Сол не говорил ничего подобного. И до этого момента даже ничего такого не думал. Он пришел сюда, к человеку, которому принадлежало большинство верфей, только потому, что думал, что тот поможет отыскать Нико.
И вот сейчас, внезапно, здесь, в этой тюремной камере, обрывки мыслей замельтешили в голове Сола, складываясь в единое целое так же, как фрагменты картины, которые вешали на потолке в библиотеке Билтмора. Только тут вместо обнаженной руки с фонарем познания перед Солом возник образ руки человека в белой рубашке, с жемчужной запонкой на манжете, простирающейся в сторону туши Лебланка.
Дернувшись в сторону, Сол подскочил к двери и обернулся.
— В этой стране нет королей.
Верхняя губа Бартелеми расплылась в ухмылке.
— Ты, жалкая мартышка, даже не понимаешь, что проиграл.
Сол топнул ногой.
— Мой брат, Нико. Я никуда не уйду, пока не найду его.
— Comme c’est triste. Ужасно. У толпы нет привычки уважать отдельные личности, включая мелких итальяшек. Я не могу отвечать за настроение толпы сегодня утром. Но я готов поспорить, Катафальмо, что, коль скоро ты был одним из тех, кого поймали, то тебя-то они в лицо признают.
Все больше кусочков вставали на свои места, и Сол чувствовал, как в нем вспыхивает ярость.
В его памяти пронеслась та самая аллея: его с Чернойей послали к Хеннесси в качестве переговорщиков. Не угрожать ему. И уж точно не убивать его. Сол даже не был вооружен, а у Чернойи был только нож, на случай, если их схватят. Они шли напомнить Хеннесси, что итальянцы Нового Орлеана не позволят разделить себя на несколько враждующих семейств. Что они требуют честного отношения.
И потом, едва они только подошли к шефу полиции, раздался выстрел. Стреляли сзади, из-за спины всех троих, потому что шеф стоял к ним спиной. И, обернувшись, увидел перед собой двух итальянцев, пораженных ужасом.
Сол наклонился над шефом. Увидел, куда попала пуля, и понял, что шефу осталось жить лишь несколько минут. Услышал, как по улице кто-то бежит. Кто-то окликает шефа по имени. Будто специально искал его спустя секунды после выстрелов. Этот кто-то станет лжесвидетелем.
Сол и Чернойя пустились бежать в противоположный конец аллеи. Но их заметили, когда они перелезали через стену. Но Сол и без этого понял, что теперь все итальянцы Нового Орлеана все равно будут виноваты.
Потом последовало суматошное перечисление всех подозреваемых, многократное повторение якобы последних слов Хеннесси: Итальяшки.
Город захлестнула волна ненависти к сицилийцам. Арестовали девятнадцать итальянцев. Расследование, суд. Отсутствие твердых доказательств. Оправдание. Толпа, собравшаяся, чтобы добиться справедливости. Она врывается в тюрьму. Крики: Выдайте итальяшек! Итальянцы, нашпигованные пулями, вертящиеся на крюках, как мясные туши на рынке.
Восемь человек спаслось.
И вот теперь, в сырой камере в Каролине, на ледяном каменном полу, вся эта история наконец обрела смысл.
— Это Бартелеми, — сказал Сол Нико, хотя его брат забылся неспокойным сном. — Это он заказал убийство Хеннесси. Он знал, кого сочтут виновным. И эта история поможет ему полностью контролировать верфи.
Должно быть, Бартелеми еще тогда разглядел в лице Сола зачатки этого понимания. Глаза его сузились в щелки.
— Этот чесночник, — сказал он Лебланку, — и без того отнял у нас достаточно времени.
И достаточно пожил на этом свете, сказано не было, но и без того ощущалось в воздухе.
Рука Лебланка, лежащая на рукоятке револьвера, при словах босса напряглась. Выскочив из кабинета Бартелеми, Сол бросился вниз, перескакивая через четыре ступеньки, над головой у него просвистела пуля.
Перебегая из тени в тень, он добрался до верфи. Телохранитель снова выстрелил, пуля чиркнула мимо уха.
Солу наконец удалось скрыться от него возле «Кафе дю Монд», где он спрятался до наступления темноты в одном из складских помещений, полном цикория, кофе и сахарной пудры.
В сумерках, когда кафе засветилось золотым светом и воздух наполнился смехом и облаками сахарной взвеси, Сол проскользнул сквозь толпу в так называемое Маленькое Палермо. Он бежал по лестницам, нырял в темные проходы, спрашивая у каждого встречного: маленький мальчик, потерялся в беспорядках — Нико, мой брат. Он пропал. Вы не видели его?
Но двери захлопывались, а люди скрывались в домах, прячась от толпы, которая все еще бурлила на улицах.
Наконец какая-то старуха, скрюченная, как пастуший посох, приоткрыла дверь на узенькую щелку — а потом, после вопроса Сола, еще чуть-чуть.
— Старуха — самая беззащитная в любой толпе, но и самая храбрая. Что может мне сделать эта толпа? Оборвать мою жизнь — так я и без того уже недалеко? Напугать? А то я не видела ни голода, ни смерти. Я-то надеялась, что смогу остановить ту толпу.
Она покачала головой.
— Это Джон Паркер завел толпу, чтобы люди кричали, махали кулаками, тащили невинных людей на улицы. Меня сшибли с ног. Топтали ногами, вот что это за толпа.
— Si, да, а мальчик?
— Я видела, мальчик плакал, кричал, mio fratello, мой брат. Сшибли с ног. Он повредил ногу. Другой человек — один из наших — подхватил его и побежал. В сторону депо.
Старуха притянула к себе Сола так близко, что их лица почти соприкоснулись.
— Dio ti benedica. Да поможет тебе Бог в твоих поисках.
Покрытый угольной пылью, Сол часами обыскивал вагон за вагоном. И наконец нашел своего брата скорчившимся за бочками рома и мадеры вместе с Чернойей, который на следующий день ушел искать работу на каменоломнях. Уже позже Сол узнал от другого сицилийца, что Чернойя уехал в какое-то имение в Северной Каролине, куда нанимали итальянцев, чтобы обшивать мрамором здание с башнями, о существовании которого еще где-то, кроме его памяти, снов и листа бумаги в кофейных пятнах, Сол до тех пор и не подозревал.
У Сола в голове сложился его собственный Пеллегрини — вся картина целиком. Почему человек с богатством и властью так и не отказался от поисков такого ничтожества, как Сальваторе Катафальмо. Да потому, что Сол понял, кто же стоял за убийством шефа полиции Хеннесси. А уж поверит ли кто-нибудь нищему сицилийцу? Этот вопрос Бартелеми не желал оставлять на волю судьбы. И более сильные люди, нежели Наполеон Нового Орлеана, в конце концов гибли из-за менее серьезных обстоятельств.
Уже уносясь вдаль в вагоне, направляющемся на Север, Сол видел лицо, стоящее за судами Линча, — и это был не столько Джон Паркер, рупор протеста, который возглавлял и направлял толпу, сколько сам Морис Бартелеми, блюститель прилива импорта-экспорта, который обогащал соленую кровь портовой жизни.
Бартелеми, чьими главными конкурентами были две могущественные итальянские семьи, Провезано и Матранга, которые тоже боролись за контроль над верфями.
Человек, который выиграл бы больше всех, если Новый Орлеан вдруг возненавидит итальянскую часть своего населения и перестанет ей верить.
Бартелеми, который теперь станет главным в порту, если сумеет остаться вне подозрений. Если Сальваторе Катафальмо и кого угодно другого, кто мог бы указать на него, найдут и заставят замолчать.
Морис Бартелеми, на чьей дочери мог бы отыграться Сол. Он думал об этом еще тогда, когда она была для него всего лишь именем, всего лишь отпрыском человека, повинного в стольких смертях. Он хотел ненавидеть ее так же, как и ее отца.
Все кокетство этой дочери, скорее всего, было дикой и опасной игрой, чтобы отвлечь Сола и управлять им — по крайней мере, сначала. Но скоро оно стало чем-то иным, причем для них обоих — смертельная петля, зыбучие пески.
В двери камеры брякнул ключ. Нико теснее прижался к нему, Сол крепче обхватил братишку рукой. В тесную камеру зашел Вольфе. Его лицо, сморщенное и напряженное, противоречило его попыткам вести непринужденный разговор.
Вольфе дернул головой в сторону Нико.
— Там горожане возмущаются, что нехорошо это, держать ребенка в тюрьме. Так что я сейчас заберу мальчишку.
— Нет, — Сол обхватил Нико обеими руками. Мальчик зарылся лицом в его грудь.
— Да не бойся. Мы его устроим. К кому-нибудь в дом.
— Мы вам не дадимся.
Снаружи камеры появился ухмыляющийся Лебланк.
— Хорошо, что я еще не уехал. Всегда готов помочь, даже когда поймал своего. — Он направил револьвер Солу в нос. — Я-то повезу в Новый Орлеан на суд не восьмилетнего мальчонку — ну, это если они тут не привлекут тебя за убийство. Тебя, Катафальмо. Только тебя.
Игнорируя Лебланка, Сол обратился к Вольфе:
— Умоляю вас. Моему брату будет страшно. Нико привык только ко мне.
Вольфе обхватил Нико поперек туловища. И потянул.
Руки Сола были сильнее, чем у Вольфе, он крепко держал брата.
— Пожалуйста, выслушайте. Пожалуйста. Мой брат не может ходить. Ему нужна помощь. Не разлучайте нас!
Нико обхватил лицо Сола.
— Ti amo.
Лебланк прыгнул вперед и дал Солу в челюсть.
Покачнувшись от боли, Сол не выпустил брата.
— Без меня он не будет есть. Пожалуйста…
Лебланк снова поднял револьвер. Но на сей раз прицелился в голову Нико.
Сол видел, как лицо Нико поворачивается к мушке пистолета, как замирает его тело. Он не отрывал глаз от Сола.
— Mi fido di te, — прошептал он. Я тебе верю.
— Лучше отпусти парнишку, — сплюнул Лебланк. — А то моя следующая пуля полетит прямо ему в башку.
Глава 47
Взволнованная Керри стояла над постелью отца.
С другой стороны тюфяка на нее смотрели Талли и Джарси, пытаясь понять, что они должны чувствовать. Но сама Керри не чувствовала ничего. Кроме острых, рваных краев дыры в том месте, где она должна была бы испытывать горе.
Она должна была сейчас находиться в городе, у тюрьмы, чтобы помочь Катафальмо. Она представляла себе маленького Нико, в котором костей было больше, чем плоти, дрожащим на холодном полу.