Уже в полудрёме, где-то на границе между явью и мороком, он увидел себя в танцклассе у станка… А затем — посреди зала, выполняющего классические тридцать два фуэте ан турнан.* Это было последнее, что он запомнил, прежде чем окончательно провалиться в сон.
Среди ночи Павел почувствовал чужеродное тепло под боком и, даже не открывая глаз, догадался: Мила! Она знакомо прильнула к нему под одеялом, обняла одной рукой, устроив голову на его плече, и щекотно засопела прямо ему в ухо. Вот нахалка, сонно подумал Павел, у неё ведь есть в этом доме своя раскладушка, которую Милка, конечно же, поленилась разложить…
Он притянул её к себе, привычно приобнял в ответ, вдохнул запах её волос… и снова отключился — на этот раз до самого утра.
___________________________
* Фуэте ан турнан (от фр. Fouettés en Tournant) — виртуозное движение в балете: ряд последовательно повторяющихся вращений в быстром темпе на одном месте, при выполнении которых работающая нога по окончании каждого оборота на 360° открывается точно в сторону. Общепринятое сокращённое название — фуэте.
=21
Таганрог, 2007 год
Пашка плёлся по коридору, лихорадочно размышляя на ходу, что успел натворить за последние дни. Окно в классе разбил? Так это ещё на прошлой неделе было, вроде дело замяли… Подрался с Семенихиным в понедельник? Да ну, тот — знатное ссыкло, вряд ли он стал бы его закладывать.
— Входи-входи, Паша, — приветливо кивнула ему Высоцкая, когда он, постучав, осторожно просунул голову в директорский кабинет.
У него немного отлегло от сердца: голос у Татьяны Васильевны был совершенно не сердитый, так что, судя по всему, распекать его никто не собирался. Впрочем, едва он вошёл в кабинет, как тут же заметил, что у директрисы посетитель. Вернее, посетительница… Пашка снова вмиг покрылся холодным потом — неужели всколыхнулась та унизительная история с браслетом?.. Однако гостья повернула голову в его сторону и Пашка моментально, хоть и с немалым удивлением, узнал в ней ту самую пожилую балерину, которая приглашала его к себе на занятия.
— Зд-драсьте, — с запинкой выговорил он.
— Ну здравствуйте, здравствуйте, Павел Калинин, — произнесла она иронично. — Что же вы — думали, я не разыщу вас?
Она сохраняла безупречную осанку даже в положении сидя. Спина была прямая как палка, подбородок горделиво вздёрнут.
Пашка промолчал, не зная, что можно ответить на её вопрос. Он вообще не задумывался о том, легко ли его разыскать, хотя, конечно, дело-то и впрямь ерундовое: наверняка во всех детских домах Таганрога не так уж много его полных тёзок, если они в принципе есть.
— Паша, почему же ты смолчал о том, что сама Ксения Андреевна Хрусталёва тобой заинтересовалась? — мягко пожурила его директриса. — Она личность у нас в городе известная, это невероятное везение и удача, что она пригласила тебя заниматься в свой кружок.
Он неопределённо пожал плечами, кося под дурачка. Ах, какая честь — его пригласили в балет. В ножки ей теперь кланяться, что ли, или ручки целовать? А может, присесть в реверансе?
— Подойди-ка, — резко перейдя на “ты”, властно произнесла вдруг балерина, кивнув Пашке. Он не посмел ослушаться и сделал несколько шагов в её направлении.
— На шпагат можешь сесть? — спросила она. — Покажи.
В поперечный шпагат он уселся легко, играючи, а вот с продольным возникла заминка. Впрочем, немного попыхтев, Пашка сделал и это.
— Подними ногу кверху, — скомандовала она. Пашка тут же, стоя на одной ноге, задрал вторую выше головы.
— Прекрасная, прекрасная растяжка… — одобрительно пробормотала Ксения Андреевна. — А теперь сними рубашку. И брюки.
— Чего?! — обалдел он. Ну рубашку-то ладно, но остаться без штанов?!
— Паша, Ксения Андреевна посмотрит на твои ноги, — вмешалась директриса. — Это… это важно для балета.
— Что я — в трусах должен буду остаться?!
— Ну не без трусов же, — хмыкнула Высоцкая. — В чём проблема?
— Да не буду я! — возмущённо заявил Пашка, весь красный от негодования.
— Павел, пожалуйста, — подала голос Хрусталёва. — Я тебя очень прошу. Мне нужно окончательно оценить твои данные.
Пашка нехотя, будто бы через силу, медленно расстегнул пуговицы на рубашке и сбросил её прямо на пол, а затем спустил штаны и неловко переступил через них, оставшись перед балериной в майке, трусах и носках.
— Отлично, отлично… — без тени смущения бормотала та, осматривая его. — Какие выразительные руки… И ноги длинные. Превосходно! Ну-ка, встань в первую позицию.
— Да я понятия не имею, что такое эта ваша первая позиция! — раздражённо фыркнул Пашка.
— Это когда пятки вместе, а носочки смотрят в противоположные стороны, ровно по линеечке, — торопливо подсказала директриса, волнуясь так, точно это она сама сейчас проходила вступительное испытание в балетный кружок.
Пашка покорно сдвинул пятки и развёл носки, чуть присев.
— Колени! — прикрикнула Ксения Андреевна и довольно ощутимо шлёпнула его ладонью по ноге. — Колени не отрываются друг от друга, а ноги прямые!
— Да вы издеваетесь, что ли? — психанул он. — Это больно… и вообще нереально!
— Это реально, уверяю тебя. Через несколько занятий ты и сам это поймёшь.
— Занятий? — переспросил он.
Директриса побарабанила по столу пальцами.
— Паш, в общем, тут такое дело… Я решила, что ты должен посещать кружок Ксении Андреевны.
— Вы решили, — с нажимом повторил он. — А разве это не я решаю?
— Да что ты можешь решить, глупый? — не сдержавшись, сорвалась она. — Ты же думаешь сейчас только о развлечениях… Что, лучше шляться по улицам как какая-нибудь шпана? Шариться по рынку и воровать? Думаешь, я не знаю о ваших “забавах”?! Тебя поставят на учёт в детскую комнату милиции, а там и до колонии для несовершеннолетних недалеко!
— Да что вы меня пугаете? — возмутился Пашка.
— Не дерзи! — разнервничавшись, директриса налила себе воды из графина и залпом осушила стакан. — Я не пугаю тебя, просто констатирую очевидное. У меня же душа за всех вас болит, бестолочи!.. Твоё будущее сейчас — в твоих руках. И в руках Ксении Андреевны.
Он опустил голову. Слишком неожиданной была обрушенная на него информация, ему нужно было это как-то переварить.
— А теперь одевайся и иди в класс, — уже мягче произнесла Высоцкая. — У тебя ещё десять минут урока.
=22
На первые занятия директриса приводила Пашку самолично, чуть ли не за ручку держала. Она, кажется, не была уверена в том, что Пашка не удерёт при первом же удобном случае. Впрочем, он и сам не был в этом до конца уверен…
До дворца культуры они доезжали на троллейбусе, затем чинно поднимались по широкой лестнице на второй этаж, и там уже Высоцкая сдавала его Хрусталёвой буквально из рук в руки. Те полтора часа, что длилось каждое занятие кружка, директриса терпеливо ждала Пашку в фойе, чтобы затем так же — практически под конвоем — вернуть его в детский дом.
Пашку порядком напрягал этот навязчивый контроль. Тем более, на обратном пути Татьяна Васильевна забрасывала его вопросами о том, как прошло очередное занятие, чему новому он научился. Он мычал что-то маловразумительное, отделываясь общими фразами, потому что скорее откусил бы собственный язык, чем признался, как несладко ему там приходится.
Встретили новичка настороженно. Во-первых, Пашка оказался единственным мальчиком на весь танцевальный класс. Во-вторых, он совершенно не владел балетной терминологией и чувствовал себя как баран, уставившийся на новые ворота, когда слышал все эти “батман тандю”, “гранд плие” и “ронд де жамб пар тер”.* Пашке было совершенно непонятно, зачем так извращаться над родным языком, почему нельзя сказать просто — “сделай круг ногой по полу”?! В-третьих, узнав, кто он такой, многие девчонки предсказуемо сморщили носы и стали подчёркнуто сторониться детдомовскую шпану — между прочим, при молчаливой или даже явной поддержке собственных родителей.
Пашка заставил Татьяну Васильевну поклясться, что никто в детдоме не узнает о том, чем он занимается. Да пацаны сожрут его с потрохами, если пронюхают, что он записался в балетный кружок! Вот позорище… А Мила?! От неё точно не будет пощады. “Пашка-балерина” станет, пожалуй, одним из самых безобидных прозвищ, которыми она его наградит…
Милка, конечно же, страшно разобиделась на то, что у него появились от неё какие-то секреты. Однако он скорее умер бы, чем признался ей в том, куда исчезает из детского дома трижды в неделю во второй половине дня.
На первое занятие Пашка явился в спортивном костюме и кроссовках — именно в таком виде он ходил на уроки физкультуры. Девочки, одетые в купальники, колготки и балетные тапочки, поглядывали на него со смешками, шушукались и хихикали за спиной.
— Ну, это никуда не годится, — покачала головой Хрусталёва. — Для занятий тебе нужна форма, как и всем. Запомни, форма мальчиков — это чёрные балетные плавки либо короткие велосипедки, белая майка-борцовка, белые носки и балетки. Лучше тоже белые.
— У меня ничего этого нет, — он пожал плечами, не глядя ей в глаза и слыша, как ехидное шушуканье всё усиливается. — Если только майка…
— Хорошо, на первый раз я тебя прощаю, ты же не мог знать. Но учти, занятия классической хореографией в таком виде, как сейчас у тебя, просто недопустимы! Я напишу записку вашему директору с перечнем всего необходимого. К следующему занятию ты должен иметь полный форменный комплект. А теперь… раздевайся.
— В каком смысле? — ему показалось, что он видит повторение дурного сна.
— В прямом. На тебе ведь есть майка? Вот под этим вот… — она брезгливо кивнула в сторону спортивного костюма.
— Футболка, — хмуро ответил Пашка.