Ее глаза снова обежали комнату, на сей раз задержавшись на столе слева. В прошлый раз она заметила там только пистолет, но теперь увидела рядом с ним стопку бумаги. Отпечатанную грубым шрифтом, с карикатурами.
Керри взяла одну листовку.
— Человек вроде Мэдисона Гранта может казаться очень умным, образованным и обходительным, но он втянет тебя в неприятности. И причинит тебе целое море зла.
Дирг кинул на нее взгляд, полный ярости. Он просто излучал злость.
И смущение, подумала Керри. Мир так быстро меняется, а он весь остался где-то позади — земля дрожит у него под ногами, пока он просто пытается выстоять.
— Дирг, это ты разорил лавку Лин Йонга?
Он резко поднялся и подошел к двери. Провел рукой по дулу своего винчестера. Его способ показать, что разговор окончен.
— Дирг, это канун Рождества. Мы с тобой знаем друг друга всю жизнь. Мы…
— Были чертовски важны друг для друга, — закончил он за нее. Его голос снова охрип.
Он открыл дверь. Чтобы она ушла.
— Счастливого Рождества, Керри МакГрегор, — сказал он.
Она все ждала, пытаясь поймать его взгляд, чтобы убедиться, что он действительно хочет, чтобы она ушла вот так. Была выгнана.
Она зажмурилась, пытаясь вытеснить сладкие воспоминания: танцы где-то в конюшне, поцелуи у водопадов украдкой.
Когда она открыла глаза, его губы над напряженной челюстью были плотно сжаты, чтоб удержать слова, которые он не мог — или не хотел — говорить. На секунду его глаза снова смягчились, а рука поднялась, как будто он хотел коснуться ее лица. Но тут же упала вновь. А глаза он отвел в сторону.
— Счастливого Рождества, Дирг Тейт, — прошептала она. И ушла.
Глава 31
Лебланк уставился на телеграфиста, невзрачного человечка с облезлой бороденкой по ту сторону стекла — и зубы у него в пятнах, словно собачья моча на снегу.
— Вы меня слышали. Телеграмма в Новый Орлеан. И я не собираюсь торчать тут весь день.
Кучер в ливрее, стоявший возле саней рядом с платформой, притоптывал ногами, чтобы согреться. В ливрее. Здесь. В этих богом забытых местах. Откуда что взялось?
Телеграфисту, похоже, не понравился нагоняй от постороннего. Черт бы побрал этих провинциальных идиотов — да и весь этот треклятый городишко. Теперь он нарочито медленно уселся перед своей машинкой.
— Вы хотите послать телеграмму… Кому, вы сказали, в Новом Орлеане?
— Мистер Морис Бартелеми.
— По буквам, пожалуйста.
Лебланк произнес по буквам.
— Кто отправитель?
— Л-Е-Б-Л-А-Н-К.
Молчание.
— И что вы хотите… сообщить?
— Добрался сюда от каменоломен Пенн. Точка. Преследую Катафальмо. Точка.
— И это все?
— Это все, что, к черту, необходимо.
— Ну, поскольку сейчас канун Рождества, большинство моих клиентов сегодня добавляют поздравления с этим чертовым праздником.
Лебланк фыркнул.
— Чтоб я дополнительно заплатил за Поздравляю с чертовым Рождеством? Я что, должен потратить лишние деньги в каких-то богом забытых горах в сотнях миль от минимальной цивилизации?
— Я так понимаю, сэр, поздравлений не будет.
Кучер, лакей или кто он там был в этой своей нелепой ливрее, заметил Лебланк, выглядел так, словно сошел со страниц книги чертовых сказок. Шляпа натянута на глаза, воротник поднят. Золотое шитье на красном камзоле.
— Да он прямо как охранник Букингемского дворца. Здесь, в этом захолустье.
Телеграфист как будто собрался обидеться, но потом передумал.
— Джордж Вандербильт сегодня велел всем нарядиться. У него тут дом, вот только что достроили. А ближайшим поездом прибывает все его семейство. — Он кивнул в сторону худого мужчины с аккуратно подстриженными усиками, который остановился что-то сказать парню в ливрее. — Да вот и он сам, Вандербильт, собственной персоной.
Лебланк покосился на грязную обочину дороги и выдохнул облачко пара.
— Ну и. Есть у вас тут гостиница для человека со вкусом? А то я вижу только сосны и снег.
— Вам надо было сойти на следующей станции, в Эшвилле. Или еще через три мили, в Кенилворте. Гостиница «Бэттери Парк». И еще всякие. — Он указал на дорогу, ведущую на восток.
— Так что мне теперь, тащиться три мили по снегу? Я приехал, чтобы задержать опасного преступника, а мне говорят, что я теперь должен идти три мили до приличного отеля?
По другую сторону стекла, которое уже давненько не мыли, Фарнсуорт поднял безразличный взгляд от металлической ручки.
— Я что, похож на человека, которому платят за то, чтоб он отправлял телеграммы для всяких грубых чужаков, да еще решал их проблемы?
Лебланк окинул его взглядом.
— К счастью для нас обоих, мне-то платят достаточно, чтоб я был грубым и получал все нужные мне ответы. — Вытащив из нагрудного кармана стопку купюр, он отделил две и просунул их в щелку между стеклом и узкой деревянной полкой.
Телеграфист молча убрал деньги в карман.
— В квартале отсюда есть конюшня, — мотнул он головой на запад. — Ну, если там еще кто-то будет в это время, да еще накануне Рождества. Так что за преступника вы ловите?
Детектив помолчал, усиливая эффект. После чего произнес медленно, по слогам, словно перекатывая буквы во рту и пробуя их на вкус.
— У-бий-цу.
Телеграфист прищурился.
— И в чьем же убийстве его подозревают?
— Не подозревают. Жертва сама назвала имена своих убийц перед смертью.
— Вот так прямо назвала по имени, да?
— Ну, скажем так, опознала преступников. И этому удалось убежать.
Фарнсуорт скрестил руки на груди.
— Это хоть в каком году было-то?
— Случилось все в девяностом. А в девяносто первом негодяй выскользнул из рук правосудия.
— Погодите. Так вы что — ловите этого парня уже четыре-пять лет?
— Типа того, да.
— То есть парень водит вас за нос добрую половину десятилетия.
Лебланк ответил, цедя слова:
— Детективы Пинкертона не дают водить себя за нос.
— Я просто удивлен, что вы до сих пор его не поймали.
— Болван, — пробурчал детектив, отходя от окна.
Фарнсуорт дважды щелкнул металлической ручкой своего аппарата.
— Пришло сообщение, — сказал он вслед.
Но тут затряслась земля, ветки кустов задрожали, роняя вниз комья снега. По долине разнесся свисток паровоза, отражающийся эхом от окрестных гор.
Когда Лебланк вернулся на станцию на второпях нанятой лошади, со смятой попоной под седлом и загребающей снег передними ногами, поезд уже разгружали. Сквозь клубы пара он смог разглядеть только нечто, напоминающее стоящих на задних лапах медведей. Но в тусклом свете фонаря уже стало видно, что это были дамы, с головы до ног закутанные в меха.
Из любопытства — что, черт побери, и было его работой — Лебланк подогнал лошадь поближе, туда, где он мог и видеть, и слышать все.
Самая старшая из дам протянула руку Вандербильту.
— Джордж, дорогой. Мы все ждем не дождемся, чтобы увидеть Билтмор во всей красе, сынок.
Вандербильт поцеловал ее в щеку.
— Мама, одна из спален убрана специально для вас. Как я рад снова вас видеть.
Кучер в ливрее — или кто он там был — присоединился к остальным, выгружающим сундуки и шляпные коробки из поезда на вторые и третьи сани, подтянувшиеся к первым.
Закутанные в меха Вандербильты, опираясь на руки слуг, расселись в первые и вторые сани, а горы сундуков загрузили в третьи.
Другая дама, помоложе, лет сорока, огляделась вокруг.
— О господи. Джордж, как же это далеко. Как вы можете переносить такую изоляцию от общества?
Лебланк не расслышал, что пробормотал Вандербильт в ответ — но судя по тону, что-то скучно-нейтральное и вежливое.
— Но все же уехать из Нью-Йорка — такое облегчение, — ответила дама. — Правда, Джордж, три четверти города теперь сплошные иностранцы. Господи, этот их гуляш, чеснок, эти свиньи, куры и толпы детей, половина из них заразные. А запах! Полное, полное отсутствие всяческой гигиены.
Пока слуга в своей нелепой ливрее помогал ей забраться в сани, она замолчала, а потом обратилась к остальным:
— Этот загадочный дом Джорджа еще окажется чудесным убежищем. Хотя бы ради этого чистого, неотравленного воздуха.
Должно быть, рука слуги соскользнула, и дама едва не рухнула в снег. Но он вовремя опомнился и успел поддержать ее.
Сани тронулись, Вандербильты, их меха и сундуки, покачиваясь, двинулись в сторону просвета между деревьев, будто в высокую входную арку.
— Только зря потратил чертово время, глядя на все это, — пробормотал Лебланк. Он погнал лошадь трусцой, расшвыривая снег при каждом шаге и направляясь в сторону, которую указал ему этот дурак-телеграфист.
Глава 32
Хватило одной фразы, сказанной шепотом от дверей, — и у Керри задрожали руки, причем она заметила это не потому, что опустила глаза, а потому, что увидела отблески серебра в огне камина. Золотые, красные, зеленые искры, которые отбрасывали края подноса, зажатого в ее трясущихся руках.
Талли и Джарси разрешили провести эту ночь в Билтморе, в пустой комнате для слуг вместе с Керри, которая должна была работать допоздна. Элла Братчетт в очередной раз предложила присмотреть за Джонни Маком в их отсутствие.
Керри придержала ее за руку.
— Позволь, я заплачу тебе за это время.
— Если люди гор не будут помогать друг другу — особенно мы, те две последние фермы, которые еще не выкупили, — да еще при том, что вы сейчас живете в хлеву, значит, мир окончательно превратился в преисподнюю, и мы все вместе с ним.
— Ну, пожалуйста. Только так я смогу спокойно остаться в Билтморе.
— Поговорим об этом после. Я только рада, что Рема наконец проговорилась мне про вашу крышу и мы узнали, что вам надо помочь. Идите спокойно.
Не говоря ничего про деньги, Роберт Братчетт покачал головой.
— Нам с Джонни Маком надо кое-что обсудить и выяснить. Я останусь с Эллой, и мы всласть поболтаем.