— Я… не расстроилась, тут другое. Я просто… в шоке, омерзении и ужасе! Не представляю, как теперь буду с ним общаться.
— Ответ прост: не общайся, делов-то.
— Мы дружили почти всю жизнь, ещё со школы… Ванька только из-за меня на журфак поступил.
— Во-во, задатки одержимости у него ещё тогда проклёвывались, — ехидно поддакнул Марсель, а затем нормальным человеческим голосом попросил:
— Напои меня чаем, пожалуйста. Ужасно хочется горячего чая. Ведь я заслужил чашечку?..
=117
— Пока все, включая полицию, связывали воедино личности загадочного дарителя чёрных роз и напавшего на Пашку в переходе, я был практически на сто процентов уверен, что это разные люди, — рассказывал Таиров, сидя за кухонным столом. — В первом случае — истеричный придурок Миллер, падкий на театральные эффекты, но на деле не решившийся бы причинить никому реального вреда, кишка тонка. Его методы имели чисто психологический эффект. Но ведь даже ты была уверена, что всё это — дело рук одного человека… Все искали тайных врагов и конкурентов Пашки, а я подумал — вдруг причина не в нём самом, а где-то рядом? Каковы могли быть мотивы нападения? На поверхности — ненависть, зависть, соперничество… ревность. И я принялся размышлять в другом направлении — а что, если ревнуют не самого Калинина, а к нему? Ты возникла с ним рядом в качестве постоянной девушки совсем недавно, логичнее было бы, если бы поклонницы, не смирившиеся с этой новостью, напали на тебя. А здесь налицо было стремление причинить вред именно Пашке.
— Ты поэтому и вертелся все эти дни возле меня, встречал, провожал… чтобы рассмотреть всех парней в моём окружении? Изучить, кто ошивается рядышком, и проверить свои догадки? — осенило вдруг Дашу. Это открытие отозвалось в ней неожиданно болезненно. — То есть это был чисто исследовательский интерес и сбор информации? Захотелось поиграть в Шерлока Холмса?
— Что бы ты хотела, чтобы я тебе сейчас ответил? — спросил Таиров, иронизируя в своей привычной манере. — Что я вертелся все эти дни возле тебя, как ты изволила выразиться, исключительно ради твоих прекрасных глаз?
— Нет конечно, — сухо отозвалась Даша, тем не менее весьма уязвлённая. — Просто подумала… подумала, что ты действительно беспокоился о моей безопасности. Волновался обо мне. По-человечески. А ты… всего лишь изображал сыщика. Наверное, любовался собой, да?! — ей было ужасно обидно, хотя она и сама не могла толком объяснить суть своей обиды. Размечталась?.. Вообразила, что о ней реально заботятся… а она всё это время служила чем-то вроде приманки для ловли на живца.
— Эй, ну-ка сбавь обороты, что ты на меня кричишь, — приказал Таиров, несколько удивлённый её отповедью. Даша запрокинула голову, чтобы остановить подбирающиеся слёзы. Она стала ужасно часто плакать в последнее время, это было совсем на неё не похоже… Смутившись и растерявшись из-за своей реакции, она стремительно выскочила из-за стола, чуть не опрокинув чашку при этом. Марсель вскочил следом, удержал за плечо, а затем пригвоздил руками к стене тесной кухоньки.
Он оказался совсем близко, их лица находились друг напротив друга, и Даша не знала, куда девать глаза и что делать с сердцем, которое, похоже, совсем слетело с катушек. Таиров взял её за подбородок и заставил взглянуть на себя.
— Знаешь, как я вообще дошёл до этого в своих умозаключениях? — тихо спросил он.
— Как? — на автомате переспросила Даша, хотя на самом-то деле и слышать больше ничего не желала о его гениальных детективных способностях.
— Я подумал, что… если бы мы были парой и ты меня бросила… я непременно набил бы Пашке морду. Да я бы убить его захотел. А может, даже и убил бы.
— Почему? — голосовые связки ей внезапно отказали, поэтому вопрос прозвучал почти шёпотом.
— Потому что ты… невыносимо классная. Просто потрясающая, — так же шёпотом отозвался он, делая ещё один крошечный полушаг по направлению к ней — всего-то на пару сантиметров ближе, но из-за этого оказавшись прижатым к Даше практически вплотную. У неё закружилась голова, она ощущала исходящий от него жар и терялась, горела, буквально плавилась в нём. Отступать было некуда — Даша и так упиралась лопатками в стену.
Таиров, точно играя, подцепил прядь её волос, провёл пальцем по щеке, легко дунул Даше в лицо… Она закрыла глаза, боясь, что сейчас упадёт. Рухнет в обморок. Просто нестерпимо было чувствовать его обжигающее дыхание на своих пылающих губах.
— Ты безумно красивая, — продолжал шептать он. — Такая… что у меня от тебя реально крышу срывает. Всегда, когда тебя вижу. Эти твои глазюки… просто космос. А губы… Так и хочется потрогать, погладить… поцеловать…
И в следующее мгновение она уже ощутила его жадные губы на своих губах. Сердце дрожало как у трусливого зайчонка, Даша чуть не сползла по стеночке на пол, но Марсель поддержал её, рывком прижал к себе — ещё теснее, ещё ближе, ещё сильнее, с глухим стоном, словно человек, который очень долго хотел пить и наконец прикоснулся к сосуду с прохладной чистейшей водой. Не отрываясь от её губ, он запустил пальцы ей в волосы, нежно ласкал кожу головы, заставляя её дрожать, и обмирать, и блаженствовать в его объятиях.
И всё-таки она опомнилась первой. Вдруг словно увидела себя со стороны: она целуется с Таировым, да ещё где? В доме Павла…
Она вырвалась, тяжело дыша и презирая себя за эту слабость, вся красная от стыда и потрясения. Хотела было грозно приказать ему: “Уходи!”, но из горла вырвался лишь какой-то жалкий писк.
Впрочем, Марсель и сам догадался, что она собиралась сказать.
Он закусил губу, отодвинулся, растерянно взъерошил свои волосы, словно не знал, куда девать руки…
— Извини, — выговорил он наконец. — Сорвался. Обещаю, что больше подобного не повторится.
=118
Москва, 2018 год
Рейс чуть было не отменили из-за разыгравшегося в Москве сильного снегопада, однако в итоге Павел с Милой благополучно прилетели домой.
Эти последние часы перед возвращением стали для обоих самыми сложными. Они наконец открыто заговорили о том, чего так боялся Павел, а именно — сколько у Милы осталось времени.
— Врачи дают от двух до четырёх месяцев. На последнее я бы не слишком рассчитывала, при моём-то образе жизни, — храбро улыбнулась она чуть подрагивающими губами.
Павел не мог поверить своим ушам.
— Даже если принимать все необходимые лекарства?!
— Паш, ну какие лекарства? Они всего лишь помогут снизить боль.
— И… что ты собираешься делать? — спросил он, совершенно растерявшись. Наверное, не то нужно было говорить и не так, как-то иначе подобрать слова, подбодрить, утешить… но уж слишком его оглушило это безжалостное “от двух до четырёх”.
Мила не обиделась такому вопросу, просто пожала плечами.
— Хотела бы я тебе сказать сейчас, что поступлю как во всех этих жалостливых голливудских мелодрамах. Ну, ты в курсе, должно быть: когда герой узнаёт о смертельной болезни, то обязательно продаёт всё, что у него есть… или грабит банк… и на все деньги отправляется в грандиозное Путешествие Мечты. Только, к сожалению, в жизни всё не так просто, как в кино. Мне даже поездка в Таганрог тяжело далась, чего уж говорить о длительном путешествии, тем более за границу… Так что мне только и остаётся, что мечтать… и ждать, когда всё кончится.
— А куда бы ты поехала? — торопливо спросил Павел, чтобы заговорить, заболтать, отвлечь её от пугающей темы смерти.
Мила грустно и мечтательно улыбнулась.
— О, непременно — во Францию, в Париж! Знаю, звучит банально, но… я хотела бы завтракать по утрам в кафешке с видом на Эйфелеву башню. Что они там едят по утрам? Круассаны, джем, кофе?.. И на мне был бы такой симпатичный красный берет и короткое платье. А за соседним столом сидел бы какой-нибудь сексуальный парижанин, пялился на мои ноги, строил глазки и пытался завязать разговор, а я бы отвечала ему только “о-ля-ля!”, потому что больше ни черта не знаю по-французски…
Павел нашёл её руку и легонько сжал.
— А ещё… ещё, конечно же, я отправилась бы в Диснейленд. Обожаю диснеевские мультики! — вздохнула Мила, благодарно принимая его пожатие.
Как бы он хотел пообещать ей сейчас, что отвезёт её и в Париж, и в Диснейленд… Но Павел понимал, что это было бы слишком жестоко.
Никто из них даже не заикнулся вслух о том, что Мила видит свой родной город в последний раз. Но это подразумевалось во всём: в их взглядах, исподтишка бросаемых друг на друга, в Милкином минорно-ностальгическом настроении, в том, что Павел нарочно попросил таксиста ехать в аэропорт помедленнее, чтобы лучше рассмотреть и запомнить напоследок знакомые места, увезти их мысленно с собой — туда, откуда не возвращаются…
В такси Мила прильнула к стеклу и молчала всю дорогу, провожая глазами родные улицы, почти про каждую из которых они с Пашкой могли спросить друг друга: “А помнишь?..”
В самолёте ей стало хуже, хотя она и стремилась это скрыть. Павел ввёл её в салон, поддерживая под руку, и в тысячный раз задал обеспокоенный вопрос: может, не нужно лететь прямо сейчас, а стоит задержаться и подождать, пока ей хотя бы чуть-чуть не полегчает?
— Лучше уже не будет, Паш, — отозвалась она. — Разве ты до сих пор этого не понял?..
Он не выпускал её ладонь весь полёт. Мила отказалась от питания, чая и прохладительных напитков. Откинув голову на спинку кресла, она закрыла глаза и как будто дремала, хотя Павел чувствовал, что она не спит. В какой-то миг ему показалось, что она что-то ему сказала. Он наклонился к её лицу, переспросил… но понял, что Мила обращается вовсе не к нему. Она просто вполголоса читала стихи. То ли для того, чтобы успокоиться, то ли чтобы отвлечься… А может, сочиняла прямо на ходу. Он не посмел больше перебивать её вопросами.
— Упадём на дно тёплого океана, — еле слышно бормотала Милка. — Будем, словно больные коты, друг другу зализывать раны… Болючие, полные грязи, сырой земли. Что же мы натворили, как мы могли…