги донесся звон бубенцов, и упряжка клейдесдали-тяжеловозов мерно подтрусила к главным воротам, рассыпая снежные искры при каждом движении копыт. Из окна Билтмора Керри разглядела поклажу на санях — огромную ель дивной красоты.
Талли, Джарси и дети всех тех, кто работал в поместье, на ферме и в лесу, играли в снежки на дальнем конце эспланады. Теперь же они остановились и глазели на ель — Керри с улыбкой заметила, что головы близнецов были повернуты под одинаковым углом.