Керри с трудом сглотнула. А потом взяла в руки фотографию отца и Братчетта в военной форме солдат Конфедерации, которая лежала на их единственном столе.
— Это было спрятано в его скрипке.
Братчетт приподнял бровь.
— Вот как? — Он не сделал попытки рассмотреть поближе, как будто изображение и без того было запечатлено в его памяти. У Эллы напряглись плечи, словно она пыталась скрыть какие-то сильные эмоции.
Наступившая тишина как будто вибрировала от чего-то невысказанного.
— Никто из вас не хочет рассказать мне что-нибудь об этой фотографии? Или о том, почему она так волнует его? — Она поглядела на отца, который весь день был без сознания. — Ну, в смысле, кроме воспоминаний о войне?
Глаза Роберта Братчетта не отрывались от неподвижного тела ее отца. — Ты же знаешь, не все тут, в горах, сражались на той стороне.
— Мы знаем, что он был за Конфедерацию. Но он сам особо не распространялся об этом.
— Нет. И не стал бы.
— А в этой фотографии есть что-то, что отец мог бы связать с нападением на станции? Так странно, что он…
Она явно коснулась какой-то тайны своим вопросом, потому что гости быстро переглянулись.
Элла Братчетт наконец произнесла:
— Дай лучше сперва Роберту переговорить с твоим папой, если в эти дни будет такая возможность. Может, они сумеют что-то выяснить. И тогда ты потом сможешь спросить все, что хочешь.
И вот близнецы с сияющими, умытыми до скрипа личиками стояли, заглядывая в зал, ведущий в бильярдную. Миссис Смит велела им держаться подальше от коридоров и лестниц, когда начнет прибывать поток гостей.
Керри страшно нервничала из-за того, что́ близнецы могут сказать или сделать. Но руки у нее задрожали не поэтому. А потому, что минуту назад сказал ей Марко Бергамини. Стаканы с горячим какао постукивали о серебро подноса.
Клейдесдали, снова запряженные в сани, вернулись, позвякивая в падающем снегу своими серебряными колокольчиками. Они везли укутанных в пледы гостей в шубах и цилиндрах, а также их багаж.
Все конюхи и лакеи были заняты помощью пассажирам и разгрузкой их вещей. Керри стояла сбоку со стаканами горячего какао на подносе в одной руке и блюдом дымящихся круассанов Пьера — в другой. В последнюю минуту Рема настояла на том, чтобы добавить в какао больше сливок, что вызвало очередные баталии внизу, на кухне.
— Потому что, — торжествующе нанесла Рема последний удар, — со всеми этими причитаниями насчет призовых молочных коров мистера Вандербильта, сливки должны сами сказать свое слово.
Улыбнувшись про себя, Керри протянула поднос гостям.
— Неприятности, — шепнул ей Марко, протаскивающий мимо нее в сторону грузового лифта один из сундуков.
— О? — она повернулась к нему, едва не выплеснув какао на Джорджа Вандербильта, который выскочил из первых саней, едва они затормозили и остановились под перезвон бубенцов.
В следующий проход с очередным сундуком Марко добавил:
— Я должен кое в чем признаться.
И это все слова, которыми они успели обменяться. Но его глаза были темными и жесткими.
Сердце Керри забилось где-то в глотке. Если это было признание в убийстве репортера, она предпочла бы не слышать его, а оставаться под завесой лжи. Что бы там ни было у итальянцев в их мутном прошлом, сейчас она им доверяла и не хотела бы, чтобы это изменилось.
Джон Кэбот в нескольких метрах от нее помогал встречать гостей.
— Я только поздороваюсь, — сказал он Вандербильту.
— Ну что вы! Мы будем рады, если вы останетесь с нами, сколько вам будет угодно. Я совсем не хочу, чтобы вы сидели в отеле в одиночестве на Рождество.
— Я только поприветствую вашу матушку и всех остальных. Но это семейный праздник, — он похлопал Вандербильта по плечу. — А из моего окна открывается потрясающий вид на горы, засыпанные снегом.
— Тогда хотя бы возвращайтесь завтра днем, ко времени вручения подарков детям всех служащих, ладно? — В глазах Вандербильта снова мелькнула робость. — Мне кажется, вам это будет особенно приятно.
— Хорошо. Спасибо. — Кэбот мельком взглянул на Керри, а потом отвернулся.
Поставив поднос с пустыми стаканами в электрический подъемник, Керри достала из механического другой поднос, с глинтвейном в чашках с монограммами «V». Талли и Джарси сновали вокруг, как молодые угри, миссис Смит то и дело посылала их то на кухню, то в кладовую, то на третий, гораздо более шумный, подъемник.
— Ты видела все эти меха, Керри, а? — спросила Талли. — Прямо чудо, что в лесу вообще осталась хоть одна живая лиса.
— Я думаю, Талс, что это не лисы.
— Я едва сдерживаюсь, чтоб не подойти и не погладить.
Керри, смеясь, сморщила нос.
— Давай ты не будешь этого делать. Я должна быть уверена.
Джарси увернулся от нее, когда девушка повернулась, держа в руках поднос с глинтвейном.
— Этот человек, Кэбот, — тот, что с печалью в глазах, — почему он еще тут, когда все его друзья уже пару недель как уехали?
— Не знаю. Ну, разве что… Может, не у каждого есть семья.
Джарси, представив себе такое, едва не заплакал.
Может, она перестаралась, уча близнецов сочувствию к ближним — оба были слишком уж мягкосердечны, а в этом мире такое небезопасно.
Пока Керри озиралась в поисках лакея, чтобы передать ему поднос, к ней подошла миссис Смит.
— Мистер Вандербильт уверял меня, что ему ничуть не важно, будет ли обслуживать гостей лакей или судомойка, но я сама с трудом могу это вынести. — Она мрачно затрясла головой. — Но нам не хватает двух лакеев, да еще это грязное чудище там внизу вырвалось из подвала. И мы сумели поймать его только за кладовой, этого Седрика. Полный хаос, все, как нравится американцам. — Она вздохнула. — Так что, Керри, мне придется послать тебя туда, наверх, где, прости господи, отнюдь не место кухонной прислуге.
Керри осторожно спустилась в зимний сад. Пальмовые листья раскачивались вслед фланирующим гостям. В воздухе снова пахло корицей, гвоздикой и яблоками — от принесенного ею глинтвейна, — и еще орхидеями, которые обрамляли фонтан.
Гости осматривались, осыпая Вандербильта вопросами.
Покажи, где же ты решил повесить маминого Джона Сингера Сарджента.
Просто чудо, Джордж, что тебе удалось отыскать приличных рабочих в такой дали от цивилизации. Ты говорил, что привез из Англии далеко не всех. Да даже подобрать толковый персонал…
Сам факт, что все они, похоже, даже относительно недавно мылись…
При этих словах Керри дернулась, повернулась, и ее поднос опасно накренился.
Но тут же под него скользнула чья-то рука. И успела поймать.
Джон Кэбот смотрел прямо на нее. Прямо в глаза.
— Держитесь, — прошептал он.
Керри выпрямила спину.
— Спасибо.
Она свернула налево, чтобы предложить глинтвейн старшему брату Вандербильта, который стоял, закинув голову и любуясь стеклянным куполом наверху.
— Хант снова превзошел себя. Не могу представить, Джордж, сколько же ты потратил на все это из своей доли наследства. Меня до сих пор потрясает, что ты выбрал такое отдаленное место, что пришлось специально построить сюда железнодорожную ветку. И так близко к местному населению, которое, скажем прямо…
— Вообще-то, Фредерик, — перебил его Вандербильт, — местная публика кажется мне очень приятной. Они теплые и самодостаточные. А как они поют в церкви! И сами мастерят скрипки и банджо. И как они шутят!
Кэбот приподнял свой глинтвейн:
— За их интеллигентность.
Все обернулись к Кэботу, и он на секунду так и застыл с поднятой рукой.
Правый ус Вандербильта слегка приподнялся в полуусмешке.
— Кэбот изучает Западные Аппалачи. Управляющий в гостинице «Бэттери Парк» жаловался мне, что он допоздна стучит на своем ремингтоне, так что соседи жалуются на ночной шум.
— Да уж, меня не назовешь приятным постояльцем, — признался Кэбот. — Слава богу, что в Билтморе успели закончить комнаты для гостей раньше, чем меня выгнали на снег.
Эмили Слоан, находящаяся теперь под защитой всей своей семьи, тоже подала голос:
— А Джордж рассказывал вам про убийство, которое случилось здесь, у нас? Мы даже пытались сами его разгадать.
Одна из сестер Вандербильта сморщила нос.
— Господи, я и забыла. Мы же даже читали об этом в газетах — конечно, о нем писали из-за Джорджа и Билтмора. Этот несчастный Беркович. Даже при том что он был еврей, я не уверена, что это повод его убивать.
— Я совершенно убежден, — пробормотал Кэбот в свою чашку, — что это не повод.
— Я так понимаю, — заметил Фредерик Вандербильт, — что его, кажется, прислала Times, чтобы покопаться в каких-то рабочих беспорядках.
Еще кто-то из братьев Вандербильта встревоженно добавил:
— Господи, мне казалось, наши люди занимаются этим — этими рабочими беспорядками.
Фредерик Вандербильт покачал головой.
— Успокойся, Вилли. Это не сталь и не железные дороги. Это как-то связано с Новым Орлеаном. Давняя история. Times решила, что она осталась недосказанной. И послала Берковича сюда что-то раскопать. Ты же знаешь этих газетных писак — и их неестественное пристрастие к мелодраме и зарытым тайнам.
— Но почему сюда, ради всего святого, — спросила мать Эмили Слоан. — В эту глушь за пределами цивилизации? — Она огляделась вокруг, словно в поисках пещерного человека в обрывках шкур.
Джон Кэбот метнул на Керри быстрый взгляд и тут же отвернулся.
Тут что-то есть, подумала Керри. Он знает — или подозревает — что-то, о чем никому не говорит.
Теперь бокал поднял Фредерик Вандербильт.
— О чем мы пока не говорили, так это о том, что, помимо безусловной красоты Голубых гор, Джордж много делает для местного населения. Высокий прилив подымает все суда, и сам факт возникновения Билтмора несет с собой массу новых возможностей для отсталого населения в их жалких лачужках.
— Отсталого? — вырвалось у Керри прежде, чем она успела прикусить язык. — Жалких