— Хорошо, майор, — кивнул головой Петр Петрович, — ваши замечания очень ценные! Но насчет спеццентра — это вы… — И он укоризненно покачал головой. — Не ровняйте нашу науку с нацистской!
— Виноват… — в очередной «покаялся» Засядько.
— Полно! — Остановил его вмахом руки Петров. — А теперь хотелось бы посмотреть воочию на вашего «престарелого контрика и диверсанта», — с едва заметным сарказмом произнес он.
— Так это, товарищи, может, сначала перекусите? Егоров уже, наверное, на стол собрал…
— Сначала дело, товарищ майор! — непререкаемо заявил оснаб.
— Так остынет же все… — печально произнес Станислав Борисович.
— А мы не гордые, майор! — хохотнул, поднимаясь с места генерал-лейтенант. — И холодного с удовольствием порубаем!
— Пойдемте, товарищи, — Станислав Борисович поднялся со стула и повел высокое начальство в подвал.
Оснаб с интересом осмотрел активированную систему защиты и изумленно покачал головой:
— Солидно! Лет двести, не меньше, а все функционирует!
— И причем, без сбоев! — похвалился маойр, хотя это, в общем-то, была вовсе и не его заслуга.
Петров дождался, пока майор деактивирует защиту и первым зашел в услужливо распахнутую дверь.
Я сразу его узнал, когда он переступил через порог — Петр Петрович Петров, незабвенный товарищ летнаб, под началом которого я в сорок третьем проходил серьезную подготовку в разведшколе «СМЕРШа». По тому, как Петров сбился с шага, и по изумлению, которое прорвалось сквозь его непробиваемую маску спокойствия, я понял, что он тоже меня узнал. Справившись с чувствами, Петров прошел в камеру, освободив проход для целого генерал-лейтенанта и знакомого мне майора. Это что же, по мою душу такая солидная «комиссия» собралась? Другого объяснения присутствия здесь такого высокого начальства у меня не было.
— Здравия желаю, товарищ летнаб! — скрипуче, словно несмазанная телега, произнес я. — Рад видеть вас вновь живым! — огорошил я всех присутствующих своим заявлением.
— Как это, вновь живым? — не въехал схода в тему генерал-лейтенант. — Откуда он тебя знает, Петр Петрович? И почему летнаб?
Но ответа Медведев так и не дождался: мой бывший и давно уже мертвый «учитель» впился в мое морщинистое лицо долгим и немигающим взглядом. Я почувствовал, что у меня под черепушкой, словно сквознячок пролетел. Слабенький, едва заметный. Но я все равно уловил чужое воздействие на свой разум, хотя в этот раз все было гораздо незаметнее. Не так топорно и болезненно, как с майором. Ах, вот ты как? Без моего разрешения в моей башке решил покопаться, старый друг? Не выйдет, товарищ летнаб, хоть и уважаю я тебя безмерно! Хрен тебе! — И я резко «отсек» свои мысли от окружающего мира, заслонившись прочной от проникших в мой мозг «щупалец» незыблемой бетонной стеной.
— Оставьте нас одних! — неожиданно глухо произнес Петров, не оборачиваясь и не разрывая со мной зрительного контакта. Мне показалось, что его карие глаза медленно изменяли цвет радужки, постепенно выцветая.
— Но эт… — заикнулся, было, генерал-лейтенант, но Петров не дал ему высказаться, грубо оборвав на полуслове:
— Дело государственной важности, товарищ генерал-лейтенант! Особо секретно! У вас нет надлежащего допуска, Никифор Васильевич!
— Понял, товарищ оснаб, — Медведев досадливо «крякнул» и не стал спорить со своим неприметным спутником, а, развернувшись, вышел в коридор каземата. — Пойдем, майор, перекусим — похоже, что это надолго…
— Так точно, товарищ генерал-лейтенант! — Засядько выскользнул из камеры вслед за командующим и закрыл за собой толстую дверь.
Больше никаких звуков из коридора не доносилось. Петров, наконец, отвел взгляд и, сняв фуражку, пригладил рукой вспотевшие волосы. После чего уселся на лавку и тихо поинтересовался:
— Почему летнаб?
— Я был знаком с вами… вернее с вашим двойником из моего мира… Он так же, как и вы, всегда был одет во френч без знаков различия и наград… И всегда представлялся как летнаб — летчик-наблюдатель… Но настоящее его имя, звание и должность в РККА мне до сих пор неизвестна. Как к вам обращаться здесь, товарищ Петров?
— Оснаб, — сообщил Петр Петрович. — Осененный-наблюдатель.
— То есть маг-колдун? — Я против воли усмехнулся. Ну, никак не могу привыкнуть к этой чертовой магии.
— Точнее — окудник, — поправил меня оснаб, — или «Осененный Божественной Благодатью». Но это все старорежимные понятия. Если пользоваться принятыми в Советском Союзе разнарядками — Силовик-Менталист и Психокинетик, а на упрощенном языке рабочей черни и подлого люда — пролетариев и крестьян — Мозголом.
— Не могу я с этой хренью свыкнуться, — честно признался я. — С магией. Такое ощущение, что в дурку попал. Вот и рубашку смирительную надели — ни рукой, ни ногой шевельнуть. Скажи честно, Петр Петрович, я не брежу? Может, это я в аду и это черти надо мной так издеваются за все мои прегрешения? И тебя вот подослали?
— Я отвечу на все твои вопросы, — немного подумав, заявил оснаб, — но только после того, как ты добровольно откроешь мне свой разум.
— А чего, сам не можешь мне в башку залезть? — ехидно поинтересовался я.
— Мне это кажется странным, но… Я действительно не могу «прочитать» тебя, — не стал юлить Петров. — Я могу попробовать проломиться за ту призрачную бетонную стену, которую ты воздвиг, но это может плохо закончиться и для тебя и для меня. Сопротивляться моему воздействию может лишь небольшой круг избранных… И все они занимают очень высокое положение в руководстве страны. Похоже, что ты тоже из их числа. Но то, что я успел «подсмотреть», пока ты не закрылся, убедило меня в том, что ты — настоящий Резников. Старый, дряхлый, почти мертвец, но все же — Резников!
— Еще бы не старый! — притворно возмутился я. — Доживи до ста двух лет, и я тогда на тебя посмотрю! Я умер в две тысячи двадцать втором году! И в моем мире магия была только в детских сказках, да в кино!
— Я уже догадался, что ты не из нашего мира, — произнес оснаб. — Значит, наш мир не единственный…
— Вам что-нибудь известно об этом? — Подался я вперед, уткнувшись лбом в прутья клетки. — Ну, о параллельных мирах?
— Нет, — не обрадовал меня Петров. — Насколько я знаю, никто в СССР таких разработок не ведет. Но, сдается мне, что вскоре это положение изменится…
— Кстати, — опомнился я, — а что произошло с моим молодым двойником? Ведь если ты меня узнал, значит, он существует и здесь?
— Я сейчас, как раз, и занимаюсь выяснением обстоятельств его исчезновения, — ответил Петр Петрович. — Большего сказать не могу. Только после сканирования твоих воспоминаний, если, конечно, ты согласишься на сотрудничество.
— Что-то такое я и предполагал. — Я согласно кивнул. — Если существует инструмент, позволяющий заглянуть прямо в голову… И исключить возможность всяческого подвоха… Жаль, что в моем мире так не умели — скольких бы лишних проблем удалось избежать! А ты, товарищ летнаб… оснаб, — поправился я, — уверен, что я не сумею тебя обмануть?
— На моей практике не было ни одного случая… Понимаешь… — Он немного помялся, не зная, как ко мне обращаться. — Илья Данилович…
— Слушай, Петр Петрович, зови меня просто — старик или дед, — предложил я. — Думаю, это нормально при моем-то возрасте. Пусть это будет типа такой «позывной» — Старик.
— Договорились, — согласился оснаб, — Старик, так Старик. Видишь ли, в чем дело, Старик, при полном сканировании мозга, я, на время, как бы стану тобой. Твои мысли, чувства, даже самые потаенные желания…
— Да какие, нахрен, желания у столетнего старика? — перебил я его. — Не смешите мои тапки, товарищ оснаб — они и так смешные! — И я рассмеялся хриплым лающим смехом. Хоть и подлечил мне старлей больное горло, но какой-то комок в нем до сих пор стоит. Эх, где мои семнадцать лет?
— Так ты согласен? — Старясь «держать марку», переспросил Петр Петрович. Но я-то прекрасно видел даже сквозь его «каменную маску» на лице, что он прямо ссыт кипятком от моего согласия. Уж я-то успел изучить реакцию его двойника из своего мира.
— Давай, уже, товарищ оснаб! — С таким же деланным безразличием согласился я, хотя внутренне меня и подтряхивало, но совсем немного. Хотя, а чего мне бояться? Даже если коньки откину — туда мне и дорога! Думаете, я за жизнь цепляться стану? А поживите лет двадцать немощным и даром никому не нужным старым пердуном, и я на вас посмотрю: останутся ли у вас еще какие-нибудь желания, кроме, как лечь и спокойно издохнуть? То-то же! — Действуй! — произнес я вслух. — А то задолбало уже, сидеть здесь, как какому-то уродцу в клетке!
— Не волнуйся, Старик, ничего плохого с тобой не случится, — пообещал Петр Петрович, потирая ладони. — Опыт у меня в Менталистике большой, еще со времен царя батюшки…
— А мне вот что интересно, товарищ оснаб, — решил спросить я, пока еще, так сказать, при памяти, — в лагерях тоже побывать довелось? Как и вашему двойнику?
— Значит, и у вас революционная власть по тому же пути прошла? — вопросом на вопрос ответил Петров.
— Значит, пришлось-таки по делянам с топором походить? — Сделал я соответствующие выводы.
— Ну, не с топором, и не по делянам, — хмыкнул оснаб, — но баланды лагерной похлебать пришлось вволю.
— А слинять за бугор в двадцатом? Да с тем же Деникиным? Ведь вы, товарищ оснаб, если не ошибаюсь, и события этого мира как-то образом взаимно повторяют мою реальностью, входили в состав его контрразведки? — Я неожиданно для себя вновь перешел на «вы» со старым командиром и впоследствии — очень близким другом.
— Ну, если вы так хорошо знаете моего двойника, я думаю, ответ вам заранее известен, — холодно отбрил меня Петров. — Если коротко: я — русский! И я, не побоюсь этого слова — патриот!
— Да, командир, ты точно такой же! — довольно заключил я.
— Позвольте теперь и мне поинтересоваться такой осведомленности о моей личной жизни…
— После войны я служил под твоим командованием, товарищ летнаб. Сначала в МГБ СССР, потом в КГБ СССР… Я был последним, командир, с кем ты общался перед смертью… — Из моего глаза, побитого катарактой, выкатилась одинокая слезинка и пугливо спряталась в глубоких морщинах. Не должен настоящий мужик раскисать, но, сука, мой голос предательски дрогнул. — И я был первым, кто бросил ком земли на крышку твоего гроба…