___________________________
* “Лебедь” (фр. Le Cygne) — музыкальная пьеса Камиля Сен-Санса из сюиты “Карнавал животных” (1886). Всемирную известность обрела благодаря хореографической миниатюре Михаила Фокина, созданной для балерины Анны Павловой и более известной под названием “Умирающий лебедь”. Пьеса была написана для виолончели и двух фортепиано.
=78
Москва, 2015 год
Когда Люба принялась трясти Пашку за плечо, в комнату тихонько вползал бледно-розовый рассвет, а за окном вовсю щебетали птицы.
— Паш, проснись… утро уже.
Он открыл глаза, недоумевая, чей это голос. И тут же всё вспомнил…
Вишнякова, судя по всему, так и не смогла заснуть этой ночью. Лицо её выглядело бледным и усталым, но не заплаканным больше. Глаза смотрели на Пашку спокойно и доброжелательно.
— Извини, что разбудила, просто позвонила Тоня, она скоро придёт. Они до четырёх утра репетировали. А ещё мама сегодня приезжает…
Пашка приподнялся и сел, помотав взлохмаченной головой.
— Мама? — хрипло переспросил он, вспомнив Любкино ночное и жалобное: “Мать меня убьёт…” — Ты ей уже рассказала?
Любка кивнула.
— Она билет заранее купила, хотела попасть на… — её голос прервался на мгновение, — на выпускной спектакль. Я ей позвонила вчера после больницы, она уже в поезде была. Она, конечно, в шоке и расстройстве… я ведь так её подвела.
— Люб, — он воззрился на неё в искреннем недоумении, — ты что такое болтаешь? Ты её подвела? Это у тебя случилось несчастье, это мама должна поддерживать тебя сейчас и утешать!
— Ты не понимаешь, — Любка перевела взгляд на приоткрытое окно. — Она… так мечтала, чтобы я стала балериной. С самого моего рождения мечтала. И чтобы не абы как, а танцевать в Большом, Мариинском или Театре балета…
— А ты? О чём мечтала ты сама?
— О том же самом. Разве у меня был выбор? — Любка невесело улыбнулась.
Пашка поёжился — то ли от утреннего холодка, которым тянуло из окна, то ли от её слов.
— Ты не волнуйся за меня, Паш, — Вишнякова серьёзно посмотрела ему в глаза. — Я справлюсь, правда. Ещё вчера хотела с крыши спрыгнуть, а сегодня уже нормально. Переживу. Ну и… спасибо тебе за то, что… был со мной, — запнувшись, договорила она. — Мне стало легче. Честное слово.
Он, немного смущаясь, натянул измятую футболку и штаны.
— Тебе нужна какая-нибудь помощь? Может, до душевой добраться или… до туалета?
— Не стоит, — она хмыкнула, — как-нибудь доскачу на одной ножке, доковыляю.
— Уверена?
— Паш! — рассердилась она. — Не надо со мной обращаться как с беспомощным инвалидом. Это всего лишь связка!
“Всего лишь связка”, которая изменила всю Любкину жизнь.
— Ты иди, — она кивнула, — возвращайся к себе в комнату и постарайся ещё немного поспать. У тебя сегодня… у вас всех… очень важный и ответственный день.
Он не выдержал, отвёл глаза при этих словах, невольно чувствуя себя предателем.
— Иди, — повторила Любка. — Не хочу, чтобы о нас потом болтали всякое, если застанут.
Пашка наклонился и на прощание коснулся губами её прохладной бледной щеки.
С Любкиной матерью он нечаянно столкнулся в тот же день в дверях интерната, когда уже спешил на спектакль. Вишнякова окинула его до боли знакомым взглядом — уничижительным, ненавидящим, презрительным… и Пашку словно толкнули. Он подался вперёд, преградив ей проход, и убедительно, внятно и доходчиво произнёс:
— Если вы сделаете своей дочери хоть что-нибудь плохое — обещаю, будете иметь дело со мной.
Толстуха выразительно вздёрнула бровь, словно не верила своим ушам.
— Что ты сейчас сказал?!
— Я сказал, что если хоть один волос упадёт с её головы… если хоть одна слезинка прольётся по вашей милости… вы пожалеете.
— Ты совсем берега попутал, сопляк? — возмутилась она. — Как ты со мной разговариваешь? Ты кто в принципе такой и что возомнил о себе? Звезда балета, — добавила она с перекошенным от злости лицом. — Тебя мои отношения с дочерью вообще не касаются, куда ты лезешь? — она попыталась оттеснить его плечом, чтобы пройти, но Пашка упёрся, как скала.
— Освободи проход, — процедила она сквозь зубы, но Пашка резко схватил её за запястье, не давая уйти, и женщина ахнула от боли — хватка у него была железная.
— Повторяю, — произнёс он негромко, с внешним спокойствием, хотя внутри его буквально трясло от ярости, — Если. Хоть один. Волос. Понятно излагаю?
— Идиот… ай! Наглец! Да понятно, понятно! — прошипела она. — Ничего я ей не сделаю, вот привязался… она и сама себе уже здорово подгадила, добивать не стану.
Да что ж это за мать такая… хуже фашиста! Пашка брезгливо разжал пальцы, отпуская её, и с трудом справился с желанием немедленно вытереть руку об одежду.
Спектакль отработали на одном дыхании, с огромным вдохновением и невероятным эмоциональным подъёмом. Это было потрясающее чувство!
И хотя ребята-выпускники не впервые стояли на этой сцене под оглушительные аплодисменты и крики “браво”, а всё-таки в этот раз ощущения были иными. Они были не гостями, а хозяевами на этом празднике жизни. Поистине королями мира — мира, который сейчас весь расстилался у их ног!
Пашка всё время искал взглядом Хрусталёву, но почему-то не видел её в зале среди зрителей. Это было странно — он давно отправил ей билеты на самолёт и пригласительный, Ксения Андреевна не могла пропустить его выпускной спектакль, она бы никогда себе этого не простила! Это ведь был и её праздник тоже: её день, её гордость, её победа и заслуга. Ведь если бы не она… если бы не она, не было бы артиста балета Павла Калинина.
Оказавшись за кулисами, всё ещё взбудораженный, счастливый и улыбающийся, Пашка немедленно позвонил ей, однако мобильный телефон старой балерины оказался вне зоны доступа.
Однокурсники обнимались, зацеловывали друг друга, подпрыгивали на месте от переизбытка эмоций и бурно радовались роскошно отработанному спектаклю. Тонечка в лимонно-жёлтом костюме феи Канарейки, доставшемся ей от Любки Вишняковой, принимала поздравления с потрясающим выступлением. И в этой суете, шуме и гаме Пашка вдруг услышал, как его окликнули.
Обернувшись, он с радостным удивлением узнал директрису детского дома.
— Татьяна Васильевна! — воскликнул Пашка, кидаясь к ней. — Какими судьбами?! Вы же говорили, что в эти даты у вас никак не получится вырваться… Давно вы приехали? На спектакле были? Ну и как вам? — затараторил он.
— Паша… — повторила Высоцкая его имя — несколько растерянно, ощупывая взглядом лицо своего воспитанника, точно он был незнакомцем. — Поздравляю тебя… Нет, я не была на спектакле, я вот только что тебя нашла…
Пашка похолодел от дурного предчувствия и её странного тона.
— Что-то случилось?
— Ксения Андреевна… Ксения Андреевна скончалась сегодня ночью, — выдохнула Высоцкая, оглушив его этой новостью. — Завтра похороны. Так что я за тобой. Мы немедленно выезжаем в Таганрог.
=79
Москва, 2017 год
Родственники прибыли вовремя, возможно, даже явились пораньше на всякий случай. Павел ещё издали заметил две фигуры — женскую и девичью — возле служебки. Почему-то было страшно встречаться с сестрой лицом к лицу, поэтому он сосредоточил своё внимание на тётушке. Так было легче. Во всяком случае, в первые минуты…
— Пашенька! — просияла при его виде тётя Нонна.
— Доброе утро, — кивнул он, уже привычно сдерживая порыв поморщиться от этого слащавого “Пашеньки”. Может быть, он просто видит неискренность и негатив там, где его нет? Ну, привыкла она сюсюкать, она и про дочь свою тоже говорит — “Кариночка”, это же не значит, что она её не любит… Тем более, любви от тётушки Павел и не ждал. Ну, пусть он будет для неё Пашенькой…
А вот как ему самому называть родственницу в лицо, он пока так и не определился. “Тётя Нонна” — как-то неловко, да и непривычно. По имени-отчеству, Нонна Алексеевна? Она же Алексеевна, как и мама?..
Он тянул время как мог, пока в конце концов не услышал тоненькое:
— Здравствуйте!
Притворяться и дальше, что не замечаешь ещё одного человека в компании, не имело больше смысла. Павел преодолел секундный ступор и перевёл глаза вправо и чуть вниз.
На него смотрело маленькое чудо. Куклёнок в вязаной шапке с огромным смешным помпоном: из-под шапки свисают две тоненькие светлые косички, глаза распахнуты с восторженным любопытством и узнаванием, улыбка такая светлая и радостная, что хочется немедленно провалиться сквозь землю.
— Ну здравствуй, Карина-балерина, — улыбнулся он в ответ, просто невозможно было не улыбнуться. — Значит, вот ты какая — будущая звезда. Ты ведь всерьёз намерена заниматься балетом?
Щёки девочки окрасил румянец.
— Я буду очень стараться… — пролепетала она.
— Что ж, могу устроить тебе небольшую экскурсию по театру. Посмотришь, чем живут и как репетируют артисты… Тебе это интересно?
— Конечно! — заверещала она, подпрыгивая на месте от переизбытка эмоций. — Уж-жасно интересно! Очень-очень интересно!
И вот теперь настал тот неловкий момент, который Павел обдумал для себя ещё ночью. Он решительно взглянул на тётушку.
— Нам с Кариной пора идти. Вон оттуда, — он кивнул в сторону автобусной остановки, — вы сможете доехать до Красной площади. Впрочем, тут и пешком — всего десять-пятнадцать минут. Погуляйте, развлекитесь, сходите в ГУМ и на ярмарку, побродите по Охотному ряду… Когда Карина освободится, мы вас наберём. Это будет… будет предположительно около пяти часов, спектаклей у меня сегодня нет. Обедом я её накормлю, не беспокойтесь.
Тётушка растерянно и обескураженно захлопала ресницами.
— Но как же… я ведь… просто я думала, что…
— Руководство театра не приветствует, когда на репетициях и утренних классах присутствуют посторонние, не имеющие отношения к балету, — невозмутимо пояснил Павел. — Исключения изредка делаются лишь для прессы и фотографов. Да вам всё равно было бы там скуч